Неоконченный сценарий (журнальный вариант) - Вольфганг Шрайер

— Ты майор, который спит и видит себя полковником, — сказал Андроклес Матарассо Понсе, который сидел с ним рядом на широкой доске качелей. — Но мне приходится соблюдать осторожность.

— Провал исключается, полковник. Поверх клумбы с азалиями Понсе с завистью смотрел в сторону бассейна, в котором бесились мальчишки, сыновья Матарассо: расшалившись, они обрызгали слугу, принесшего им лимонад.

— Оружие выдаст Пепе. Никто не заметит, что в двух револьверах окажутся боевые патроны.

— Его условия?

— Просит подыскать место в полиции. С июля, после выборов. К тому времени происшествие забудется…

— Хорошо, будем иметь его в виду. Но к чему такие сложности, Камило? Почему бы ему самому не отправить Толедо к праотцам?

— Пепе боится нас. Опасается, что мы постараемся устранить его самого.

— Он не дурак…

— Да и реакция была бы иной. Человека, убитого собственным телохранителем, можно изобразить мучеником, страдальцем за идею. Такое убийство равносильно удару кинжалом в спину. Полагаю, полковник, не в ваших интересах допустить повторение истории с Марио Мендесом.

Убийство Марио Мендеса произошло восемь лет назад: Понсе счел уместным напомнить о нем полковнику. Тогда вождя оппозиции застрелили незадолго до выборов. С превеликим трудом удалось запутать следствие и официально объявить о самоубийстве. Но никто не поверил, и ПР выставила на выборах кандидатуру брата убитого, что оказалось ходом весьма ловким. Хулио Сесар Мендес Монтенегро был избран президентом подавляющим большинством голосов. Тогда, в марте 1966 года, точный выстрел оказался в результате промахом. Непозволительно повторять подобные ошибки.

— Зато если кандидат погибнет, занимаясь саморекламой, это будет равносильно политическому самоубийству, — продолжал Понсе, как бы закольцовывая собственную мысль. — В глазах избирателей он станет жертвой своего честолюбия.

Матарассо ничего не говорил, выдувая через соломинку пузыри в коктейле. «Надо набраться терпения», — подумал Понсе. Конечно, хорошо было бы организовать и провести операцию лично, а завтра явиться к шефу безопасности и доложить об успешном ее выполнении. Нет, нельзя. Ход политического механизма отлажен, и посягать на этот ход ему не по плечу; он нуждается в прикрытии, в благословении Матарассо. Прервав воскресный отдых, полковник принял его милостиво, но ни единого слова благодарности не произнесено, высказывались одни сомнения. План явно пришелся полковнику по вкусу, но с утверждением он не торопился…

— Как ты на него вышел? — Полковник задал совершенно излишний вопрос, желая показать, что не упускает ни единой детали.

— На Пепе? На нас работает его невеста…

— Тебе придется арестовать его вместе с остальными.

— Это он знает. Всех участников съемок мы арестуем. Разумеется, Пепе признают невиновным. Отрицать, что оружие, из которого будут стрелять, выдал он, мы не станем. Но холостые патроны якобы подменят заговорщики.

— Пепе считает, что сумеет все устроить?

— Вне всяких сомнений.

Матарассо помассировал свою поросшую черными волосами грудь.

— А если они промахнутся?

— С такого расстояния? Их двое, полковник, и со вчерашнего дня оба упражняются в нашем тире.

— Значит, так. Они стреляют. Телохранителям известно, что пальба будет инсценирована, и они и в ус не дуют. Но вот этот тип падает. Что дальше?

— Возникает суматоха, мои люди бегут в глубину сада, попадают в гараж и садятся в машину, которая стоит там на случай возможного бегства Толедо.

— У него есть машина для бегства?

— С полным баком горючего. Толедо велел построить гараж еще будучи министром юстиции. Выезд на боковую улицу. Так что моим парням удастся улизнуть без особых сложностей…

— Не торопись. Давай обсудим все по порядку. Представь, что телохранители быстро сориентировались, начали стрелять и ранили одного из них.

— Через три минуты появляюсь я.

— И за три минуты можно кое-что рассказать.

— Но не с пулей 45-го калибра в теле.

— А вдруг ранение окажется легким?

— Тогда Пепе выстрелит еще раз. В его интересах, чтобы тот не проговорился.

— Итак, они ушли. Где ты их схватишь?

— Не в центре. Взять слишком быстро — вызвать подозрение. Лучше за городом. Они вооружены, отстреливаются и…

— …погибают. Хорошо. Но представь себе, что ты потерял след и они прячутся где-то в пригороде?

— Невозможно. Им на колесо сразу сядет кто-нибудь из наших. Кроме того, Пепе подложит в багажник портативный передатчик. Шансов уйти у них нет.

