Царевна, спецназ и царский указ - Наталья Филимонова

в тот вечер по столице вблизи от царского терема вместе с мужем и Наинкой, увидев пылающий факел до неба посреди города, будто обезумела. Выпустив липкую от леденца ручку дочери, она опрометью кинулась туда — к горящей башне. Будто было вчера, вставали перед ее глазами кошмарные картины из прошлого — другой пожар, поглотивший всех ее близких, оставивший ее сиротой, и черный обгорелый остов родного дома, оставшийся после него. И все, кого она не могла, не умела спасти — мать, отец, сестра, братишка. Теперь жадный огонь пытался сожрать ту, что подарила ей новую жизнь, иную судьбу, что приняла и приблизила, ту, что стала роднее и важнее всех на земле. Ту, кому она была обязана всем — включая мужа и дочь.

Следом за Аграфеной, пытаясь остановить и не успевая, мчался Гаврила. Растерянную, оставшуюся в одиночестве восьмилетнюю Наинку подхватил за руку кто-то из прохожих.

Феня же в своем безумном порыве вихрем промчалась мимо всех людей с ведрами воды, мимо кашляющей от дыма стражи — и ворвалась прямо в рушащуюся на глазах башню, будто заговоренная, успевая каким-то немыслимым образом проскочить под падающими балками и не заметить сыплющихся искр, и полетела вверх по черной лестнице, где не было ковров, а потому и чада оказалось меньше. Анна рано ложилась спать — а значит, слуг рядом с ней не было.

Свою госпожу Феня нашла уже без сознания и тщетно пыталась ее растормошить или хотя бы отволочь туда, где будет безопасно. За этим занятием ее и настиг Гаврила.

— Неси госпожу на воздух, — коротко и сухо прокаркала она. — Я следом — только деточку заберу….

Гаврила, уже ничего почти не видевший в дыму и не понимавший, подчинился — подхватил на руки бесчувственную царицу и поволок вниз. А Феня помчалась дальше — на самый верх по осыпающимся ступенькам, стараясь не оглядываться на бездыханные тела нерадивой служанки и няньки — может, и можно было бы их спасти, да только не вынести всех одной Фене. Своей бы жизни хватило.

Царевна Алевтина родилась под счастливой звездой. Иначе не объяснить того, что ее, уже не хнычущую даже и беспамятную, но вполне живую и целую, нашла тогда в дыму и чаду Аграфена.

А вот самой верной Фене удачи в ту страшную ночь не хватило. Схватив ребенка, служанка оглянулась на полыхающую лестницу — и поняла, что назад тем же путем уже не спуститься. Оставалось только прыгнуть в охваченное пламенем со всех сторон окно — и надеяться не разбиться.

И Феня, не раздумывая, обняла малышку, постаравшись окутать ее своими руками, свои телом, защитить. И сиганула с вершины осыпающейся башни — с третьего этажа. Спиной вперед — чтобы деточке мягче падать.

…Гаврила успел донести царицу почти до выхода, когда на него упала балка. Госпожу он сумел кое-как прикрыть — ее подхватили тут же набежавшие стражники. Да и конюха героического вытащили — только поздно.

Три дня после того царица Анна не приходила в себя. Вернувшийся царь Игнат не отходил от ее ложа. Лекари лишь разводили руками — чудо, что до сего дня дожила еще.

Открыв глаза, Анна прежде всего спросила о дочери. Аля, целая и практически невредимая, агукала тут же под присмотром нянек.

Вторым именем, которое Анна, с трудом раздвигая губы и ворочая непослушным языком, сумела произнести, было «Феня». Царица, чуя, что дни ее сочтены, хотела препоручить дочь заботам верной служанки.

И Игнат отвел глаза.

Пожара не пережили ни Феня, ни Гаврила. Наинку в тот страшный вечер забрала к себе какая-то сердобольная горожанка, а на следующий день по личному приказу царя дочь героини, спасшей наследницу, разыскали и привели в боярский терем, куда на время отстройки переехал царский двор.

Правители Тридевятого всегда помнили верных людей, всегда платили за добро сторицей. А потому никого во всем царстве не удивила последняя воля умирающей государыни. Указ вышел, как и полагается, за двумя подписями, царя и царицы — вторая, правда, была поставлена неверной и слабеющей рукой, но без малейших сомнений.

Согласно высочайшей воле, девица Наина Гавриловна восьми лет от роду была принята в царский род, став названой дочерью Анны и Игната. Она даже заняла свое место в очереди наследования — конечно, только второй, после первой наследницы Алевтины, поскольку вошла в род позднее ее рождения. Но Наина, дочь конюха и горничной, стала теперь полноправной царевной со всеми причитающимися ей привилегиями.

Жизнь за жизнь, судьба за судьбу.

* * *

Когда-то, в детстве, Алька была с Наиной дружна — несмотря на разницу в возрасте, да и все прочие различия между неразговорчивой, вечно хмурой старшей и яркой, шумной всеобщей любимицей мадшей. Матери Алевтина лишилась так рано, что и не помнила ее, так что и из родных людей у нее только и было, что батюшка да Наина, к которой маленькая царевна всегда тянулась.

Нет, были, конечно, еще бесчисленные мамки с няньками… а только она знала, что у каждой из них есть своя семья, свои дети. Ни одна из них никогда бы не повысила голоса на царевну, никогда бы ни за что не отругала и не отчитала — всегда за все только хвалили да умилялись. И чуялось в этом что-то… будто ненастоящее.

Батюшка отругать мог, хоть и случалось такое редко. И гнева его Алька боялась, хоть ее и не наказывали никогда. А пуще того — боялась огорчить отца. Когда он не ругал ее, лишь скорбно опускал уголки губ и отворачивался, это и было для нее худшей карой за шалости.

А вот с Наиной они могли шумно ссориться, упоенно швыряясь друг в друга обидными словами, а то и мелкими предметами. И потом так же бурно мириться и реветь в обнимку. Но как бы ни было — это Наина была той, что рассказывала ей сказки на ночь. Той, что сидела у ее ложа, когда маленькая царевна боялась засыпать одна. Той, что всегда за нее заступалась и любую ее вину пыталась взять на себя. Той, к кому Алька бежала со всеми своими маленькими радостями и горестями.

А потом… однажды что-то вдруг изменилось. После очередной пустячной — Алька уж