Июльский ад (сборник) - Игорь Подбельцев

ДРАКА ОФИЦЕРОВ

Жара. Страшная жара. И уже на исходе первый месяц лета 43-го… Зной, казалось бы, усыплял, заставлял расслабляться буквально всех — и рядовых, и генералов. Но сильно уж дремать, по правде говоря, не приходилось: сквозь усыпляющий июньский зной с каждым днём всё острее и острее чувствовалось приближение покуда ещё неизвестных, но, по всему видать, грозных событий. По тем данным, которыми располагал Павел Алексеевич Ротмистров, свободно можно было предположить, что эти самые надвигающиеся грозные события на всю катушку развернутся не где-нибудь, а именно на орловско-курском и белгородско-харьковском направлениях. Это уж точно! Ведь именно здесь советские войска,

стремительно овладев древним городом Курском, продвинулись вперёд до линии Севск, Рыльск, Сумы, и именно здесь образовался так называемый Курский выступ. Фронт сегодня имел дугообразную конфигурацию, а это, — учитывая наличие у противника крупных группировок севернее выступа, в районе Орла, и южнее, в районе Белгорода, — позволяло ему организовывать встречные удары на Курск. Эти удары на Курск гитлеровцы могли нанести в целях окружения и уничтожения главных сил Центрального и Воронежскго фронтов и, естественно, с последующим развитием наступления в в восточном направлении. И это было бы в перспективе неплохой попыткой немцев взять реванш за поражение в зимней кампании.

Июньское солнце не могло окончательно усыпить 5-ю гвардейскую танковую армию: личный состав её усиленно готовился к предстоящим боям — решительным и беспощадным. В армии уже знали, что немцы в надвигающихся боевых действиях обязательно применят новые боетанки; узнали и тактично-технические данные «тигров» и «пантер», а узнав — внесли соответствующие поправки в боевую подготовку экипажей и артиллерийских расчётов.

Никто ни от чего не застрахован: армия Ротмистрова могла вступить в сражение непосредственно с марша, а это всегда чревато нехорошими последствиями. Именно из-за этого был заблаговременно создан передовой сводный отряд в составе 53-го гвардейского танкового, 1-го отдельного гвардейского мотоциклетного и 678-го гаубичного артиллерийского полков. Отрядом этим сводным назначили командовать заместителя командующего армией генерал-майора Труфанова.

Грозные события зрели как чирей на теле, готовый вот— вот прорваться…

К лейтенантам Котляковым заглянул комбат, майор Чупрынин.

— Вольно! — махнул он по-крестьянски рукой на вытянувшихся в струнку лейтенантов. — Какие дела, ребята?

— Всё в норме, товарищ майор! — козырнул Василий.

— Это хорошо. А тебе, Василий, особое спасибо: выручил ты меня в ту распроклятую бомбардировку. Я уж думал, по правде говоря, что душа моя покинула грешное тело и ввысь вознеслась, но ты не дал ей совершить такой нежелательный перелёт. Короче, спасибо огромное!..

— Не за что, товарищ майор! — смутился Василий и тут же вскинулся. — Извините, вы нам обещали нового заряжающего прислать, взамен убитого Каблучка…

— Обещал. А вы что ж, думаете, что я забыл про своё обещание? Нет уж, дудки! Я своё слово всегда держу. — И, чуть обернувшись, Чупрынин резко крикнул: — Сержант Полежаев! Ко мне!..

Из-за сдвоенной — типа детской рогатки — берёзы выскочил сержант и, остановившись подле Чупрыпина, лихо щёлкнул каблуками:

— Товарищ майор! Сержант Полежаев по вашему приказанию прибыл!

Комбат ничего не ответил сержанту, а лейтенантам сказал, прерывисто вздохнув:

— Вот вам… замена… Принимайте в свою семью!

И ушёл, чуть сгорбившись, устало переставляя ноги.

— Да, — вздохнул Василин, — достаётся нашему комбату, и, наверное, по самую завязку… — и к сержанту Полежаеву повернулся. — Ну что ж, новый заряжающий, давай знакомиться. Рассказывай, кто ты и откуда.

Полежаев не спеша снял с плеча рюкзак, положил его аккуратно на землю.

— Меня зовут Фёдором. Родом я из-под Белгорода, а точнее — из Прохоровки…

— Погоди! — вскинув руки, перебил его Валентин. — Погоди! Ты сказал, что родом из Прохоровки? Я не ослышался?

— Да, я из Прохоровки. А что, вам знакомо это название посёлка?

— Знакомо, сержант. У нас недавно солдата одного фрицы зарезали. Он тоже был родом из Прохоровки. Вернее, — из-под Прохоровки. Ядренко — его фамилия. Не слыхал?

— Нет, не слышал, — крутанул головой Полежаев. — Я, честно говоря, тоже не из самой Прохоровки: в семи километрах от неё родился, в хуторе Полежаев.