— Удивительно, что они этого не понимают.

— Может быть, и понимают, но у них нет выбора…

Андроклес Матарассо встал. Крепко сбитый, приземистый, коротконогий, сильный, как шимпанзе. Он подвел Понсе к кромке бассейна, доверительно коснулся плеча.

— Я ни о чем не знаю, Камило, и ничего тебе не обещаю. Но если вскоре ты придешь ко мне с хорошей новостью, мы разопьем бутылку «Дом Периньон» урожая пятьдесят пятого года и ты сможешь называть меня Анди.

Через несколько километров за Эсперансой асфальтовое покрытие дороги обрывалось. Задрав тупорылый капот, «джип», поднимая тучи пыли, полез в гору.

— Я вас предупреждал, — ворчал Вилан, так крепко сжимая руль, что кожа на косточках натянулась.

Бернсдорф держался за раму ветрового стекла. Дорога превратилась в некое подобие тропы для вьючных животных времен Кортеса.

— Довольны? — спросил американец. — По вашему желанию мы готовы показать и это — дорогу, заканчивающуюся в нигде. И никто продолжать ее не будет. Наши возможности не безграничны! А разве на Кубе вы не видели того же: нищеты и грязи?

Бернсдорф насторожился:

— При чем тут Куба?

— Вы ведь рассказывали майору Понсе, что побывали там — до Кастро. Но тут вы ошиблись. Ему достаточно было обратиться к газетному архиву, чтобы убедиться, когда именно вы там были. К чему эти маленькие хитрости?

— Не хотел тревожить его понапрасну.

Глаза Видана снова сузились, в них появился недобрый блеск.

— Вы недооценили майора.

— А вы советник экономический или полицейский?

— Здесь это вещи взаимосвязанные…

Бернсдорф почувствовал в словах Вилана вызов и понял: тот нервничает, раздражен. В Эсперансе Бернсдорф держал себя в руках, но здесь, наедине с Виланом, решил высказать, что он думает обо всем этом — о колодцах и священниках, о специалистах по проведению аграрной реформы и социологах, об американских землемерах и рейнджерах. Он просто не мог иначе, это рвалось наружу.

В глазах американца плавали голубые льдинки.

— Я рад, что вы не скрываете ваших прокоммунистических убеждении.

— Коммунистом я никогда не был, я социалист. Вам ли не видеть различия?

— Что ж, мне ясно. Вы хотите в своем фильме воспеть дело восставших. На денежки Фишера. Вы подали эту идею в блестящей упаковке, Фишер почуял, что на этом можно заработать, и, возможно, даже не ошибся. В кинобизнесе всякое случается… Но ваша, господин Бернсдорф, роль куда подозрительнее, чем роль американского землемера или инженера-гидролога, занимающегося к тому же вопросами безопасности. Лично ваше занятие несравненно циничнее, потому что основа фильма абсолютно лжива! Какой бы прекрасной ни оказалась постановка, ложь остается ложью.

— Почему вы так считаете?

— И вы еще спрашиваете? Потому что с герильерос покончено, и здесь, и повсюду — в Боливии, Колумбии, Перу… Как же вы смеете после этого утверждать, будто они — победители?

— Моральная победа бывает порой важнее победы на поле битвы. Если я покажу, что попытка восстания была оправданной, и вдобавок изображу, как один из повстанцев преодолел страх перед собственной гибелью, страх перед превосходящими силами противника…

— Оправданность восстания? Сказать вам, кто препятствует развитию, из-за кого страна пребывает в нищете? Из-за герильерос! Они — причина неисчислимых бед Гватемалы, потому что отпугивают иностранный капитал.

— Разве БОА Ридмюллера отпугнули?

— Их — нет. Тут столько полезных ископаемых: медь, цинк, свинец, прекрасная железная руда, нефтяные месторождения в девственных лесах. Но капиталовложения могли бы быть в десять раз больше!

— Пожелаю вашим монополиям приятного аппетита. Почему же они медлят сейчас, когда над герильерос одержана полная победа?

Бернсдорф проговорил эти слова спокойно; выговорившись, он чувствовал себя увереннее, хотя и понимал, что спор, по существу, бессмыслен.

«Джип» неожиданно замедлил ход: дорогу впереди преградило скатившееся, очевидно, с холма дерево. И в это мгновение прозвучал выстрел…

Стреляли откуда-то сверху, с некоторого расстояния. Вилан резко затормозил. Секунды спустя прозвучал второй выстрел, с противоположной стороны; Бернсдорф принял его даже за эхо первого. «Кто-то охотится», подумал он. Но поведение спутников подсказывало ему, что они другого мнения. Солдаты спрыгнули с машин, Вилан с револьвером в руке искал убежища за правым передним колесом.