Куршевель. Dounhill. Записки тусовщицы - Наташа Нечаева

– Вот поскребыш! – хихикнул один.

– Не, смотри, гуффи! Опа! – заорал второй. – Молодец, девка! Регуляр!

Услышав такое количество пошлых оскорблений, адресованных моей воспитаннице, я, нахмурив брови, двинулась прямо на этих охламонов, держа лыжи, как вилы, наперевес.

– А ну, кыш отсюда!

– Ты че? – остолбенели парни. – Пыжница, в натуре?

– Я тебе сейчас покажу и пыжницу, и поскребыша, – пригрозила я, надвигаясь на наглецов, как смертоносное, ощетинившееся пиками и кольями воинское формирование древних времен.

Парни неуверенно отодвинулись назад.

– Да у нее инклинометр сбился! – вынес приговор левый.

Я поняла, что меня оскорбили еще раз и замахнулась лыжами на негодяев.

Парни отпрыгнули от меня, как будто сдавали олимпийский зачет по прыжкам в длину назад. Остановились на безопасном расстоянии, одновременно покрутили пальцами у своих тупых висков.

– Слышь, ты, дитя Куршевеля, правила поведения на склоне знаешь? – Это правый.

Я насторожилась. Может, в запале сделала что-то не то? Но на всякий случай гордо кивнула. Книжечка с этими правилами, кстати, уплыла в творческую неизвестность вместе с моей сумкой. Кому они нужны в Австралии?

– Ну, и какое там первое правило? – продолжил допрос недобитый мною курортник.

– Какое? – наконец открыла рот я, вовсе, впрочем, не собираясь вступать в бессмысленную беседу.

– Запомни на всю жизнь и детей научи! – серьезно сказал левый. – Первое правило горнолыжника – желтый снег не есть!

Они оба весело и победно заржали, как жеребцы, пришедшие к финишу, и дунули вверх по склону. Только тут до меня дошло, что эти придурки, вероятно, разговаривали на этом долбаном бордерском сленге. Гуффи, поскребыш. А если это комплимент? Да, скорее всего! От этой мысли я повеселела, но на всякий случай, как истинный профессионал, решила свою догадку проверить.

– Макс, хватит уже из Юльки поскребыша делать! – тонко заметила я, спустившись к увлеченным друг другом ученице и учителю. – Видишь ведь, какая девчонка способная, то гуффи, то регуляр.

Ответа добровольного тренера я ждала с замиранием. На кону были практически вся моя лингвистическая интуиция и педагогический опыт.

– Да я и сам вижу! – расцвел Макс. – Юлечка нереально талантлива! Прирожденная бордерша!

Уточнять, что именно означают красивые термины, особенно аристократический «гуффи», я не стала. Чего голову забивать? Само прояснится. Когда время придет.

Мы шлепали совершенно довольные среди куршевельских сосен, отыскивая глазами местечко, где можно было бы перекусить после напряженной, выматывающей тренировки.

Макс распрощался с нами у подъемника, сославшись на неотложные дела, чем несколько опечалил Юльку и порадовал меня. Появляться в присутственных местах в сопровождении личного самовара мне как-то не хотелось.

Поскольку вечером нас совершенно точно ожидал шикарный ужин в кругу приятных мужчин, мы решили не наедаться сверх меры, а перекусить чем-нибудь легким, типа фруктового салата и сыра. Я еще щелкала клювом, разглядывая рождественский сказочный антураж альпийской зимы, запоминая на всякий случай слетающиеся в голову прямо с синих небес сравнения и метафоры, а Юлька уже тащила меня в первый попавшийся бар, у дверей которого кто-то, видно совсем оголодавший, не имея сил спуститься в положенную кандейку, бросил новехонькие ало-серебряные Salomon, причем в двух экземплярах.

– Пиццей пахнет! – пустила слюну Юлька. – Хочу пиццу! С тунцом и сыром!

От зажаристой хрустящей вкуснятины с подтаявшей сырной вязкостью я бы тоже не отказалась. Но есть плебейскую пиццу, в то время как нас буквально с минуты на минуту ждут les truffes и прочие омары с лягушками, мне показалось не слишком аристократично.

Я заказала сырную тарелку, фруктовый салат и кофе. Юлька, не вняв предостережениям, пиццу и чай.

Мы сидели за уютным квадратным столиком в самом уголке и, как могли, отвлекали себя от сногсшибательных съестных запахов, грозящих нашим истосковавшимся организмам голодным обмороком. Сего казуса не случилось лишь потому, что улыбчивый официант приволок огромное деревянное блюдо, истекающее свежайшими сырами.

Юлька, опасливо глядя мне в глаза, протянула цепкую ручонку к тарелке и, не встретив должного отпора, тут же запихнула желтый кусок неведомого мне деликатеса в рот.

– Ешь, – по-матерински вздохнула я, памятуя, что ребенка для нормального развития и роста следует вовремя кормить.

