Библия в СМСках - Ая эН

Фу-у-у, наконец-то! Ева бросила мобилку в сумку и вошла в метро. Знаете, кто придумал вежливость? Самый сволочной урод на Земле, вот кто! Самый двуличный, отвратительный врун, лгун и… Ого, час-то уже который! Опаздывать больше чем на полчаса Ева считала неприличным, поэтому рванула по эскалатору так, словно опаздывала на «Титаник» и боялась не успеть попасть в историю.

– Осторожно, двери закрываются…

Успела!

…Блин, оладик, сырник, караул, улёт и вообще мрак! Труба и кактусы! У родной бабки окончательно крыша поехала!!! И что теперь прикажете делать? Всерьез учить Библию, что ли, или становиться бомжом, вот что! Или бомжем? Как правильно? Да какая разница, бомжу как правильно – неважно…

В вагоне метро на самом деле пахло бомжами. Человечек по имени Ева стоял, отвернувшись к дверям с картинкой «не прислоняться», и прислонялся к ней лбом. Прямо перед носом Евы прислонялся к дверям другой человечек, жизнь которого была жестко, наглядно и неоспоримо перечеркнута красной линией. Жизнь Евы сегодня вот так же взяли – и перечеркнули. Это ж надо – дарственная, оказца, уже готова, осталось только вписать имя си-ро-ти-нуш-ки. Ева оторвала от стекла лоб и глянула на человека, прислоняющегося спиной. Вид у человека был равнодушный. Ему было плевать на то, что вот сейчас откроется дверь, и он ка-а-ак полетит в бездну. В отличие от нарисованного человечка, Еве на свою жизнь было не наплевать. И продолжать вот так же спокойно, как серый человечек, стоять, опираясь на ненадежное, – вот еще! Ни за что! Она будет бороться за свое счастье! Всеми когтями! Вот так!

Ева вытащила руку из кармана и проверила состояние когтей. Нельзя сказать, чтобы новый дизайн ей понравился, но маникюрша постаралась на славу.

Не! Фиговый дизайн! Эта сиреневая завихорка вообще не катит. Ладно, пусть будет так. Все равно в понедельник, перед гимназией, все снимать. Как же ей осточертела эта школа! Еще три года учиться. Три, если этот год не считать. Этот год Ева решила не считать, хотя была еще только осень, самое начало каторги. Последний, выпускной класс тоже можно не считать, – там начнется взрослая жизнь, всякая там любовь и прочие глупости… В общем, если этих двух лет не считать, то школы осталось еще всего на два года. Есс!

На самом деле взрослая жизнь у Евы уже началась: в этом году ее впервые отпускают в город одну, без няни Инны. Несколько месяцев назад Ева предъявила предкам ультиматум: или ей разрешают, как всем обычным подросткам, ходить в школу и к друзьям одной, или она убегает из дому, и она это сделает, черт возьми! Да! Никто ее не украдет! Не ограбит! Не изнасилует! Это ее жизнь, и не до пенсии же ей на поводке прыгать! Эй, родители! Давайте по-хорошему решать. Или сбегу нахрен – и тогда уж точно попаду в неприятную историю, и сами же потом локти себе будете кусать.

Вопрос был решен по-хорошему. Теперь в светлое время суток Ева могла сама, без няни, ходить в школу, к подружкам, живущим недалеко, и ездить на репетиции в свой ансамбль, но только не допоздна. Папа, правда, тут отколол номер. Он позвонил Кирпичу и взял с него сто честных слов чести, что он всегда после репетиций будет провожать Еву до дому, до самой квартиры, именно до квартиры, а не до дома и не до подъезда. А если он не может проводить, чтобы они звонили Инне, и без Инны – никуда. «А Максу вместо Инны звонить можно?» – вздохнула Ева. «Максу – даже надежнее!» – согласился папа. Мама поставила свои условия: самая скромная одежда, никакой косметики, никаких ценных вещей в ушах, на шее и так далее. Если потребуют отдать мобильник, кошелек, сумку или дубленку – отдавать сразу, жизнь дороже. Если захотят познакомиться или сделают комплимент – не отвечать. Если заметила, что ее преследует кто-то – сразу подходить к милиционеру и, не отходя от него, звонить Инне. Если улица безлюдная – не сворачивать. Если даже сильно проголодалась – в кафе ни в коем случае одной не заходить. Если… если… если…

На родаков Ева не злилась, ну что – волнуются, дочка же, красотка же… Пусть волнуются!

Сейчас было светлое время дня, Ева ехала на репетицию одна, на ней не было никакой косметики (м-м-м, ну почти никакой!), она была одета очень скромно, не собиралась проходить по безлюдным улицам и заходить в кафе. Инне она должна была позвонить сразу, как только доберется до места. А завтра она вместе с Максом едет к бабушке, доказывать, что заглядывала в эту ее обожаемую Библию, далась же она ей! Хорошо хоть Макс обещал помочь – рассказать своими словами, если она сама не справится.

– Осторожно, двери закрываются…

Закрываются двери, опять закрываются. Разве это честно? В молодости все двери перед тобой должны быть открыты, а не так… Не жизнь, а фигня сплошная. Родители – перестраховщики и бояки, а бабка съехала с катушек! А вот если взять – и уйти в бомжи. Тогда что? Тогда как?

