Белая гардения - Белинда Александра

На следующей неделе, как и обещал хозяин трактира, меня дожидался советский солдат. У него было изможденное лицо с зиявшими на месте отмороженных носа и ушей дырами, на которые он наматывал марлю, чтобы в них не попадала пыль. Каждый его вдох сопровождался хрипом, и я с трудом заставила себя не морщиться от ужасного желчного запаха, который бил в нос, когда он открывал рот, чтобы что-то сказать.

— Не смотри, что я такой «красивый», — пробормотал он. — По сравнению с другими мне еще повезло. Я все-таки добрался до Китая.

Солдат поведал мне, что попал в плен к немцам. После войны Сталин, вместо того чтобы помочь бывшим военнопленным, приказал отправлять их в трудовые колонии. Людей тысячами сажали на поезда и корабли, кишащие крысами и вшами, и высылали в Сибирь. Это было наказание за то, что они узнали такое, о чем, по замыслу Сталина, ни в коем случае не должны были знать. Советские солдаты увидели, что даже тогда, когда Германия была истерзана войной, немецкий народ жил в лучших условиях, чем русский. Солдат сбежал, когда корабль, в котором их перевозили, сел на мель.

— Когда это произошло, — говорил он, — мне показалось, что передо мной открывается мир, и я побежал по льду. Вокруг засвистели пули — это открыли огонь конвойные. Те, кто бежал рядом со мной, стали падать, их рты и глаза были широко раскрыты. Я и сам уже готов был получить горячую пулю в спину, но все же продолжал нестись в белую пустоту. Когда я понял, что слышу лишь завывание ветра, до меня дошло: Бог помог мне выжить.

Я не отворачивала лицо и не прерывала солдата, когда он за чашку горячего чаю с черным хлебом стал описывать сожженные деревни, голод и преступления, суды по сфабрикованным обвинениям и массовую депортацию в Сибирь, где люди умирали от холода. Я узнала о таких ужасных вещах, что у меня заболело сердце и на лбу выступила испарина. Но я продолжала слушать, потому что он рассказывал о России сегодняшней, где находилась моя мать.

— Есть два варианта, — глухо произнес солдат, размачивая хлеб в чае и изо всех сил сжимая пальцами край стола, чтобы заглушить боль, которую причиняло ему глотание. — Может, к тому времени, когда твою мать привезли в Россию, никому уже не было дела до того, что она вдова белогвардейского полковника. В этом случае ее просто бросили на каком-нибудь заводе и использовали как дешевую рабочую силу и как пример перевоспитания. А может, ее отправили в ГУЛАГ, и тогда она, скорее всего, уже погибла. Выжить там могут только очень сильные люди.

Когда солдат поел, его глаза начали закрываться, и очень скоро он заснул, прикрыв израненную голову рукой, как умирающая птица прикрывается крылом. Я вышла на улицу. Несмотря на то что было лето, поднялся пронизывающий ветер, от которого замерзали лицо и ноги. Меня бросило в дрожь. Глаза резало, зуб на зуб не попадал, и я, не отдавая себе отчета, побежала по улице. Впечатления от рассказа солдата сковывали движения, как цепи. Я представляла себе изможденную, голодную мать, которая лежит в тюремной камере или на снегу. Я услышала звук колес поезда и вспомнила ее убитое горем лицо, когда нас разлучали. Мне не верилось, что судьба женщины, с которой мы составляли единое целое, оказалась такой страшной, но о том, что на самом деле с ней случилось, я ровным счетом ничего не узнала. С отцом я хотя бы попрощалась, поцеловала его в холодную щеку, но проститься с матерью, как это делают все нормальные люди, мне не удалось. Оставалась какая-то незавершенность, из-за чего моей душе не было покоя.

Мне хотелось, чтобы все это прекратилось, чтобы настал конец страхам, терзавшим меня, чтобы наступило успокоение. Я попыталась думать о чем-то приятном, но меня преследовало изуродованное лицо солдата и его слова: «…она, скорее всего, уже погибла. Выжить там могут только очень сильные люди».

— Мама! — всхлипнула я и закрыла лицо руками.

Вдруг рядом с собой я увидела старуху в платке, украшенном бисером. Я даже не поняла, откуда она взялась, поэтому в испуге отпрянула в сторону.

— Кого ты ищешь? — спросила она, цепкими пальцами ухватив меня за рукав.

Я попыталась отойти от нее, но старуха не отпускала, продолжая пристально смотреть на меня черными вороньими глазами. Ее накрашенные ярко-красной помадой тонкие губы напоминали открытую рану, а в морщинах на лбу были видны катышки пудры.