— Ого, да ты зажиточный, оказывается! — воскликнул с иронией Владимир. — Хутор свой имеешь!

— Что вы, товарищ лейтенант! — запротестовал сержант. — Просто какой-то далёкий предок наш основал хутор в незапамятные времена, вот и живут в нём, в основном, одни Полежаевы. Почти все — родственники. Так что…

Но тут сержанта самым беспардонным образом прервали.

— Эй, ребята, привет! — раздался совсем рядом звонкий девичий голос.

Экипаж танка мгновенно, как по команде, повернул головы в сторону, откуда донёсся голос. За соседним Танком стояли Фаина и Алина.

— Вы чего это не здороваетесь, товарищи офицеры? — опять выкрикнула Фаина, теперь уже с усмешкой в голосе. — Воды в рот набрали?

Лейтенанты поприветствовали девчат, поприветствовали вразнобой. Наверное, от неожиданности. А Фаина, озорно кося глазом, уже командовала.

— Василий и Валентин — на выход! Без вещей! Всем остальным — оставаться на местах.

— Что ж, Володька, — сказал, сияя улыбкой, Василий, — придётся тебе одному с сержантом поближе познакомиться, а мы — потом… Нас сейчас дамы ожидают!

— Не скучайте! — добавил Валентин. — Будет трудно — пишите письма.

Василий с Алиной свернули влево по тропинке, Вален— тин с Фаиной побрели совсем в противоположную сторону.

— Ты у меня самый милый! — шепнула Фаина, прижимаясь к Валентину. — Самый, самый!

— Гм!.. А что, у тебя есть и не самые милые, а? — хмыкнул лейтенант, внезапно останавливаясь и с подозрением вглядываясь в смешливые глаза дивчины. — Смотри, я не ревную, но… предупреждаю…

— Ах, какой же ты дурачок!.. Ну зачем ты к каждому слову моему придираешься? Ты ж ведь сам знаешь, что у меня ты — единственный-преединственный!

— Это точно, Фаина?

— Конечно же, Валя! И — не сомневайся во мне никогда. Понял?

— Да, понял. Только вот мне не нравятся приставания Никанора… Почему ты не можешь ему прямо сказать, чтобы он отстал от тебя — раз и навсегда!..

— Ах, дурачок ты, Валька! Да пусть себе, пристаёт!.. Ты же знаешь: я тебе верна…

— Но ты его в последнее время не прогоняешь…

И тут вдруг заросли орешника впереди влюблённой парочки раздвинулись, и перед Валентином и Фаиной нарисовался в полной красе сам капитан Зенин.

— Это кто меня здесь недобрым словом поминает? — насмешливо и зло спросил он. — И почему это меня, кстати, должны прогонять? Чем я хуже?

Фаина и Валентин от неожиданности замерли, непонимающе созерцая подбоченившегося Никанора. А тот снова усмехнулся:

— Ну, чего это вы… опешили? А я, между прочим, жду ответа: почему это Фаина меня должна прогонять, а не тебя?

Кошляков повернулся к Фаине.

— Слушай, скажи ему… пару ласковых! — попросил он. — Скажи, иначе я не выдержу…

— Ха, он не выдержит! — язвительно хохотнул капитан. — Не выдержишь, так что — стихи сочинишь, что ли?… Сатирические… И, если здраво рассудить, чего это такого страшного медичка эта может мне сказать, когда вчера она со мной… взахлёб целовалась!.. Что, Фаина, неправду я говорю?

Валентин побледнел и вмиг охрипшим голосом спросил:

— Фанана, Никанор правду говорит?

Лицо Фаины полыхнуло краской, она сжала кулачки и, прикусив губу, выкрикнула прямо в лицо Зенина:

— Лжец!.. Врун!.. Подлец!.. Валентин, родненький, не верь ему, он врёт!.. Нагло врёт!..

— Что-о?! — вскричал, в свою очередь, Никанор. — Я вру?… Окстись, стерва!

И он сделал шаг вперёд, замахнулся на Фаину, намереваясь влепить ей хорошую пощёчину, но тут на его пути встал Валентин Кошляков.

— Ты оскорбил мою… мою невесту. Извинись немедленно, Никанор, сейчас же! — гневно, прошептал ои. — Извинись, я по-хорошему тебя прошу…

— Невесту?… — осклабился Зенин. — Да её любой мужик, у которого все принадлежности при себе, только пальцем поманит, и она…

Капитан Зенин не договорил, потому что Кошляков, размахнувшись, изо всей силы ударил его кулаком в подбородок; Никанор упал, но тут же подхватился и в ярости метнулся к Валентину.

Они дрались молча и ожесточённо, били, не разбирая куда — и в лицо, и в грудь, и в живот, и в шею… Они падали и вставали, не вытирая крови, льющейся и сочившейся из разбитых носов и губ. И сколько бы они ещё дрались — неизвестно, но тут подоспели танкисты из их батальона и растащили их в разные стороны.