Миссия на Маврикий - Патрик О'Брайан

На юг, на юг, с Канопусом и Ахернаром высоко над головами, и Джек показывал внимательным гардемаринам новые созвездия: Муха, Павлин, Хамелеон и многие другие, сияющие в теплом, прозрачном небе.

Их встретила странная, непредсказуемая погода, ибо даже когда «Боадицея» достигла пассата на 4 градусах южной широты, он оказался слабым и порывистым. Становилось ясным, что быстрого похода не получается, и, хотя Джек часто пытался высвистывать ветер, продолжительность плавания не сильно пугала его. Корабль был в отличном состоянии, несколько дождевых шквалов пополнили их запас воды, люди были вполне здоровы. Недели складывались в месяцы, но Джек понимал, что это счастливое время отстраненности от забот, вдали и от домашних неурядиц и от грядущих тревог, ждавших его в Индийском океане. И хотя он томился по «настоящему делу», он понимал, что нет такой силы в мире, которая бы могла доставить его на место раньше. Они с Феллоузом старались использовать это время, чтобы улучшить ходовые качеста фрегата — и они достигли многого, но ветер не был им подвластен. И поэтому со спокойствием и фатализмом, которыми должен обзавестись любой моряк, чтоб не сойти с ума, Джек занялся превращением своего корабля в настоящий фрегат, как он представлял его себе, в боевую машину, управляемую опытным экипажем, военными моряками — каждый отличный артиллерист и просто дьявол с абордажным топориком или тесаком.

Нечувствительно и оставшиеся «салаги» становились моряками, по мере того, как их без остатка поглощала неизменная военно-морская рутина. Всех высвистывали наверх в восемь склянок ночной вахты, и даже отъявленные сони вылетали пулями из коек и строились перед штурманом, а затем начинали драить палубу с первыми лучами рассвета. К обеду свистали в восемь склянок полуденной вахты. Обед состоял в понедельник из сыра и пудинга, во вторник из двух фунтов соленой говядины, в среду из сушеного гороха и пудинга, из одного фунта соленой свинины в четверг, в пятницу из сушеного гороха и сыра. Еще на два фунта больше соленой говядины полагалось в субботу, и фунт соленой свинины и сладкий пудинг с изюмом в воскресенье. Каждый день выдавался фунт сухарей, а в первую склянку к обеду — пинта грога. После ужина с еще одной пинтой грога под бой барабанов все занимали места по боевому расписанию, а койки неизменно вешались так, чтобы вахтенные могли поспать четыре часа до подъема в полночь для новых священнодействий на палубе.

Неизменное живое движение палубы под ногами, и один лишь Атлантический океан вокруг до горизонта — только бесконечные вода и небо, полностью отрезали бывших «сухопутных крыс» от прошлого. Дом и земля стали другим миром, не имеющим к ним никакого отношения.

Даже вид новички приобрели вполне морской. Ровно через час сорок минут после того, как «Боадицея» пересекла тропик Рака, помощник плотника вбил два медных гвоздя в палубу на расстоянии 12 ярдов. 12 ярдов парусины на каждого, иголка с ниткой — для изготовления тропической формы: бушлата, брюк и широкополой шляпы. И после того, как они сделали это, иные с помощью своих более рукастых товарищей, в следующее воскресное построение неряшливые бродяги, одетые в обноски из каптерки, в старые кожаные бриджи, грязные мундиры и сальные шляпы, исчезли. Капитан шел мимо чистых белых рядов, сияющих не хуже морских пехотинцев на квартердеке в их ярких красных мундирах.

Конечно, оставалось несколько дураков среди полуютовых, годных только для «неси-подай», в каждой вахте было около дюжины тех, кто не выдерживал усиленной порции грога и постоянно оказывался среди наказанных за пьянство, было и несколько совсем тяжелых случаев, но в целом Джек был доволен командой: человеческий материал был более чем пристойным. Он был доволен также и офицерами, кроме Бьючэна и казначея, высокого желтолицего человека с вывернутыми внутрь коленями, и большими косолапыми ступнями, за чьими книгами приходилось внимательно следить; все три лейтенанта помогали ему с похвальным рвением и старшие гардемарины также были весьма неплохи.

Не последнюю роль в чудесном превращении «Боадицеи» сыграло отличное обеспечение фрегата боеприпасами после эпизода у Селваженс. Правила ограничивали Джека сотней ядер на каждую его длинную восемнадцатифунтовку, и ему приходилось хранить их, как сущему скряге, так как не было уверенности, что склады Мыса позволят пополнить боезапас. Дурацкая ситуация, так как требовалось, конечно, обучить орудийную прислугу, а без боевой стрельбы — какая наука? С другой стороны, остаться к решающему моменту без снарядов тоже не хотелось. Однако с того благословенного дня ежедневные упражнения у орудий перестали быть обычной пантомимой. Конечно, отрабатывать занятия с бортовыми восемнадцатифунтовками приходилось вхолостую, откатывая и накатывая их, выполняя все операции, как при реальной стрельбе. Но, поскольку 24-х фунтовые ядра «Хиби» подошли к карронадам «Боадицеи», а ее 9-ти фунтовые снаряды — к погонным орудиям, каждый вечер теперь оглашался внушительным пушечным ревом. Каждый член экипажа на практике познакомился со смертоносными прыжками откатывающегося орудия, со вспышками и оглушающим грохотом канонады, с тем, как наводить орудие, передвигая лафет ганшпугами, банить ствол и прибивать заряд со скоростью автомата в клубящейся пороховой мгле. И вот настал день, когда команда салютовала тропику Козерога залпами с обоих бортов, и радостно было видеть их воодушевление, когда с пяти сотен ярдов разносили они в клочья плот из связанных пустых бочонков, опять и опять накатывая орудия к портам с сумасшедшими воплями и гиканьем, делая выстрел меньше чем в две минуты. Конечно, это был еще далеко не тот губительный град снарядов, которого добивался Джек. Это не были еще ни три залпа в пять минут, что считалось нормой у капитанов, знающих толк в артиллерии; ни, тем более, три залпа в две минуты, чего удавалось добиться Джеку с его лучшими экипажами, но это была уже точная и достаточно быстрая стрельба.

Этот «таймаут», этот счастливый промежуток времени, с ясной и понятной задачей перед ним, с плаванием по теплым водам с ветрами, хотя и слабыми, но редко противными, на юг, на большом удобном судне, с отличным коком, богатыми припасами и в хорошей компании, имел, однако, и неприятные стороны.

Одной из них оказался его телескоп. Не то, чтобы он не мог видеть Юпитер — планета сияла в видоискателе, как золотой персик, но из-за движения судна он не мог сфокусироваться на время, достаточное для определения фаз его лун, что требовалось для вычисления долготы. Ни теория, ни сам телескоп были, конечно, не виноваты, последний был установлен в хитроумно подвешенной к штагу грот-бом-брам-стеньги люльке, которую он разработал для компенсации килевой и бортовой качки, и которая, однако, не вполне работала, несмотря на все изменения конструкции. И вот ночь за ночью болтался он наверху, изрыгая проклятия и богохульства, окруженный гардемаринами, вооруженными чистыми швабрами, чьими обязанностями было обеспечить дополнительную компенсацию, подталкивая его аккуратно по его команде.