Охота на привидений - Артем Кораблев

Тем временем по улицам села шли еще два охотника-ненца. Вылки их фамилия. Село-то все русское из староверов, там всего три фамилии, да еще эти Вылки из ненцев. Ну, они были ненцы оседлые, уже обрусевшие, издавна в селе жили на ок­раине. В избах все, как русские. В колхозе работали.

Эти двое тоже с нами на медведя по­шли, и от общей массы отбились, когда по селу за зверем бегали. Все уже охоту бро­сили, а эти не могут — ненцы.

А ненцы охотники хорошие. Они зверя навскидку бьют и почти без промаха. Нам, русским, нужно к прикладу приложиться, прицелиться, а ненцы как будто чуют, от­куда зверь выскочит или птица вылетит. Как увидят, так сразу и стреляют — и почти наверняка.

И вот на этих двух Вылок мишка и выскочил. У них и было-то всего одно ружье с одним патроном. А мишка на них и вни­мания не обратил, мимо бежал по другой стороне улицы. Ну, будет в таком случае нормальный человек в медведя стрелять? Но у ненцев охотничья кровь. И тот из Вылок, что помоложе был, сразу медведю в бок единственным выстрелом и закатал. Мишке стало больно, он взревел, развер­нулся, да на обидчика — и подмял его под себя. А второй ненец, Александр Петро­вич, тот вообще был старенький, слабо­сильный, лет шестидесяти. У него и вовсе ружья не было. Сначала не знал, что и де­лать. Но видит, как медведь его родствен­ника ломает, жалко родственника. Думал, думал, вытащил из кармана перочинный ножик да и прыгнул на зверя сзади вер­хом. Старик и весом-то был, как куропатка, медведь его даже не почувствовал. А Алек­сандр Петрович стал ему, сидя верхом, но­жиком промеж ушей тыкать. Тыкал, ты­кал, медведю стало больно, он его скинул и убежал.

Старик своего помятого родственника поднял, и они поковыляли к колхозному правлению, а там мы как раз стоим, все еще охоту обсуждаем на площади. Ненцы подошли и встали рядом. Андрей Петро­вич в общий разговор вступает: «Мы, са­ма, говорит, шли, так медведь-то на нас выскочил». Ему в ответ все смеются. А Петрович продолжает: «Медведь, гово­рит, мимо бежал, а он в него из ружья выстрелил». Все знали, что у них был один патрон — опять смеются. Ну, никому в го­лову не приходит, что можно — с одним патроном — медведю в бок стрелять. По­смеялись и дальше болтают, о ненцах за­были уже. Тут этот молодой, которого медведь мял, голос подает: «Сама, вызы­вайте вертолет, медведь мне, сама, руку и ногу сломал». И тут же валится к нашим ногам без сознания.

— Дядя Паш, — перебила тут рассказ­чика его племянница, — а «сама» — это кто? «Самой» он кого называл?

— Сама — это вообще никто, — смеясь, ответил Пал Палыч. — Этим словом на се­вере Архангельской области местные це­лых два слова заменяют. Сама у них зна­чит «это самое» и когда они говорят, то в каждой фразе эту саму вставляют и к месту и не к месту, особенно под хмель­ком. Ладно, дальше.

Как помятый медведем ненец упал, тут уж все всполошились. Вертолет вызвали, Вылку в райцентр увезли, в больницу. Он там поправился.

— А медведь? — не утерпел Вовка.

— А медведя потом в речке нашли, что через село течет, его туша у берега лежа­ла. Мужики говорили, он речку переплы­вал, а там устье, река в море впадает, и вода в ней в этом месте уже соленая, пото­му и замерзает поздно — приливы, отли­вы. Вот, говорили мужики, вода медведю через дырку от пули в нутро попала, и там солью все сожгло. Вот он и помер.

Я то думаю, что просто пуля ему какой-то жизненно важный орган задела, — за­кончил свой рассказ полковник.

— А собачка куда делась? — спросила жалостливая Светка.

— Какая собачка? — удивился Пал Па-лыч.

— Которая за медведем бегала.

— Ах, эта. Отвязалась где-то, отстала и домой пошла. Что ей будет?

Светка перевела дух, успокоенная тем, что хоть это животное не пострадало.

Рассказом о медвежьей охоте закончил­ся еще один наш вечер в Ворожееве. Егор Дмитриевич ушел с Вовкой домой. А мы укладывались спать, каждый со своими мыслями. Я все прикидывал, как бы и на охоту на енота сходить, и в то же время в церковь забраться — поискать там вход в подземелье.

НОРА ЕНОТОВ И ПОДЗЕМЕЛЬЕ ПРИЗРАКА

Вообще-то я не охотник. Мне зве­рей убивать жалко. Вот рыбал­ка — это мое дело, хотя одно время я и рыбу ловить бросил. Как пред­ставлю себе, как ей больно крюком за губу, даже немного стыдно становится, и червяку небось тоже не сладко. Но потом как-то я с этим смирился и рыбачу по-прежнему, а вот на зверей и птиц не могу и не хочу охотиться, ближе они нам, на­верное, чем рыбы.

