Романтические приключения Джона Кемпа - Джозеф Конрад

действительную службу. Он пребывал в полной праздности, непримиримый, мрачный, и целые дни просиживал в дешевых ресторанчиках в компании других отставных офицеров, которые бережно прятали в жилетных карманах старые трехцветные кокарды и сохраняли на своих потрепанных мундирах старые пуговицы с запретным орлом, заявляя, что они слишком бедны и не могут позволить себе обзавестись новыми.

Триумфальное возвращение с Эльбы, подлинный исторический факт, чудесный и невероятный, как подвиги мифических полубогов, свершилось, когда генерал д’Юбер все еще не мог сесть на коня, да и ходить-то мог едва-едва. Мадам Леони очень радовалась этому обстоятельству, ибо оно держало ее брата вдали от всех зол, но она с ужасом замечала, что его умонастроение в это время отнюдь не отличалось рассудительностью. Этот генерал, оставленный на действительной службе, которому все еще грозила опасность остаться без ноги, был застигнут однажды ночью в конюшне — конюх, увидев там свет, подумал, что это воры, и поднял тревогу. Костыль генерала валялся на полу, наполовину зарытый в солому, а сам он, прыгая на одной ноге, пытался оседлать лошадь, которая фыркала и не хотела стоять на месте.

Таково было действие чар императора на человека спокойного и рассудительного. При свете фонаря, горевшего в конюшне, генерала обступили перепуганные и возмущенные родственники; они накинулись на него со слезами, мольбами, упреками, и это безвыходное для него положение разрешилось только тем, что он, потеряв сознание, упал в чьи-то родственные объятия. Он еще не успел подняться после болезни, как второе царствование Наполеона — Сто дней лихорадочного волнения и немыслимых усилий — пронеслось, как ошеломляющий сон. Тяжкий 1815 год, начавшийся в смятении умов и терзаниях совести, завершался карающими проскрипциями.

Как избежал генерал Феро проскрипционного списка и последних услуг стрелковой команды, он и сам не знал. Отчасти он был обязан этим тому второстепенному положению, которое он занимал в течение Ста дней. Император не предоставил ему командного поста, а держал его на запасном кавалерийском пункте, откуда он снаряжал и отправлял на поля сражений наспех обученные эскадроны. Будучи высокого мнения о своих способностях, генерал Феро считал это занятие ниже своего достоинства и выполнял его без особого рвения; но главное, что спасло его от эксцессов роялистской реакции, было вмешательство генерала д’Юбера.

Все еще находясь в отпуску по болезни, генерал д’Юбер был уже теперь в состоянии двигаться, и сестра убедила его поехать в Париж представиться законному королю. Так как никто в столице, разумеется, не был осведомлен о происшествии в конюшне, его приняли там весьма благосклонно. Ввиду того, что весь он, душой и телом, до мозга костей был человек военный, перспектива пойти дальше на этом поприще утешала его, когда он увидел себя объектом бонапартистской ненависти, которая преследовала его с таким рвением, какого он никак не мог себе объяснить. Вся злоба этой раздраженной гонимой партии устремилась на него, на человека, который никогда не любил императора, — на это чудовище хуже всякого предателя.

Генерал д’Юбер невозмутимо пожимал плечами на эти остервенелые выпады. Отринутый своими старыми друзьями и отнюдь не склонный доверять авансам, которые делали ему роялистские круги, молодой, красивый генерал (ему только что исполнилось сорок лет) держал себя с холодной, официальной учтивостью, которая при малейшем намеке на недостаточное уважение переходила в сухое высокомерие.

Забронировав себя таким образом, генерал д’Юбер устраивал свои дела в Париже и чувствовал себя в глубине души очень счастливым. Это было совсем особое, захватывающее чувство человека сильно влюбленного. Очаровательная девушка, которую подыскала ему сестра, уже появилась на сцене и завоевала его всего целиком, так, как это может сделать юная девушка, неожиданно появившись в поле зрения сорокалетнего человека. Они должны были пожениться, как только генерал д’Юбер получит официальное назначение на обещанный ему пост.

Однажды днем, сидя на веранде кафе Тортони, генерал д’Юбер услыхал из разговора двух незнакомых ему людей, сидевших за соседним столиком, что генералу Феро, арестованному в числе прочих офицеров высшего командного состава после вторичного возвращения короля, грозит опасность предстать перед чрезвычайным судом. Генерал д’Юбер, который, подобно многим томящимся ожиданием влюбленным, едва только у него выдавалась свободная минута, тотчас же переносился в будущее и предавался ослепительным мечтам, оторвался от упоительного созерцания своей невесты только тогда, когда услышал, как кто-то громко произнес имя его вечного противника. Он оглянулся. Незнакомцы были в штатском. Худые, с суровыми, закаленными лицами, они сидели, откинувшись на спинки стульев, и с мрачным, вызывающим равнодушием поглядывали вокруг из-под своих низко надвинутых на глаза шляп. Нетрудно было узнать в них двух уволенных с военной службы офицеров старой гвардии. То ли бравируя, то ли действительно от полного равнодушия, они разговаривали громко, и генералу д’Юберу, который не видел причины пересаживаться на другое место, было слышно каждое слово. Они, по-видимому, не были близкими друзьями генерала Феро и называли его имя в числе других.

Когда генерал д’Юбер второй раз услышал это имя, его сладостное предвкушение семейного будущего, скрашенного женским очарованием, растворилось в остром сожалении о воинственном прошлом, об этом неумолчном упоительном грохоте орудий, неповторимом в величии своей славы и своего крушения, об этом чудесном достоянии, владеть которым выпало на долю его поколения. В сердце его шевельнулась необъяснимая нежность к его старому противнику, и он с чувством умиления вспомнил ту поистине убийственную нелепость, которая вносила в его существование эта дуэль. Это было нечто вроде острой приправы к жаркому, — он сейчас с грустью вспоминал эту остроту. Никогда уж он не вкусит ее больше. Все кончено. "Он, должно быть, ожесточился против меня с самого начала за то, что я тогда бросил его, раненого, в саду", — добродушно подумал д’Юбер.

Двое незнакомцев за соседним столиком, упомянув в третий раз имя генерала Феро, замолчали; затем более пожилой из них, продолжая разговор, сказал с горечью:

— Да, для генерала Феро теперь, можно сказать, все кончено. А почему? Да просто потому, что он не из тех выскочек, которые только о себе думают. Эти роялисты понимают, что им от него никогда никакой пользы не будет. Он слишком любил Того.

Тот — это был человек на острове Святой Елены. Оба офицера кивнули друг другу, чокнулись и выпили за несбыточное возвращение. Затем тот, который только что говорил, сказал с язвительным смешком:

— Противник-то его оказался умнее.

— Какой противник? — спросил, словно недоумевая, собеседник.

— Да разве вы не знаете? Их было два гусара. После каждого повышения они дрались на дуэли. Неужели вы ничего не слышали о дуэли, которая тянулась с тысяча восемьсот первого года?

Да, разумеется,