Мэри Роуз - Шарлотта Лин

Он хотел вырваться из хватки Болейна и наконец-то добраться до застолья по случаю Троицы, но тут вперед вышел Роберт. Поскольку он был очень низеньким, ему пришлось преградить королю дорогу, чтобы тот вообще заметил его.

— Мой король, — произнес он твердым мужественным голосом. Если сейчас на него не нападет обычный недуг, цель будет близка как никогда.

— Да, да, — проворчал король, который мог бы плюнуть ему на берет. — Помогите нам вспомнить. Кто вы?

«Роберт Маллах Рипонский», — мог бы ответить Роберт, поскольку этому семейству нечего было стыдиться. Вместо этого он выпятил подбородок и произнес:

— Я тот человек, которому вы поручили надзор за своими кораблями, мой король.

— Нашими кораблями, вот как. — Красивое, немного плаксивое лицо короля оживилось. — Никто не может обвинить нас в том, что мы не открыты для этой темы, но разве вам не кажется, что выбор момента для беседы оставляет желать лучшего?

— Я не стал бы докучать Вашему Величеству, если бы речь не шла о престиже Вашего Величества.

— Ого, ого! Что ж нам остается, как не заставить ждать дам и хрустящих фазанов?

— Я должен благодарить вас, мой король.

— Вы должны говорить, и только.

— Хорошо же. — Роберт расшаркался. — В интересах Вашего Величества я прошу вас отвести один из своих кораблей из зоны боевых действий под Кале и направить его в док на родине.

— Вы просите о чем? — скорее удивленно, нежели сердито воскликнул Генрих.

— Один из ваших кораблей, — повторил Роберт. — Войсковой транспорт. Есть серьезные сомнения по поводу его мореходных качеств.

— Вы совсем спятили, приятель? У герцога Саффолкского на этих войсковых транспортных кораблях все наше войско! Вы действительно считаете, что он может обойтись без одного из них, когда на носу наступление?

— Корабль, о котором я говорю, перевозит с побережья на побережье тысячу ваших людей. Если милорд Саффолкский потеряет их по той причине, что корабль затонет, это может сказаться на успехе наступательной операции.

— А почему один из наших кораблей должен затонуть? Это вам прочла по руке одна из тех обманщиц, которые ошиваются на Чипсайде?

— Нет, — сдержанно ответил Роберт. — Я сам обнаружив это, когда проводил осмотр кораблей Вашего Величества. Каракка, которая меня смущает, имеет две орудийные палубы и четыре падубы на форкастле, поэтому она самым ужасным образом перегружена, а центр тяжести находится недостаточно низко. В результате она не так маневренна, как это нужно для боевого корабля. Кроме того, она качается при малейшем бризе, что мешает ей выполнять (роль боевой платформы и грозит превратить битву в катастрофу.

— Вот как, вот как. Значит, катастрофа. — Король недовольно оттолкнул придворного, который хотел обратиться к нему с другой стороны. — И вы разбираетесь в таких тонкостях? Такой хилый парень, как вы, которому скорее место в канцелярии, чем на реях, натягивающихся на ветру?

В животе у Роберта все сжалось.

— Ваше Величество не поставили бы меня надзирать за своими кораблями, если бы я был на это не способен, — произнес он, изо всех сил пытаясь сдержать давление в груди и горле, но было слишком поздно. Его горло втянуло воздух, он икнул. Недуг одолел его. Верх унижения.

— Вам нехорошо?

— Нет, мой король. — Новый «ик» получился громче. Кто-то из мужчин за спиной короля захихикал. — Вы платите мне за то, что я читаю корабли, как другие люди… ик… тексты законов. Моя канцелярия… ик… это окружающее нас море.

— Скажите-ка, разве ваш отец не разводил скакунов? — вмешался в разговор мужчина с узким змееподобным лицом. Он стоял рядом с кардиналом Уолси: Томас Говард, сын герцога Норфолкского, пожалуй, самый ядовитый из всех придворных и подлый противник реформ.

«Скажите-ка, разве ваш отец не сражался на Боксфордском поле против дома Тюдоров?» — хотелось возразить Роберту, но вместо этого он снова икнул.

— Луковый настой поможет, — заметил Норфолк.

— От чего?

— От икоты вашей.

— Вы нас утомляете! — Король Генрих вздохнул, словно девица. — Сейчас мы хотим знать, какой из наших кораблей стал таким бельмом на глазу для нашего господина смотрителя.

Роберт набрал в легкие побольше воздуха, на миг прикрыл глаза.

— Это… ик… «Генри Грейс э’Дью», мой король.

Раздался смех.

— Кажется, я ослышался, — вырвалось у Генриха, который от удивления даже забыл использовать множественное число.

— «Генри Грейс э’Дью»… — зашептались стоявшие вокруг придворные, словно кучка молочниц.

— Мой король, не пора ли нам за стол? — заныл кардинал, уже вспотевший под своей моццеттой. Лицо его было красным. — Если рагу из павлинов слишком долго держать в тепле, оно будет не таким нежным, а паштет слипнется, словно клей. Тогда его сразу можно будет бросить челяди, которая ждет поживы под воротами и которую мы обычно кормим потрохами.

Король обернулся. Повсюду считалось, что не он, а этот толстяк в красной мантии правит Англией, пока Генрих развлекается, охотится и играет в теннис.

— Вы полагаете, что нужно послать господина смотрителя к черту, ваше преосвященство? Но когда речь идет о моих кораблях, мы с чертом можем и потягаться.

— Это понятно, ваша милость. Но ведь подобную неприятность необязательно обсуждать именно на Троицу.

— Вы слышали, сэр, — король Генрих снова обернулся к Роберту. — Ваше дело выслушали, хотя оно и кажется нам дерзким. А теперь наберитесь терпения, мы проверим сказанное вами.

— Мой король, пока я буду набираться терпения, это может стоить вам тысячи… ик… стрелков.

— Во имя Неба, приятель, какое вам дело до наших стрелков?

— Один из них — калека, — вырвалось у Роберта, который осознавал, что контроль над ситуацией постепенно ускользает от него.

— Вы стоите здесь и утверждаете, что наш флагман — плавучая скорлупка. И в довершение всего вы заявляете, что в качестве стрелков мы используем калек? Что нам с вами делать, карлик? Послать на эшафот или посмеяться? — Судя по всему, король уже принял решение. — Калека даже не сможет натянуть длинный лук, — продолжал он под хохот окружающих, — равно как и вы, карлик. А мы не позволяем себе иметь ни карликов, нм калек. Длинный лук — гордость Англии!

— Человек, о котором я говорю, аркебузир, — ответил Роберт.

Хохот Генри превратился в ржание.

— Аркебузир! Но они все равно не умеют целиться! Что делает это позорище на нашем корабле?

Роберт понурился и сдался. Сегодня он проиграл, а его проклятый недуг только разыгрался. Господа, державшие в руках судьбы дождливого острова, пойдут к столу, шутя и чавкая, а сам он должен будет довольствоваться тем, что власть близко, стоит лишь протянуть руку.