Потанцуй со мной - Луанн Райс

Рождественские каникулы дались еще сложнее. Они провели минимум времени дома, со своими обожаемыми семьями, и вернулись в Провиденс сразу, как только открылись общежития.

Они занимались сексом. Это было потрясающе. Джейн воспитывалась в католической вере и поэтому иногда чувствовала себя грешницей. Мать всегда учила ее, что приличные девушки должны хранить себя до свадьбы, и глубоко внутри Джейн усвоила это и верила, что так и должно быть. Но она так сильно любила Джеффри, а он любил ее. Казалось просто немыслимым, что они смогут полюбить кого-то другого и не поженятся.

Это было совершенно невозможно.

Джейн изучала философию, пытаясь понять то, что ранее казалось ей недоступным, и именно с философской точки зрении она размышляла о любви, и о сексе, и о времени. Она решила, что вся проблема во времени: поскольку она и Джеффри любят друг друга и всегда будут любить, какое значение имеет время? Секс до или после свадебной церемонии? Связь — вот что было важно. Связь и любовь.

Секс связывал их тела и души. Когда Джеффри обнимал ее, их тонкие тела прижимались друг к другу, им не нужны были слова. Говорила их кожа. Правда. Джейн чувствовала, что он любит ее, прикасаясь к его губам или рукам. Ее пальцы, ее грудь говорили о любви.

Жизнь приобрела новый смысл. Жизнь взорвалась. Музыка имела новое значение и эмоциональную глубину, все истории были связаны с их собственной жизнью. Секс открывал им новые границы. Мать Джейн не верила мужчинам и, к сожалению, имела на это право. Видимо, Томас, отец Джейн, был совсем не таким, как Джеффри. Много лет Джейн и Сильви впитывали в себя все мамины несчастья, и теперь девушка с нетерпением ждала того момента, когда сестра встретит такого же мужчину, как Джеффри, чтобы доказать ей, насколько не права была их мать.

Все написанные когда-либо мифы о любви были про Джейн и Джеффри. Пирам и Фисба: они точно так же любили друг друга, только конец их любви оказался несчастливым. Шекспир имел в виду именно их, когда выдумывал своих Ромео и Джульетту — лучшую часть, не саму трагедию.

С ними никогда не случится ничего трагичного.

Первый год обучения, второй год. Неся ответственность друг за друга, они никогда не забывали предохраняться. Джейн принимала специальные таблетки. Первый месяц Джеффри использовал презервативы. От таблеток Джейн немного поправилась, но Джеффри даже нравилось то, что ее грудь стала больше. Ей пришлось выкинуть старый лифчик и купить несколько новых.

Но не важно, насколько сексуальным Джеффри находил ее новое тело, Джейн совсем не нравились новые ощущения. У нее болели соски. И ей не нравилась ее полнота, от которой все ее старые джинсы стали слишком тесными.

Она пошла к врачу. Джеффри поддержал ее решение и для большей сохранности снова стал пользоваться презервативами. Джейн знала, что церковь не одобряет предохранение от беременности, но Джеффри утверждал, что подобные взгляды уже устарели, что это даже жестоко, если она чувствует себя виноватой. Он говорил, что она — самый лучший человек на земле и она должна доверять только самой себе и полагаться на собственные суждения.

Джейн любила его за это. Для нее предохранение — это был просто способ позволить женщине наслаждаться своим телом и своей жизнью, возможность выразить любовь выбранному мужчине, с которым она собирается провести всю жизнь.

На втором курсе она жила с двумя другими девушками на Врайстон Куод, а он делил комнату с тремя ребятами в Моррис-Чэмплин. Они по очереди ночевали друг у друга и уже подумывали о том, чтобы на следующий год снять комнату на двоих. У Джейн была временная работа в столовой, и когда они пекли пироги, она всегда сохраняла немного теста и делала фруктовые пирожные или тартинки с желе для своего любимого.

Они начали задумываться о том, что будут делать после университета. Поженятся ли они до или после того, как Джейн получит звание магистра. Они точно знали, что не дождутся получения Джеффри докторской степени.

После встречи с дядей ее дочери Джейн постоянно снился один и тот же сон — ночь, когда они зачали Хлоэ.

Весной второго курса у них в кампусе были танцы. Сон был таким же ярким, как та ночь. В пятничный вечер кампус превратился в волшебный танцевальный зал под звездами, освещенный шестью сотнями бумажных фонарей.

Выпускники и их семьи, однокурсники, бывшие студенты, старше, чем бабушки и дедушки Джейн, весь преподавательский состав Брауна — все собрались вместе, чтобы протанцевать. Одежда на людях была самой разнообразной — вечерние смокинги и платья, гавайские рубашки и саронги. Джеффри надел пиджак своего отца поверх обычной клетчатой рубашки, на Джейн было простое черное платье, которое осталось у нее еще с выпускного в школе.

