Бог огня - Telly

— Что, старик, тебе когда-нибудь случалось видеть такое?

Если б этот старый тополь умел понимать жизнь людей и говорить на их языке, он наверняка покачал бы в знак согласия высокой кроной: конечно!

Потому что когда-то, во времена его юности, он однажды в разгар сочного, похрустывавшего от мороза февральского дня равнодушно наблюдал из глубин анабиотического полузабытья, в какое впадал зимой, за розовыми дымами. Они неподвижно стояли над печными трубами, но вдруг оттенок одного из них изменился. Тот дым был не румян, как все прочие, но черен, имел странную, текучую форму, причем шел не вертикально, а горизонтально. Сочился он из-под крыши двухэтажного дома, в тылах которого за прочным деревянным забором располагались два приземистых лабаза с плоскими крышами. Минут через двадцать уже вовсю полыхала крыша дома, из его окон почему-то вылетали предметы мебели, подушки, перины и даже огромные напольные часы, а на обширном дворе растаскивали длинными баграми полуобгорелые бревна прибывшие на громоздкой повозке люди в горевших на солнце медных касках, но очень скоро их головные уборы покрылись сажей, и потому солнце перестало играть с ними в слепящие игры. Было это в какие-то давние, нешумные и спокойные времена, когда улицы пахли лошадьми, а в ветвях рябины мелькали манишки снегирей. С тех пор старику не приходилось слышать столь плотного запаха дыма и видеть черные хлопья гари, парящие над обширным пустырем.

Отвернувшись от тополя, светловолосый человек направился к краю пустыря, где еще сохранился кусок дикой земли, отданный на растерзание анархически всклокоченному кустарнику, свирепой, баскетбольного роста крапиве, упорной и жизнестойкой травке-пырею, вальяжным придурковатым лопухам и невзрачным, но добросердечным подорожникам, — оживая поздней весной, этот рудимент живой земли метался, как узник в клетке, неистовствовал, выл и скалился. Он карабкался мхами на кирпичи, подпаливал их ядовитым крапивным огнем и алчно сглатывал вторсырье жизни — старые автомобильные камеры, обломки ящиков, промасленную ветошь, пивные банки, анемичные презервативы, сигаретные пачки, выжатые, как лимон, мотки проволоки и прочее барахло.

Оглядев дикий клочок пустыря, человек произнес странную фразу:

— Нас жалуют землями... — и покосился вправо, где в вечном карауле стоял гигантский сановный тополь, а чуть подальше находилось странное сооружение: бетонированная прямоугольная яма метров шести в глубину. В яме стояла вода. Он наклонился над краем ямы, принюхиваясь к запаху гнили и вглядываясь в поверхность воды, драпированную тончайшей пленкой радужных цветов — то ли масляной, то ли керосинной, — и опять с оттенком легкого удивления произнес: — М-да, и водами нас жалуют…

После этого он неторопливо направился к краю пустыря, где на бетонном блоке, опустив голову и безвольно уронив руки между коленей, сидел симпатичный молодой человек в кожаной куртке.

— Поговорим, — тихо произнес Б. О.

Молодой человек угрюмо взглянул на собеседника. Его манера держаться, подчеркнутое спокойствие, расслабленность, доброжелательный тон, совершенное отсутствие внешних признаков агрессии — все это настораживало.

— Сколько?

— М-м-м... — поморщился Б. О., словно от внезапного налета зубной боли. — Молодой человек, послушайте меня внимательно. Я не беру ни борзыми щенками, ни бывшими в употреблении купюрами. Все, что я хочу, — это поговорить. Спокойно так, по-приятельски.

— Что? Что вы хотите знать?

— Ничего особенного. Я тут собрался в горы. В Альпы. Ну так расскажите мне, что там к чему. Я, знаете, люблю вечерком посидеть в какой-нибудь горной хижине. Хорошая компания, ужин при свечах, красное сухое вино в бокалах. Какая-нибудь очаровательная женщина напротив тебя, разговор с ней, потом то да се... Расскажите. Все это так романтично.

— Ага, романтично, — огрызнулся симпатяга. — Полный восторг. Особенно если твою тачку по дороге на дачу притирает к обочине бронированный джип. А из него выходят четыре исключительно приятных молодых человека.

— И что за юноши? Воспитанники православной гимназии? Члены общества добрых самаритян? Студенты института культуры? — Б. О. помолчал. — Как выглядели?

Симпатяга описал.

Понятно. Эскорт тонтон-макутов, которыми у нас принято окружать себя, если ты солидный человек... Чего — хотели?