Не успела Ева решить уйти в бомжи, как зазвонил мобильник и сказал человеческим голосом:

– Женька!!! Ты где? Опять ты на час опаздываешь!!!

Голос был не просто человеческий, а прямо-таки кирпичный. Звонил Кирпичев из параллельного класса – белобрысая, худющая, но крепко-мускулистая и слегка прыщавая бас-гитара из их группы, которой они никак не могли придумать название. Группе название, а не гитаре, разумеется!

– Кирпич, тебе двести раз, что ли, повторять, что я ни разу не Женька, а Ева!

– Я те тоже не Кирпич.

– И откуда взялась эта кликуха – Женька?

– Пока я – Кирпич, ты – Женька. Ясно?

– Ев-гения, значит Ева! Ясно? Или ищите себе другого ударника! Попробуйте найти, как я!

Евка с вызовом посмотрела на свое отражение, сквозь перечеркнутого человечка. Отражение подсказывало, что вторую такую классную, ладную, модную и веселую девчонку в Москве может и можно отыскать. Но чтобы она при этом могла и на барабанах, и на клавишных, и песни сочиняла, и еще училась в твоей школе, то есть гимназии… Никогда!

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Киевская.

– Жень, ты что, еще только на Киевской???

Евгения молчала.

– Ну Ева, Ева! Я оговорился. Ты чего молчишь, алло! Алло!!! Ну ёлки, ну все, сдаюсь, больше не буду…

Ева не отвечала. Человек подозрительного вида, от которого, как полагала Евгения, так нестерпимо воняло, встал и подошел к двери. Вблизи он пах дешевым одеколоном, и ничем больше. Ева поняла, что воняет сам вагон… Пластик воняет. Бред, а не жизнь. Тошнилово, а не жизнь.

Похоже, придется читать Библию. Во черт! Про всяких Ев-Адамов…

Не хочу больше быть Евой!!!

– Фиг с вами, обзывайте меня Женькой, если так уж вам хочется! Я передумала!

– Ууу-гррр-пф! – поезд выдал нечто нечленораздельное, и ответа Витьки Кирпичева Евгения не услышала.

– Чего???

– Женька, мы без тебя реально не можем! Давай скорее! Ты сегодня прям все рекорды побила по опозданиям. Сколько можно краситься?!

– Я не красилась!!! Я с предками ругалась!!! И ушла из дому!!! Навсегда!!! Я теперь бомж!!! Я теперь у тебя буду жить, Кирпич!!! Понял???

– Чего???

– Ууу-гррр-пф!

– Ладно, живи у меня, только давай быстрей. Ноты взяла?

– Да я и так наизусть помню.

– А мы?

– Ууу-гррр-пф!

– А из-за чего ты с матухой сцепилась?

– Кирпич, тебе сто раз, что ли, повторять: мама со мной никогда не ссорится! И папа тоже. Я с бабкой цапнулась. У нее крыша поехала. И у Макса слегка тоже. Все, пока! Приеду – расскажу!

Мама с Евой действительно никогда не ссорилась. И с Максом тоже. И с близняшками – тем более. Папа тоже почти никогда. Зато между собой предки вели такие войны из-за пустяков, что хоть сериал снимай, хоть сто сериалов. Иногда их размолвки бывали на пять минут, а иногда и на пять лет. В последний раз мать с отцом в очередной раз крупно поссорились года четыре или около того назад из-за билетов в театр. И расстались «навсегда». Но спустя полгода по совету психолога неожиданно созвонились, подписали «виртуальный договор о театре» и тут же полюбили друг друга с новой силой. И уже безо всяких психологических советов, по собственному почину, родили близнецов и уехали в Америку. Точнее, сначала уехали, потом родили. А помирились еще раньше. И не близнецов в очередной раз, а помирились в очередной…

Ева сбивалась, рассказывая все это ребятам. Ее переполняли эмоции, и даже сигареты не помогали – наверное, потому, что курить она не умела и не любила. И вообще курить – вредно, она никогда не будет курить, это точно! Ну, короче… Короче, если с подробностями, то все было так…

Сначала (давно, еще студентами) предки поженились и родили Макса. Потом поссорились и разошлись. Потом Макс заболел, они на почве этого опять помирились и мимоходом родили Евгению. Родили Евгению, вылечили Макса, опять поссорились и опять разошлись. Причем папа сразу уехал в Америку, а несколько лет спустя Макса взял с собой «на пару недель», показать на всякий случай тамошним врачам. Пара недель как-то незаметно превратилась почти в пару лет, и забирать Макса из Америки в Америку в итоге полетела взбешенная таким поведением папы мама. Ну, то есть полетела в Америку, чтобы забрать из Америки в Россию. В общем, понятно, да? Однако получилось так, что папа с мамой «в Чикагах» быстро опять помирились и дружно вместе вернулись в Россию. Держась за руки. Причем папа возвращаться не хотел, но мама настояла. Какое-то время они так же, держась за руки, жили вместе, и это какое-то время Евка уже отлично помнит, потому что была к этому моменту достаточно взрослая. Потом родители опять поссорились, на этот раз «окончательно и навсегда».