Мое одобрение племянница тут же восприняла как вседозволенность и потянулась за вторым куском. Чтобы не остаться в полных дураках, тем более голодных, я решила поддержать ребенка в ее стремлении продегустировать как можно больше разнообразных сортов сыра. Некоторое время над нашим столиком раздавалось лишь похрюкивание, почавкивание и даже постанывание.

Сырная тарелка убыла на две трети, когда я поняла, что голодная смерть мне больше не грозит, и отвалилась на спинку стула, изобразив пресыщенность избалованной аристократки.

Тут же проявились иные звуки в виде разговоров, смеха и даже громкого спора.

– Да ты в погребах посмотри! 2004-й и 2005-й! Сравни!

– И смотрел, и пил.

– И что? Видел, насколько 2005-й дороже? А почему? Да потому что урожай был отменным! Мне сомелье в «Трамплине» хотел впарить 2004-й дороже 2005-го! Лоха нашел! Я ему пузырем «Латура» по башке настучал, сразу понял, с кем дело имеет!

– А чего тогда рекламы нет?

– Ну, ты тупой! Это ж тебе не наше телевидение! Первый показатель, если лягушатник про свое вино молчит и хитро улыбается, жди беды. Он тебя точно по цене опустит! И торговаться бесполезно. Так что, если хочешь выпендриться, заказывай 2005-й, только бумажник проверь, чтоб не лохануться, когда счет принесут.

– Ну, не знаю. Мне, наоборот, в Шампани рекомендовали 2004-й. Нагреть хотели?

– Так то ж шампанское, а я тебе про «Бургундию» толкую! Нет, насчет «Шампани» – все правильно. Да, у них там в 2005-м «Пино нуар» дохленький уродился. Не в смысле мало, а в смысле – силы не нагулял. То есть – дрочить можно, трахнуть – нет.

– Даш, о чем они говорят? – заинтересовалась Юлька, услыхав последнюю сакраментальную фразу.

– Бойков! – донеслось откуда-то из-за моей спины. – Ты же вчера поклялся не ругаться! – Женский голос был на удивление знакомым, родным, можно сказать.

Я чуть повернула голову и действительно узрела вполне родное лицо: за соседним столиком уплетала пиццу та самая светская обозревательница, которая еще не ведала о том, какую подлянку в моем лице готовит ей судьба. Впрочем, лицо это было очень даже симпатичным. Если скромно умолчать о большем. Может быть, хоть это как-то примирит ее с надвигающимся несчастьем? Она же себя позиционирует как эстетку!

– А когда я ругался? – недоуменно спросил ценитель французских вин. – Димка, я что, матерился?

– Я не слышал, – искренне ответил второй. – Мы же о винах говорили! При чем тут мат?

– Все, Бойков, ты попал! – хищно обрадовалась моя известная коллега. – Помнишь, на что спорили?

– Нет! – взвыл миллиардер. – Я эту бурду пить не буду! Я от нее потом три дня икаю! Лучше я эти семьсот пятьдесят евро куршевельским сироткам отдам. На жвачки.

– Ладно, – толерантно согласилась журналистка. – Но чтоб сироток нашел в течение часа!

– Дашка, – нетерпеливо пнула меня под столом Юлька, – ну о чем они говорят?

Видно, шепот ее был не слишком интимным. По крайней мере, за соседним столом услышали.

– Видишь ли, детка… – Теперь противный голос бил мне прямо меж лопаток. – Мы с этим дядей вчера поспорили, что за каждое ненормативное слово он обязан выпить бутылку шампанского.

– Девчонки! – Тот, винодел, тоже разглядел нашу сладкую парочку с сиротливо опустевшей сырной тарелкой. – А вы, случаем, не сиротки? Давайте дядя Боря вас жвачкой угостит!

Не дожидаясь ответа, он громко протопал в наш угол и припечатал к столешнице несколько новеньких банкнот. А именно – четыре. По двести евро.

– В расчете! – гордо хлопнул он по плечу акулу пера. – Отдал сироткам восемьсот. С тебя – полтинник.

– Бог подаст, – ухмыльнулась соседка сзади. – А вообще-то, мог сироткам и тысчонку дать, не обеднел бы!

– Нет базара! – над столом снова возникла загорелая волосатая рука и на бумажную кучку красиво спланировала еще одна банкнота. Точно такая же. – Это вам на пепси-колу, девчата.

Я окаменела. Во-первых, совершенно не понимала, как себя полагается вести в такой ситуации, а во-вторых, очень боялась, что коллега меня признает. Тогда уж точно я прославлюсь, только раньше времени и не в том качестве.

Однако, после того как деньги были отданы, интерес к нам у посетителей бара иссяк совершенно. Видно, куршевельские сиротки интересовали бомонд ровно столько же, сколько и русские. С перепуга я одним большим глотком осушила кофейную чашку, а Юлька, кажется, не найдя в ситуации ничего сверхъестественного, сгребла со стола импортные деньги и, скомкав, сунула в нагрудный карман.