Они танцевали под ритмы современной эстрады на Мэйн Грин, под музыку студенческих групп на Линькольн Фиод, слушали джаз в башне Кэрри на Фронт Грин. Ночь казалась такой романтичной, и Джейн чувствовала себя такой влюбленной. Она была рядом с любимым мужчиной, в месте, где они познакомились, где они принадлежали друг другу.

— Я хочу отвести тебя кое-куда, — прошептал Джеффри, обнимая ее, как если бы он не мог не дотрагиваться до нее постоянно.

— Куда?

— Наше место, — сказал он. — Когда мы закончим институт, они должны поменять название.

Она пошла за ним, не имея понятия, о чем он говорит. Они прошли мимо главного здания, превратившегося из строго академического особняка в романтичный замок, его преобразили музыка, танцы и смех. Вокруг них возвышались неоклассические и кирпичные здания. Башня Кэрри, названная в честь чьей-то жены — или дочери? — смотрелась как итальянская колокольня.

Пробежав мимо современной Библиотеки Джона Д. Рокфеллера, где они так много занимались и целовались, они пересекли Джордж-стрит и оказались на месте. Джеффри поднял руки к небу, как будто хотел подарить его Джейн вместе со всей окружающей их ночью.

— Вот, — сказал он, — Джейн и Джеффри Портер-Хэйден, Английский департамент.

— Это Гораций Мэнн. — Она улыбнулась, глядя на большое кирпичное здание.

— Гораций кто? Разве он не был выпускником 1819 года? Времена меняются. И хотя Гораций был великим ученым и гордостью Брауна, это здание должно быть известно чем-то более важным.

— Чем? — спросила Джейн, глядя в голубые глаза Джеффри, когда он взял ее лицо в свои руки и улыбнулся. Первый раз она заметила, что его взгляд больше не кажется взволнованным. Нервозность исчезла.

— Чем должно быть знаменито это место?

Меж строений звучало эхо далекой музыки. Они слышали, как «Дьюкс» закончили петь «Лунную реку» и перешли на «Раскачаем свободный мир». Сердце Джейн выскакивало из груди и билось где-то в горле.

— Нами, — прошептал Джеффри, притягивая ее ближе, пританцовывая под музыку, — тем, что здесь мы познакомились.

— Ты прав — кто по сравнению с нами Гораций?

Они засмеялись.

Он поцеловал ее в губы, дотронулся до ее лба. Она почти почувствовала ту самую ссадину. Она потерла лоб, и они снова засмеялись. Он повел ее вверх по ступенькам. Там было два входа — это так странно. Раньше это здание было общежитием, и поэтому в него вело два отдельных входа — для мужчин и для женщин.

Джейн потянула за ручку одной из дверей, и та поддалась. Они удивленно посмотрели друг на друга. Сначала они отошли назад, но потом, смеясь, зашли внутрь. Кто-то забыл закрыть дверь или какой-то профессор заработался допоздна?

В холле было темно. Держась за руки, они побрели вперед, эхо их шагов и музыка глухо отдавались в холле. Через высокие окна падали тени, делая все вокруг каким-то нереальным.

— Дураки, — сказал Джеффри, целуя ее шею.

— Кто — мы?

— Все остальные танцуют под звездами, а мы застряли в Английском департаменте, — он потянул молнию у нее на платье. Она расстегнула его рубашку. Он целовал ее, сильно прижав к стене. Она едва ли могла дышать, страсть переполняла ее.

Они никогда не занимались любовью в общественных местах. Это было весело, это было даже забавно, это было дико возбуждающе, это было по-взрослому. Джейн была абсолютно уверена, что никто в их классе не делал этого. В ее семье никто не был настолько смелым, настолько любящим.

Джеффри повел ее в кабинет внизу. Он положил отцовский пиджак и рубашку на китайский ковер за столом секретаря и опустил на них Джейн. Их взгляды пересеклись, и в глаза Джейн появилась тревога.

— У тебя есть?.. — начала она.

— Я не принес, — сказал он, — у тебя нет…

Она хихикнула:

— Я не ношу этого с собой.

Он поцеловал ее. В его глазах не было беспокойства.

— Ты не знаешь, может, сегодня это будет безопасно?

— Я не сильна в математике.

Оба засмеялись, и она попыталась посчитать, но она никогда точно не знала, в какое время месяца секс будет безопасным. Некоторые девочки говорили, что можно забеременеть в середине цикла, но ее соседка по комнате знала кого-то, кто однажды занимался сексом даже во время периода овуляции — и ничего. Так что Джейн закрыла глаза и пыталась считать, стараясь вспомнить даты, но она была не тем человеком, кто хорошо запоминает и считает, у нее не было никакого мысленного календаря.