История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг. - Джузеппе Боффа

Оборону Москвы уже в те дни, когда бои шли на подступах к советской столице, сравнивали с другими знаменитыми сражениями на изматывание противника, такими, как битва на Марне. Командующий группой армий «Центр» фон Бок сказал, что победа в этом сражении будет завоевана «последним батальоном»[39]. К первым числам декабря советское командование имело в резерве куда больше, чем один батальон. С самого начала войны в тылу шла безостановочная работа по формированию новых армий. И вот теперь три готовые армии стояли позади столицы. Несмотря на самые настойчивые просьбы своих генералов, Сталин медлил с их использованием, дожидаясь последнего момента, когда будет полная уверенность в том, что войска противника измотаны. Он выжидал, чтобы получить от применения новых частей максимальный ударный эффект (генералы впоследствии признали его правоту)[40]. Первые части были введены в бой лишь тогда, когда немцы подошли настолько близко /46/ к Москве, что могли обстреливать ее из тяжелых орудий. Основные же силы новых армий вступили в дело несколькими днями позже, обеспечив переход советских войск в контрнаступление.

Контрнаступление началось в ночь с 5 на 6 декабря, когда еще продолжались последние вражеские атаки. Удар был совершенно неожиданным для немцев. Жуков сосредоточил усилия против тех самых клиньев, которые противник вбил в советскую оборону к северу и югу от Москвы. Из трех резервных армий две были использованы на первом участке, а одна — на втором. Советская сторона не могла рассчитывать на численное превосходство, но советские войска были недавно сформированы и лучше экипированы для зимних условий. Немецкие войска были изнурены в предыдущих боях и морально подавлены: добыча, которую они, казалось, уже держали в руках, ускользнула. Они пытались оказывать сопротивление, но были опрокинуты. За десять дней боев они были отброшены на исходные порции ноябрьского наступления. Советское наступление продолжалось вплоть до начала 1942 г. Были освобождены Калинин, Клин, Калуга. Тиски, смыкавшиеся вокруг столицы, были разжаты. Немцев отогнали на расстояние от 100 до 300 км. В январе битва за Москву — самое крупное сражение, какое только имело место до этого в ходе второй мировой войны, — была закончена, закончена первым тяжелым поражением гитлеровской армии.

Чтобы лучше уяснить себе вопрос о значении людских и материальных резервов, брошенных Советским Союзом в бой в столь тяжкий момент его истории, следует иметь в виду, что одновременно с контрнаступлением под Москвой советское командование с успехом осуществило две другие операции куда меньшего масштаба, но отнюдь не маловажные. Они были проведены на двух противоположных участках советско-германского фронта. 29 ноября близ берегов Черного моря советские войска сумели вновь освободить от немцев Ростов-на-Дону, утраченный 21-го числа того же месяца (по случаю взятия Ростова Сталин впервые направил частям и их командирам приказ с выражением благодарности). На севере, у берегов Ладожского озера, советские войска отвоевали Тихвин и тем самым смогли держать открытой единственную дорогу, по которой осуществлялась хоть какая-то связь с осажденным Ленинградом (о том, чего стоило поддерживать эту связь, мы поговорим отдельно).

Причины и последствия немецкого поражения

Первые полгода войны завершились, таким образом, не германской победой, как планировалось в Берлине, а неким промежуточным результатом. Мощный натиск по плану «Барбаросса» принес немцам впечатляющие успехи, но не позволил достичь стратегических целей, разбившись о стойкость Москвы. По другую сторону фронта Красная Армия была в какой-то момент на волосок от катастрофы, но сумела выстоять. Ее положение оставалось куда более трагичным, /47/ чем у противника. И все же, если вспомнить, как началась война, у советских людей было больше оснований надеяться, чем у врага.

Что касается причин поражения немцев под Москвой, то спор на этот счет занял не один год. Гитлеровские генералы и западные историки, основывавшиеся на их свидетельствах, ставят акцент прежде всего на природных условиях: огромные русские пространства, непроходимая грязь в осеннюю распутицу, жестокие морозы континентальной зимы. Советские военачальники и историки, напротив, делают упор на морально-политические факторы, такие как прочность связей между народом и общественным строем в час смертельной опасности, сознание собственной правоты, и придают естественным факторам второстепенное значение[41].

