Брошенная - Лариса Олеговна Шкатула

— В трамвае пристал, — честно пояснила она. — Жена ему, видите ли, отказывает в интимной близости, вот он пытается на других женщинах отыграться.

Речь ее была излишне витиеватой. Она думала, что сосед ее не поймет, и потому подбирала слова, объясняя ему причину, по которой парень ступил на преступный путь. Марина была уверена, что он плохо кончит.

— Понятно, — кивнул дядя Витя, опять стремительно пьянея. — Есть такие суки — мужу не дают, а потом гоняются за ним, когда он другую находит. И кричат, что он кобель…

Марина Позвонила в дверь его квартиры, и соседка зло крикнула, не открывая двери:

— Иди к своим дружкам, алкаш чертов!

— Тогда пусть он у меня переночует, тетя Лида? — предложила Марина.

Дверь тут же распахнулась, и соседка несколько минут обалдело на нее смотрела.

— А вы кто… Марина, ты, что ли?

— Конечно, я, — рассмеялась Марина. — Паспорт показать?

— Ты это, чего… пластическую операцию сделала?

Теперь был черед Марины уставиться на нее с открытым ртом. Дядя Витя воспользовался паузой и проскользнул в квартиру, а жена и не подумала его задержать.

— Ничего я такого не делала, — сказала Марина. — Постриглась да покрасилась.

— А что случилось-то? Может, наследство получила?.. Да погоди ты, не смейся, я просто узнать хочу, от чего женщины вдруг так расцветают.

— Муж от меня ушел, — пояснила Марина и стала открывать дверь в свою квартиру.

— Счастливая! — вздохнула ей вслед соседка…

Квартиру поблизости от моря Марина нашла быстро. Правильнее было бы сказать, что это квартира нашла ее. Марина просто пошла по одной из улочек, которые начинались почти от самого причала, и первая же встретившаяся ей опрятная старушка сама спросила:

— Девушка, вы не квартиру ищете?

Теперь ее опять стали называть девушкой. Опять, потому что ей скоро тридцать, или опять, потому что она и вправду помолодела? В последнее время к ней чаще обращались: женщина! Не походила она на девушку. И одежду носила темную, и вечные бабские кудряшки на голове. Как говорится, без вариантов…

— Дней на семь-восемь, — кивнула она старушке.

Та явно обрадовалась, но вслух сказала:

— Вам повезло. У нас на улице уже все переполнено. Соседка даже в сарай взяла… А ко мне из Воркуты обещались приехать. Мои старые постояльцы, я для них и держала комнату. В последний момент у них там что-то случилось, вот я и осталась на бобах…

Она осеклась. Теперь получалось, что это Марина ее благодетельница, а старой женщине хотелось, чтобы было наоборот.

Комната оказалась маленькой и чистенькой. Хотя вовсе не такой, какую советовала снять Вика. Невооруженным глазом видно, что удобства здесь во дворе, а рамы на окнах сделаны без форточек и шпингалетов. Намертво. Для проветривания не откроешь. У бабушки в селе были такие окна. Но ничего, если не закрывать дверь, свежий воздух будет поступать. Да и жить-то здесь Марина собиралась только ночью. Спать, ежели точнее. В остальное время — дышать морским воздухом и загорать.

Она оставила в комнате сумку с вещами, переоделась в махровые топ и шорты. Пляжная сумка у нее была приличных размеров, но, как принято говорить, эксклюзив. Виктория смастерила ее собственноручно и сделала аппликацию, вырезав забавную морду тигра со старой майки. А сама сумка — кто догадается! — выбеленный перекисью мешок из-под картошки.

Марина направилась к пляжу. У моря она помедлила, жадно вдыхая морской воздух, пропахший водорослями и дальними странствиями. С утра она была полностью захвачена дорогой, своими перемещениями по ней, скоростью, с которой она переходила из одного ландшафта в другой: город, степь, силуэты невысоких гор, горы, за которыми открылось море…

Был яркий солнечный день, море искрилось до горизонта ровной синей гладью, безо всяких там гребешков и барашков, которые появляются под жестким гребнем ветра.

Отдыхающие расположились по всему пляжу, как если бы кто-то высыпал людей из мешка и они вывалились на гальку кто как упал…

Марина усмехнулась собственному воображению. Сколько времени она вообще так не думала. В смысле не мыслила образами, вот они и получаются у нее неуклюжие, как у больного ребенка.

Она направилась к воде. Сняла босоножки и пошла по кромке прибоя, временами посматривая на берег, чтобы отыскать местечко помалолюднее. Ей не хотелось быть сейчас рядом с кем-то, знакомиться, о чем-то говорить. Ей хватало общества себя самой, не очень знакомой. А если точнее, непознанной. И ей вдруг стало интересно узнать о себе: какая она, чего ей хочется, а главное, что она может?

Неужели Михаил своим уходом и вправду выжег на ней клеймо: «Брошенная» — и теперь она так и будет плавать под этим флагом в жизненном море, не пытаясь сменить его на какой-нибудь другой. «Пиратский!» — ехидно подсказал внутренний голос. Мол, для этого у нее не хватит ни смелости, ни характера.

«Замолкни! — строго прикрикнула она на него. — Дай сначала во всем разобраться».

Она так брела себе и брела, как в детстве шлепая по воде босыми ногами, как вдруг совсем рядом оглушительно захохотал какой-то мужчина. От неожиданности Марина вздрогнула и оступилась. И услышала извиняющееся:

— Простите, я нечаянно!

Наверное, сказали не ей, подумалось на мгновение. Но обращались именно к ней. Приподнявшийся с подстилки незнакомец неловко объяснял:

— Никак не могу привыкнуть издавать тихие звуки. Вот и вас напугал. Слушал приемник, а на «Русском радио» хохмят: «Отдам концы… в хорошие руки!» Правда, смешно?

— Правда, — кивнула Марина, рассеянно улыбнулась и пошла дальше.

Она потихоньку стала входить во вкус своей свободы. Не посреди ограниченного кухонного пространства — о таком слове, как «свобода», ей прежде и не думалось — свободе на фоне бескрайней морской сини, безоблачного неба и пока нежаркого солнца, которое не жалило, а нежно ласкало.

Сколько лет она не была на море — два года, три? При том, что на своей машине сюда можно было добраться за два часа. Но она не привыкла ездить на отдых одна, а Михаил упорно избегал совместного отдыха под любыми предлогами. И обещал, обещал, что вот на следующее лето непременно…

Она могла бы