Теперь-то я уже знаю, что многие люди просто не понимают мучений животных, для них это скот, и все. Охотники тоже люди очень разные. Много хороших людей любили охотиться. А для некоторых это просто часть жизни или хлеб насущный. Кстати, такие охотники не станут для удо­вольствия убивать. По крайней мере я так думаю. Но есть, конечно, и другие…

Как бы то ни было, а я не охотник. Но в тот раз меня ужасно тянуло пойти на охо­ту вместе со всеми. Хотя я и боялся, что мне жалко будет енотов, если Пал Палыч с дядей Егором до них доберутся, но уви­деть диких зверей в лесу тоже очень хоте­лось.

Вышли мы поздновато, около полови­ны десятого, но до леса было совсем неда­леко. Светка осталась дома, я и не сомне­вался, что она так поступит. Зато дядя Егор взял с собой Вовку.

Вот мы и в лесу. Тишина стояла даже не деревенская — только снег тихонько похрустывал под нашими подошвами да редкие барабанные дроби дятла нарушали полузимний покой.

Дяди Егоров Байкал утек сразу куда-то вперед и мелькал где-то там меж стволов и подлеска, изредка возвращаясь назад — проверить, все ли в порядке, и показать себя хозяину. Пал Палыч и Дядя Егор ра­зошлись немного в стороны и двигались молча, не снимая с плеч своих ружей. Мы с Вовкой шагали за ними в некотором от­далении, тихонько переговариваясь. Я очень скоро понял, что Вовку на охоту берут ред­ко, и он знает об этом занятии не многим больше моего. Но вообще он был напря­жен, сосредоточен и всматривался в лес, явно выискивая зверя. Порой он указывал рукавицей на снег, где в разных направле­ниях разбегались многочисленные дорож­ки всевозможных следов. Вовка показал мне среди них след енота, но большинство отпечатков было для него китайской гра­мотой, впрочем, и для меня тоже.

Так мы углублялись в лес минут сорок, а то и больше. Потом присели отдохнуть на поваленном дереве. Пал Палыч слазил в армейский вещмешок, висевший у него на свободном от ружья плече, и все мы вы­пили по стаканчику горячего чая из тер­моса,

— Зверья здесь полно, — вполголоса произнес Палыч, — надо только не ходить по лесу, а сесть под дерево и подождать молча, не двигаясь, минут двадцать. Тогда они вылезать начинают. Сначала мышки выбегают, потом еще кто-нибудь, но обя­зательно кто-нибудь прибежит или прилетит… В молодости я здесь много так на­стрелял.

Однако затаиваться мы не стали, а це­ленаправленно двинулись дальше, к тому месту, где, по уверениям дяди Егора и Пал Палыча, нас ожидала охота на енота. Вскоре мы вышли на широкую безлесую прогалину, которая завершалась шишкой заснеженного невысокого холма на фоне темнеющего за ней следующего участка леса. Поднявшись на верхушку холмика, я действительно убедился, что вся она из­рыта норами. Мне стало ясно, что мы до­стигли цели нашего путешествия. Правда, немного смущало то, что как раз вокруг этих нор и не было видно ни одного следа, но Пал Палыч уверенно скинул с плеча вещмешок, опустился возле него на коле­но, и я понял, что охота состоится.

Байкал тоже прибежал и с дурашливой физиономией наблюдал за нашими дейст­виями. Потом он подскочил к одной из широких дыр, чернеющих в снегу, и стал сосредоточенно ее раскапывать, периоди­чески побрехивая в нору или на воздух.

— Чует, — многозначительно кивнул на пса Пал Палыч. Дядя Егор ничего ему не ответил, видимо, считая, что молча­ние — знак согласия.

Тем временем Пал Палыч достал из вещмешка две шашки, как он сказал, с полицейским газом. Этим газом он и соби­рался выкуривать енотов из норы. Свер­шив все необходимые приготовления, полковник попросил нас с Вовкой отойти не­много назад, подальше от разверстых в снегу входов в жилище енотов. Так он за­ботился о нашей безопасности и освобож­дал поле для стрельбы, которая могла на­чаться, если бы еноты появились наружу.

Дядя Егор оттащил неутомимого Бай­кала за ошейник и взял его на поводок. Все были готовы к главному действу.

Пал Палыч запалил шашку, решитель­но подошел к норе и сунул туда руку, чуть ли не по плечо. Затем быстро отбежал на несколько шагов.

Видимо, еноты не живут в плохо про­ветриваемых помещениях, по крайней мере в этой норе тяга была превосходная. Дымина клубами повалил наружу и все в нашу сторону. Первым смекнул суть дела полковник, ни слова не говоря, он развер­нулся и ломанул мимо нас, придерживая на ходу свою ушанку. Мы последовали его примеру. Бежать пришлось метров семьдесят, но все равно всем досталось. Пал Палыч отстал и доковылял к нам послед­ним, задыхаясь, кашляя и утирая слезы.