«Конечно, — пишет Жуков, — и погода, и природа играют свою роль в любых военных действиях». Советское командование принимало это в расчет в своих решениях и планах. «Зима не сулит ему (т.е. противнику. — Авт.) ничего хорошего», — сказал Сталин 6 ноября[42]. Кстати, суровость русской зимы слишком хорошо известна, чтобы делать из этого открытие. В 1941 г. зима к тому же пришла раньше, чем обычно. В своих воспоминаниях немецкие генералы явно преувеличивают жестокость морозов. Некоторые даже утверждают, что на термометре было минус 60° — для Московской области это совершенно невероятная температура. В ноябре температура колебалась в пределах 7—10° ниже нуля, то есть была более холодной, чем в другие годы, но такой, к какой вполне можно было подготовиться. К тому же холод, как и распутица, созывал равные неудобства и давал равный выигрыш обеим сторонам. Правда, советские войска были лучше защищены от холода: в ноябре они уже были одеты и обуты по-зимнему, между тем как у немцев зимнего обмундирования не было. Они крали теплые вещи у местного населения и напяливали их поверх мундиров. Захватчики быстро утратили спесивый вид и впали в жалкое состояние.

Споры о климате подводят нас вместе с тем к истинным причинам поражения. Немцы сражались в природной и человеческой среде, которая была и с каждым днем становилась все более враждебной им. Их коммуникации растягивались на тысячи километров по непривычной, мало знакомой земле, и их уже начинали нарушать партизаны, мощное движение которых станет одной из характерных черт этой войны. Пьянящий эффект начальных успехов постепенно улетучивался перед фактором растущих трудностей на пути к намеченной цели. Упорство, с каким советские солдаты дрались на подступах к столице, явилось для гитлеровцев ударом, от которого они уже так и не оправятся полностью. Захваченные советскими войсками во время наступления письма немецких военнослужащих представляют собой еще одно свидетельство, более красноречивое, нежели послевоенные воспоминания их генералов. Они изобилуют выражениями вроде: «чувствую, что смерть близка», «нервы больше не выдерживают», «больше я не вынесу». «Если бы и существовал /48/ ад, писал жене один унтер-офицер, — то он не мог бы быть ужаснее того, в котором я живу сейчас»[43].

Советские люди сражались на родной земле. О передвижениях противника сообщали разведчики-добровольцы. Будучи крупным транспортным узлом, столица стала мощным перевалочным пунктом между тылом и фронтом, а также между разными участками самого фронта, что позволяло советскому командованию быстро перебрасывать резервы из одного пункта в другой. В этом и крылись причины успеха, а успех этот был для советских людей необходимым условием выживания и имел психологические последствия, не менее важные, чем стратегические. В процессе накопления тех политических и технических ресурсов, которым в конечном счете суждено было решить исход войны, битва под Москвой сделалась поворотным пунктом. Битва под Москвой, записал потом Эренбург, не была военным эпизодом, она многое предрешила.

Советский народ ожесточился в душе, как происходит с народами, задетыми в чем-то самом сокровенном. Это ожесточение усилилось еще больше, когда в ходе первых наступлений взорам солдат стали открываться дотла сожженные деревни, трупы людей, повешенных на деревьях, рвы, заполненные изуродованными телами, — истинная картина нацистской оккупации. В армии намечались позитивные перемены: некоторые соединения демонстрировали уже не только отвагу на поле боя, но и владение тактическими и организационными принципами, соответствующими требованиям современной войны. Лучшим частям стали присваивать звание «гвардейских»: начинание, впервые примененное во время боев за Смоленск, получило широкое распространение после битвы за Москву[44]. Увеличилось число награжденных солдат и офицеров. Появились новые генералы. 13 декабря в «Правде» были напечатаны портреты тех, кто командовал наиболее крупными соединениями, отстоявшими Москву. В числе прочих фигурировали два имени, которым суждено будет стать знаменитыми: Жуков и Рокоссовский.

Советским войскам еще не хватало новейших видов вооружения, но те, что были применены под Москвой, отлично зарекомендовали себя. Танки Т-34 воевали с первых дней войны, но число их было слишком невелико. Включение нескольких десятков таких машин в состав танковых бригад, контратаковавших колонны Гудериана под Мценском, сразу повлияло на ход сражения. Обнаружив, что по тактико-техническим данным они превосходят немецкие танки и неуязвимы для их пушек, немецкий генерал послал в Берлин встревоженное донесение. Позже он записал: «Превосходство материальной части наших танковых сил... теперь перешло к противнику»[45]. Свою эффективность продемонстрировали также новые реактивные минометы, знаменитые «катюши». Первая отдельная их батарея уже была использована в июле в боях за Смоленск. Однако вначале в целях секретности их применение было обставлено такими мерами предосторожности, что сам этот вид оружия оказывался маломаневренным. /49/ Под Москвой же реактивные установки впервые появились в таком большом количестве (несколько сотен штук), а эффект от их залпов оказался настолько действенным, что стала ясна целесообразность их дальнейшего массированного применения[46].