— Ничего особенного, — ответил молодой человек. — Запихнули в роскошную тачку. За рулем сидел интеллигентной наружности молодой человек. "К тебе наведывалась не так давно симпатичная баба с мужем", — сказал молодой человек... "Да, заходили, женщина взяла хорошие лыжи, дорогие, и что с того?" — "Так вот, баба поедет в горы отдыхать. Одна. Ты составишь ей будто бы невзначай компанию. При случае уложишь в постель". — "А если постель не получится?" — "Тогда нам тебя жаль... Уложишь, уложишь, с такой смазливой рожей это нетрудно. Ну вот, а потом, по возвращении, постараешься еще некоторое время поддерживать отношения — все в той же горизонтальной плоскости. Это все".

— М-да... Это, насколько я понимаю, тот случай, когда принято говорить: "Ему было трудно отказать". А что за интеллигентный парень?

— Странный какой-то... Вроде приличный человек, но что-то в нем было такое, отчего кровь начинала стынуть в жилах. — Хозяин склада задумался. — Да, у него глаза необычные. Круглые, желтоватого оттенка. И взгляд рыбий какой-то... Как у акулы. Я сразу понял, что лучше с ним не связываться.

— Рыбий взгляд... — Б. О. помолчал, наблюдая за тем, как пожарные растаскивают остатки обгоревшего товара. — Добра на этом складе было, насколько я знаю, немного? Не то что на другом вашем складе, ведь так? Хороший склад. Беда только, что он соседствует с хранилищем горюче-смазочных материалов.

— Да, — механически подтвердил молодой человек. — А к чему это вы?

— К тому, — Б. О. ласково погладил собеседника по голове, — что если бы я хотел пустить вас по миру, то давно бы сделал это. Но вы мне почему-то симпатичны. — Он повернулся и медленно направился к выходу с пустыря.

У тополя он задержался и долго смотрел на мощный ствол — медленное движение вверх неудержимой древесной лавы, пробивающей себе путь по извилистым замысловатым руслам и застывающей высоко в небе.

Бася лежала на диване, свернувшись таким уютным калачиком, что и в самом деле походила на впавшую в полудрему кошку, закрывшую мордочку лапой и обвившую себя пушистым хвостом.

— Где ты все время пропадаешь? Где ты ходишь? — Она приподняла голову, потянула носом, принюхалась. — От тебя дымом пахнет. Насколько я понимаю, твой шедевр состоялся?

Он молча опустился рядом с ней на кровать.

— Почему ты вечно молчишь? Ну... — Она хотела что-то добавить, но перебила цепь телефонных звонков. Бросив короткий взгляд на будильник — половина двенадцатого ночи, — она со вздохом подняла трубку и, зажав ладонью микрофон, вопросительно посмотрела него.

— Тебе, кажется, кто-то звонит, — напомнил он.

Звонили из дачного кооператива: завтра прибудут грузовики вывозить остатки сгоревшей дачи.

— Придется съездить, — вздохнула она.

— Придется, — кивнул он. — Мне надо на все это посмотреть.

— Зачем?

— Затем, что в этой истории что-то не так.. А теперь давай спать.

— Ну нет... — сладко потягиваясь, промурлыкала она. — Пора мне забираться на чердак, а оттуда— на крышу.

— Что-что? — поперхнулся Б. О.

— Милый, — прошептала она, мягко улыбаясь. -Ты разве не знаешь, что там, на крышах, пролегает у Нас, у кошек, тропа любви?

В его холодных глазах внезапно промелькнуло тепло. Он кивнул и начал расстегивать пуговки сорочки.

С утра не хотелось ничего — просыпаться, шевелиться, потягиваться, видеть полосу света в проеме неплотно задернутых штор, улавливать запах кофе, плывущий из кухни, — Б. О., по всей видимости, готовил завтрак.

Она лежала с закрытыми глазами, пытаясь вернуть себя в вязкий, мягкой лавой текущий сон, водвориться обратно в его теплую, засасывающую тину, в глубинах которой так хорошо лежать без движения до самого вечера. Его рука ласково извлекла ее из материи сна — он поглаживал плечо, тихонько подтолкнул, потом еще раз и еще.

— Пора. Просыпайся.

Она ответила протяжным томным постаныванием.— не хочу, оставь меня в покое, еще рано.

— Давай, давай, надо выехать пораньше.

— Куда выехать?

Ах да, на дачу — сегодня прибудут грузовики расчищать пожарище.

Вчерашний полуночный звонок из дачного кооператива она восприняла равнодушно, но сегодня его смысл проявился в полной мере: возвращаться на пепелище, к знакомым деревьям, к пышному, распятому на решетчатой подпорке розовому кусту. К старой березе, нависшей над беседкой. К колодцу в дальнем, захваченном кустами лещины углу участка. К можжевеловому дереву, зеленой свечкой возвышавшемуся у крыльца бани, — там, в тугом переплетении тонких густых ветвей на уровне человеческого роста, Митя прошлым летом обнаружил птичье гнездо и, осторожно раздвигая мягкую хвою, показывал: смотри, как уютно устроились!