Безумие на двоих (СИ) - Гранд Алекса

  – Дура.

Невнятно бормочу себе под нос и подтягиваю колени к груди, надеясь, что публичное унижение мне просто привиделось в нелепом ужасном кошмаре. Но аккуратно сложенный бомбер, лежащий на тумбе, и валяющееся на полу платье с белыми разводами убеждают меня в обратном.

И радость от того, что мое утро не начинается с семейного завтрака и кислой физиономии Мота, стремительно меркнет. Сменяясь пасмурными мыслями и приступом жалости к себе.

Ковыряясь в собственной глупости, я лежу в постели еще добрых полчаса прежде, чем заставить себя подняться. Прочесываю пальцами запутавшиеся волосы, засовываю ноги в мягкие большие тапки и иду умываться, боковым зрением фиксируя, что дверь в комнату Матвея приоткрыта и там никого нет.

– Милый, милый зомбик.

Бросаю своему уставшему отражению, когда даже ледяная вода не помогает прийти в чувство. Вешаю мокрое полотенце на крючок, поправляю сползшую с плеча бретельку темно-синего атласного топа и, прихватив с полочки телефон, почти уже возвращаюсь к себе, когда мою гудящую голову озаряет блестящей идеей.

Порыться в вещах Зимина-младшего и попробовать найти кольца, пока его где-то носит.

Оглядевшись по сторонам, как опытный воришка-карманник, я проскальзываю в чужую спальню и какое-то время стою на пороге, размышляя, с чего начать. С огромного шкафа, из которого на меня в прошлый раз вывалилась груда вещей? С компьютерного стола и тумбочек со множеством ящичков? Или с захламленного подоконника?

Делаю пару неуверенных шагов по мягкому ковру, в котором утопают босые ноги, и останавливаюсь напротив новенького макбука. Борюсь с соблазном поднять его крышку и попробовать подобрать пароль, веду ладонью по светло-серебряному пластику и буквально подпрыгиваю на месте, когда в другой руке звонко вибрирует мобильный.

Вдох. Выдох.

– Алло. Привет, Ир.

– Привет, Саш. Ты прости, мы вчера с Вадиком заболтались, и я все пропустила. Ты в порядке?

– Нормально, – выдавливаю сквозь зубы словесное крошево и зажмуриваюсь, меньше всего сейчас нуждаясь в чьей-нибудь жалости.

– Может, мне приехать? Или ты ко мне?

– Не надо, спасибо.

– Ну, ты позвони, если передумаешь…

Запинается на том конце подруга, а я стремлюсь как можно скорее закончить разговор, бросаю ей сухое «пока» и возвращаюсь к тому занятию, от которого она меня оторвала.

Лихорадочно выдвигаю ящики один за другим, внимательно изучая их содержимое. Снова натыкаюсь на сложенные в том же порядке учебники, новый баллончик для граффити и изрядно истончившуюся пачку с презервативами. А потом обнаруживаю между страницами блокнота стопку фотографий и забываю, как дышать.

С совсем не потерявших свой цвет снимков мне улыбается девятилетний Мот, которого с разных сторон обнимают Сергей Федорович и хрупкая невысокая брюнетка, в которой легко можно узнать черты Матвея. Вот эти трое сидят в пиццерии. Вот едят мороженое на каком-то заграничном пляже. Вот катаются в парке на велосипедах. И столько в запечатленном неизвестным фотографом моменте искреннего пленительного счастья, что моя вселенная начинает шататься.

Что я вообще знаю о матери Мота кроме того, что она попала в автомобильную аварию?

То ли пару минут, то ли двадцать я терзаю себя вопросами, на которые у меня нет ответов, и настолько глубоко погружаюсь в чужое прошлое, присматриваясь к самым мельчайшим деталям, что не слышу звука приближающихся шагов. И далеко не сразу ощущаю чужое дыхание, опаляющее шею.

– Саша?!

Удивленно-злобное обращение врезается мне в затылок и выбивает разноцветные карточки из моих рук, так что я опускаюсь на колени, чтобы их поднять, и не рискую встречаться взглядом с вошедшим.

Становится душно. Неловко. Страшно.

Глава 15

Саша

Липкая скользкая паника ядовитой змеей струится вдоль моего позвоночника, сдавливает невидимым кольцом ребра и впивается острой иглой в живот. Отчего внутренности скручивает тугой спазм, а едкая тошнота подкатывает к горлу.