— Ты ведь ищешь кого-то? — повторила она. Ее выговор походил на русский, но я не была в этом уверена. — Принеси мне вещь, принадлежащую этой женщине, и я расскажу тебе о ее судьбе.

Рывком высвободив руку, я сломя голову бросилась по улице от этой странной старухи. В то время Шанхай кишел жуликами и мошенниками всех мастей, которые наживались на отчаянном положении других. Но то, что она прокричала вдогонку, поразило меня:

— Если она тебе что-то оставила, она вернется за тобой!

Когда я наконец добралась до дому, у меня ужасно болели шея и руки, к тому же я замерзла. Чжунь-ин, которую все звали «старая служанка», и Мэй Линь были в прачечной, расположенной рядом с постройкой, отведенной для слуг. Прачечная представляла собой невысокую каменную платформу. Летом временные стены и крыша снимались. Старая служанка выкручивала полотенца, а Мэй Линь помогала ей. Вода у них под ногами собиралась в лужи и стекала по единственной ступеньке в траву. Мэй Линь что-то напевала, а старая служанка, которая почти всегда была чем-то недовольна, весело смеялась. Улыбка девочки в одну секунду исчезла и на ее лице появилась тревога, когда я нетвердой походкой поднялась по ступеньке и схватилась за ручку бойлера, чтобы не упасть.

— Пожалуйста, скажи Сергею, что сегодня вечером я не приду на ужин, — с трудом произнесла я, обращаясь к ней. — Я простудилась и хочу лечь.

Мэй Линь закивала головой, но старая служанка посмотрела на меня очень внимательно.

Когда в своей комнате я рухнула на постель, мне показалось, что золотые стены, словно щит, отгородили меня от остального мира. Через окно доносился смех Мэй Линь и шум машин, проезжавших по улице. Я закрыла глаза руками. От ощущения одиночества хотелось завыть. С Сергеем поговорить о матери я не могла. Он всегда сразу менял тему или обрывал разговор, вспоминая какие-то не терпящие отлагательств дела, или его внимание переключалось на всякие мелочи, на которые в другое время он бы просто не обратил внимания. Его бегающие глаза и манера беседовать со мной, развернувшись в пол-оборота, отбивали у меня всякое желание спрашивать о матери. Я знала, что таким его сделала тоска по первой жене. Как-то он признался, что, пока я тоскую по матери, она будет продолжать жить в моем воображении, но эта тоска в конце концов сведет меня с ума.

Я посмотрела на матрешек, выстроившихся на комоде, и вспомнила про гадалку. «Если она тебе что-то оставила, она вернется за тобой». Я встала с кровати, выдвинула один из ящиков комода и достала бархатную коробочку, которую Сергей подарил мне для нефритового ожерелья. Я ни разу не надевала его с того дня, как мне исполнилось тринадцать. Эта вещь стала для меня реликвией. Когда мне было одиноко, я доставала украшение и плакала. Зеленые камни напоминали о том, насколько важным было для матери передать это ожерелье мне. Иногда я закрывала глаза и представляла себе отца в молодости. Я думала, как он, наверное, волновался, когда нес это ожерелье в кармане пиджака, чтобы подарить его матери. Раскрыв коробочку, я взяла ожерелье. Казалось, камни излучают тепло любви. Матрешки были моими, но ожерелье почему-то до сих пор воспринималось мною как мамино, несмотря на то что она подарила его мне.

Для себя я уже решила, что гадалка была всего лишь мошенницей, шарлатанкой, которая, получив от меня монетку, собиралась рассказать мне о том, что я хотела услышать. «Коммунисты в России потеряют власть, твоя мать приедет в Шанхай и найдет тебя». Или, если она была мошенницей с выдумкой, то сочинила бы еще какую-нибудь историю, чтобы мне стало легче. «Твоя мать выйдет замуж за доброго охотника и будет жить с ним счастливо до конца своих дней в домике на берегу тихого озера. Она всегда будет с нежностью вспоминать о тебе. А ты выйдешь замуж за богатого и красивого мужчину, и у вас родится много детей».

Завернув ожерелье в платок, я засунула его в карман. Я решила, что, даже если она окажется обманщицей, для меня это не будет иметь значения. Мне просто надо поговорить с кем-нибудь о матери, услышать нечто такое, что заставит забыть страшные истории солдата. Но как только я выскользнула из парадной двери дома и пошла через сад, я уже понимала, что на самом деле мне хотелось большего. В глубине души я надеялась, что гадалка расскажет, что произошло с моей матерью в действительности.

Подходя к воротам, я услышала голос старой служанки. Обернувшись, я увидела, что Чжунь-ин стоит у меня за спиной с бледным и злым лицом.