Биология войны. Можно ли победить «демонов прошлого»? - Георг Николаи

самих же себя и своих союзников мы находим справедливыми, умеренными и мягкими. Наши измены мы приписываем своему уму, нашу жестокость — своей справедливости. Одним словом, каждый недостаток свой мы стараемся затушевать или удостаиваем его наименования той добродетели, которая является его контрастом».

Это было написано 200 лет тому назад. Но хотя в настоящее время у народов имеется больше возможностей узнать друг друга, чем прежде, тем не менее в этом вопросе, по-видимому, все осталось без изменения. Разница лишь в том, что уже нет Юма, который смеялся над этим, и не существует Георга III, который назначил насмешника помощником статс-секретаря.

Разумеется, с самого начала нужно признать, что ложь часто бывает полезна единичной личности; благодаря лжи она может порой удержаться на такой позиции, с которой она вынуждена была бы сойти, если бы опиралась на правду. Но целесообразно ли подобное удержание позиции? В некоторых случаях несомненно. Если отдельная личность (или отдельный народ) переживает кризис и я знаю, что после исчезновения данных ненормальных условий она вновь заживет вполне нормально, я, пожалуй, вправе, по общечеловеческим соображениям, помочь ей посредством лжи. Известно, что врачи широко пользуются этим правом; но совершенно ясно, что тут должен играть роль какой-нибудь не личный интерес.

Кто лжет в своих собственных интересах, того нельзя назвать благородным лжецом. Так и наше правительство, признавая себя врачом опытным, считает своим правом лгать народу. С этой точки зрения оно всегда, особенно в военное время, старалось отстаивать официальный способ осведомления. Постоянно повторялось, что мы находимся в исключительном положении, носящем характер кризиса, который мы, по техническому выражению, должны изжить. При таких условиях правительство имеет-де полное право считать ложь дозволенной. Полагали, что народ проявит большую стойкость, если он не будет иметь представления об истинном положении вещей, почему правительство и находит целесообразным скрывать правду. Следовательно, война приучает ко лжи. Но тут отпадает всякое моральное оправдание: лгут исключительно в своих собственных интересах и в интересах своего народа.

Такой деморализующий результат войны сильнее всего сказывается среди остающегося в тылу и не участвующего непосредственно в военных действиях гражданского населения. Для солдата все это менее вредно. С имеющимися налицо фактами приходится считаться реальным, а потому и более или менее сознательным, образом. Наблюдая, как умирает противник на поле битвы, фронтовик научается уважать его. Но в то время как солдат справедливо оценивал противника, торчавшие в тылу газетные писаки, сумевшие забронировать себя и свое имущество, спокойно орудовали языком или, вернее, чернилами и типографской краской, не задумываясь над тем, что унижая врага, они умаляют победу собственной родины.

Самым ужасным свойством «военной» лжи является то, что она постепенно усиливается и, передаваясь с одной стороны другой, превращается в истину. Неужели только стремлению к сохранению внутреннего спокойствия в стране следует приписать то обстоятельство, что почти никто не протестовал против подобной лжи в печати и не сказал: «Нам стыдно, что существуют немецкие газеты, что существуют в нашей среде официальные и неофициальные лица, которые осмелились „служить“ своей родине, пользуясь такими гнусными средствами?»

В свое оправдание говорят, что при этом имелось в виду укрепить бодрость народа. Но это было совершенно бесцельно; инициаторы клеветнической кампании должны были бы давным-давно понять, что этим путем и сопротивление противника будет усилено. Таким образом, взаимоотношения враждующих сторон не изменились, и абсолютно излишним результатом всей этой инсценировки настроений явились взаимная ненависть и беспредельное презрение друг к другу.

В одинаковой степени деморализующе действуют и попытки свалить с себя и переложить на другие народы вину за войну. Вполне естественно, что никто не желает быть виновником войны. Но пока еще не одержана победа и нет возможности оправдать этой победой свою инициативу в деле провоцирования войны, никому не интересно принимать на себя какую бы то ни было ответственность за скандальное натравливание друг на друга миллионов людей, а потому, чтобы доказать свою невиновность, каждый народ продолжает эту травлю. Весь указанный спор можно было бы, пожалуй, считать несущественным. Ведь не народы начали войну, и потому, быть может, даже хорошее предзнаменование заключается в том, что народы, сознающие свою невиновность, упорно доискиваются настоящего виновника войны.

Между тем народы вовсе не так неповинны, потому что в условиях настоящего времени всякий народ несет ответственность за свое правительство. Но весь ужас в том, что народ, отрицающий свою долю ответственности за войну, ничего не предпринимает, чтобы противодействовать ей. Каждый народ убежден и серьезно убежден в том, что другой народ дерзко напал на него и впредь будет так поступать; следовательно, он и в дальнейшем будет думать, что для предотвращения войн необходимо увеличивать вооружение и, в видах предосторожности, не доверять братским народам. Таким образом, в этом отношении (как и во всех других отношениях) война укрепляет антисоциальный уклон народной психики.

Лишь тогда, когда каждый человек и каждый народ примет на себя выпадающую на него долю виновности, лишь тогда, когда грехи этой войны, добровольно или по необходимости, будут искуплены, может наступить улучшение общего положения Европы. Прежде всего для этого необходимо, конечно, чтобы отдельные народы перестали, как это они делали до сих пор, валить вину друг на друга. Ужасное притупление чувства ответственности исчезло бы само собой, если бы был создан авторитетный общеевропейский орган; ведь всякая ответственность перед лицом всего мира сама по себе воспитывает в людях чувство ответственности. Ибсен выразил эту мысль красиво, ясно и определенно словами: «свобода и ответственность!»

Свобода и ответственность означают основу, критерий и неизбежные пределы всякой нравственности; если же, как это наблюдается ныне, уничтожается всякая мера ответственности и провозглашается лозунг, что «на войне, в конце концов, все дозволено», то тем самым устраняется самая возможность проявления нравственности и одновременно ухудшается и удаляется от своего прямого назначения тип человека.

Если мы беспристрастно взглянем на факты, приведенные в этой главе, то обнаружим могучее влияние войны на всю нашу жизнь. Верно, что война переоценивает все наши представления об истине, добре и красоте, но не думаю, чтобы можно было сказать, что она возвышает. Показательна в этом отношении партизанская война: нигде эта двойная истина, двойная мораль и двойное эстетическое влияние не бросаются так резко в глаза, как именно тут.

Историки, моралисты и художники во всех странах и во все времена единодушно венчали громкой славой тех воинов, которые добровольно противопоставляли врагу свою обнаженную грудь, если это были их соотечественники, и столь же единодушно осуждали и клеймили их как бандитов и разбойников, если то были неприятели.

Часть 5. Действие