Театр ужасов - Андрей Вячеславович Иванов

столько лет, понимаю: отдел жалоб существует не для того, чтобы оказывать помощь или сочувствовать, а для того, чтобы троллить тех, кого не смогли отшить прочие агенты; эмпатия, которую нас обучали изливать на клиентов, была смазкой, позволявшей спихнуть на некоторое время с линии клиента; мои работодатели видели во мне идеального тролля, ни на что другое я, по их мнению, не годился.

Мое последнее дело я не забуду никогда; это было дело одного норвежца, оно было плохо не только тем, что было старым, и большой был долг (грибной нарост на толстом древе!), и борода в документации, и иск! Но плохо оно было еще и тем, что человек был из той части Норвегии, которую я отлично знал, это усиливало нашу связь и мои за него переживания, ибо он был в беде, из-за нас: мы отправили ему наш продукт и должны были оплатить доставку (подробней, увы, сказать не могу, ибо повязан до конца жизни договором о неразглашении), но не оплатили почему-то. Естественно, компания, доставившая ему наш проклятый продукт, потребовала с него деньги за доставку; он, понятное дело, платить отказался. Они слали ему платежи, он звонил нам, наши дубовые агенты просили прислать эти платежи, он делал копии, отправлял, наши агенты отправляли копии в бухгалтерию, но те не могли почему-то оформить оплату, все перекладывали ответственность друг на друга, никто не мог разомкнуть этот порочный круг. Затем он переехал. Фирма доставки отправила его долг коллекторам. Те за него взялись. Он позвонил нам – и тут он попал ко мне. Я все это разморозил и размотал, часы на телефоне, переговоры и всякие консультации (выпало как раз на второй виток моей так называемой депрессии). Я доказывал нашим боссам, что мы должны оплатить его долг, который с пары сотен норвежских крон вырос до размеров нескольких тысяч и продолжал расти; разумеется, наши бюрократы (а находились они в Центральной Европе, а над ними были другие, что сыто спали за океаном) не понимали, почему Мы должны оплачивать сумму, впятеро превышающую обычную стоимость доставки по Норвегии, и требовали с него какие-то дополнительные бумаги, – более того, они предлагали следующее: он оплатит чертов счет, а Мы возместим ему ущерб. Он принципиально отказывался – потому что не должен (пункт!). Молодец! Я был целиком на его стороне, и мое начальство это понимало: все звонки записывали и перепроверяли, на весах был и мой слабый норвежский, нашу переписку изучали, меня три раза вызывали на комиссию, и я все это выдержал, и со мной, черт возьми, согласились: мы не правы – он прав, ура! Я поспешил ему сообщить радостную новость. Мой звонок застал его в коридоре суда, я переговорил с его адвокатом:

– Парня могут отправить за решетку прямо сейчас, вы немножко запоздали!

Адвокат был возмущен и говорил со мной как с преступником. Я и чувствовал себя преступником, позвонившим своей жертве перед казнью: потому что я представлял корпорацию, которая подвела его под монастырь! – Теперь все утряслось, – торопился я их ободрить, – все ясно. Мы готовы все оплатить…

– А что мешало вам сделать это раньше?.. – сказал адвокат. – Я не знаю, чем все сейчас закончится. Я же не могу им сказать, что мне только что позвонили и пообещали все возместить…

Тут я услышал голос нашего клиента:

– Спасибо, мой друг, что так помогали мне все это время. Видите, в какие неприятности можно угодить из-за какой-то ерунды… Ведь это же ерунда… чушь собачья… – говорил он спокойно, без иронии, без вздохов усталости.

Что было с ним дальше, я не знаю, потому что, положив трубку, я сразу уволился. Уволился и больше нигде толком после этого не работал и не работаю, случайно где-нибудь подрабатываю, и еще я посещаю всевозможные курсы, но по-норвежски стараюсь не говорить, меня это моментально вгоняет в стресс.

⁂

Место оказалось у меня под носом – детский сад, в который я водил малыша. Теперь тут все померкло. Один грустный фонарь над крыльцом. Дверь подалась тяжело и со скрипом. Мы застали консьержку врасплох.

– Кто такие?.. Куда?..

– Знакомьтесь, Надежда Сергеевна, это…

Своевременно смекнув, что он собирается представить меня этой слабоумной на вид женщине, я ткнул Эркки в бок, снял шляпу и сказал, что я – новый учитель английского, собираюсь тут арендовать помещение, осмотреться пришел…

– Так это вы учитель английского?.. – сказала она так, как если б меня давно ждали.

– Да, это он, – сказал Эркки, похлопав меня по плечу, – и наш большой друг, особенно мой друг, и Костин клиент, Надежда Сергеевна.

Я смущенно опустил глаза, и нас пропустили.

– Рассеянная женщина, – шептал Эркки, – тоже пациент Кравцова… Актриса… – И прошипел в самое ухо: «Сумасшедшая». – У него много пациентов…

– Весь город, – сказал я.

– Ха!

Линолеум, персиковые стены, ощетинившийся куст алоэ в кадке и навязчивый запах застиранного белья. Как быстро все приходит в негодность! Чуть зазевался, и мир расползается. Тут всегда чувствовались тепло, аромат и нежность. Бегали шустрые ноги, всплескивал смех, катилась тележка с едой, уборщицы сновали. Все было налажено. Даже мячик шлепал как надо, и детские вещи, если их роняли, лежали не просто так, а образуя какой-то узор. Двух лет не минуло, как здание поглотил бессмысленный хаос.

Константин осознанно противостоял этому хаосу. Он сплел свою паутину за большой, похожей на кусок скалы дверью, покрытой мохнатым слоем бумажек. Эркки задержался перед дверью:

– Приложи к замочной скважине ладонь, – сказал он и подмигнул, я поднес ладонь к большой старомодной скважине, вызывающей желание увидеть ключ. – Чуешь? – Ощутимо тянуло холодком. – Так и проникает хаос, – многозначительно сказал Эркки. – Так он забирается и в человека и все внутри меняет.

Я согласился. Эркки постучал.

Константин был немного сонный и растерянный, хотя Эркки его предупредил, что мы едем, он зябко кутался в халат и был как будто застигнут врасплох, он что-то бубнил: слушал музыку… медитировал… немного улетел…

– Давайте я вам тут все покажу!

Он повел нас по комнатам, распахивал двери, бренча ключами. Всюду был беспорядок: коробки, хлам, одежда, старая мебель… Сейчас не лучше, просто я привык. Здесь вряд ли что-нибудь изменится, тут происходит странный круговорот – людей, вещей, идей и прочих смесей (мне нравится находиться в этой атмосфере, я себя воображаю статуэткой, меня поставили среди прочих и забыли, на меня садятся пылинки, я неподвижно жду своего часа – когда рука меня возьмет и переставит; иногда я воображаю себя странной безникотиновой смесью из случайно выбранных ингредиентов, с фруктами, мятой и медом, смесь мнут, пробуют на вкус, раскуривают, затем что-нибудь в нее добавляют, опять мнут, пробуют, раскуривают и обсуждают, откладывают до лучших времен, натыкаются на нее случайно, опять пробуют и обсуждают, добавляют в нее еще какой-нибудь компонент,