– Саша!

Снова стегает меня, как кнутом, Матвей, вынуждая оставить рассыпавшиеся веером по ковру фотографии и медленно осторожно подняться, переминаясь с ноги на ногу. Дрожащие пальцы сами хватаются за край топа, зубы, получив какой-то сигнал от мозга, вгрызаются в нижнюю губу. Металлический привкус, появляющийся во рту, отрезвляет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Извини, я…

– Извини?!

Перебивает меня сорвавшийся с цепи Зимин-младший, хлыщет исходящей от него яростью, раздувает крылья красивого ровного носа. А у меня по коже бегут испуганные мурашки, запуская по телу высоковольтный разряд.

Пожалуй, сесть на электрический стул и пустить по проводам ток и то безопаснее, чем сейчас находиться с Мотом на кажущихся крохотными квадратных метрах.

– Сначала в жизнь мою врываешься, когда не просят. Проблемы доставляешь. Теперь в вещах роешься. Вот что ты за человек такой, а, Баринова?

Как жадный до крови хищник, надвигается на меня пасмурный, словно грозовая туча, Матвей, а я трусливо отступаю, пока не упираюсь поясницей в злосчастный стол. Открываю рот, чтобы позвать кого-нибудь из родителей, только вместо связных слов или крика наружу вылетает беспомощный жалкий хрип.

И именно в этот момент, когда страх возрос до предела, во мне отключается инстинкт самосохранения. Вселявший ужас еще три секунды тому назад Зимин-младший больше меня не пугает, и я завороженно смотрю в его почерневшие омуты, в которых клубятся самые настоящие вихри.

Сглатываю судорожно, опять одергиваю несчастный топ от пижамы, и жду, что Мот меня ударит или…

Жесткие губы Матвея обрушиваются на мои подобно порыву шквалистого ветра, и я лечу в объятья этого смертоносного урагана. Растворяюсь в диком болезненном поцелуе, плавлюсь от необузданной энергии, лавой текущей по венам, и цепляюсь за шею Мота – как будто это мой и маяк, и якорь, и островок суши среди бескрайнего океана.

 То, что с нами происходит – форменное сумасшествие. Потому что совсем недавно Зимин был готов убить меня собственными руками и закопать под кустом роз во дворике. Но сейчас его ладони уверенно сжимают мои бедра, горячие пальцы выжигают на коже невидимые клейма, а язык вытворяет что-то невообразимое, отчего кружится моя голова и вибрирует каждая клеточка предательского тела.

Бешено. Пьяно. Сладко.

До такой степени остро и пряно, что мне хочется еще и еще. Но Матвей думает иначе, отстраняясь так стремительно, что мне приходится хвататься за край стола и рассеянно считать мельтешащие перед глазами звездочки.

Одна, вторая, третья, восемнадцатая…

– Пошла. Вон. Саша.

Стылая, как льды Арктики, фраза спускает меня с небес на землю лучше, чем это могла сделать увесистая пощечина. Кровь приливает к щекам, пульс разгоняется до неположенных ста двадцати, и я отчаянно пытаюсь найти в стоящем напротив парне намек на какие-то чувства.

Но Зимин превратился в каменное изваяние, неприступную скалу, до которой не достучаться. Его четко очерченные губы сомкнулись в тонкую полоску-нить, радужка глаз приобрела спокойный карамельный оттенок, дыхание выровнялось. Как будто это не он совсем недавно распластывал меня по столу.

– Оглохла? Пошла вон, Саша.

– Но…

– Проваливай!

Потеряв терпение, выкрикивает Матвей, и я подчиняюсь пропитанному горечью и болью приказу. Откладываю в долгий ящик атакующие мое сознание вопросы, оставляю при себе рвущееся наружу сочувствие и каждым атомом ощущаю, как чужой горячечный взгляд рисует между моих лопаток мишень.

Кажется, мне удалось вывести наше противостояние на новый уровень.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Проснулась уже дочка? Вот и хорошо. Вареники будем лепить, только пижаму переодень.

А в коридоре меня с улыбкой ловит мама, взъерошивает мои волосы, сооружая из них воронье гнездо, и стоически ждет у двери спальни, пока я выберу подходящий наряд из десятка домашних штанов и дюжины футболок с самым разнообразным принтом. Цокает языком, наблюдая за моими манипуляциями с тушью и консилером, и фыркает, когда я открываю небольшую овальную коробочку с земляничным блеском.