Древняя история смерти - Владислав Петров

С тех пор Мпту хромает (миф не сообщает, пользуется он протезом, или костылями, или тем и другим вместе), а марги и килба забыли про иждивенчество и живут своим собственным трудом, сея злаки и выращивая скот. Но живут, к сожалению, не вечно, поскольку мандат, полученный Мпту, сохраняет силу.

Небожительница Венин и ее брат Вут спустились на землю в Центральной Африке, огляделись и признали это место пригодным для жизни. Оно было тем более пригодно, что никаких людей в округе не наблюдалось и природа была девственно чиста. Пользуясь большим количеством свободных площадей, брат и сестра решили жить отдельно. Есть предположение, что инициатива раздельного проживания исходила от Венин, которая, надо думать, имела некоторое представление о наклонностях своего братца. Но возможно, брат и сестра просто не хотели мешать друг другу — ведь оба были великанами.

Спустя какое-то время Венин произвела на свет пятерых сыновей, об отце которых ничего не известно. Четверо родились естественным порядком, а пятый — а точнее, первый, поскольку он немного опередил братьев, — пошел своим путем и явился на свет из бедра. Звали его Нзеанзу. Все пятеро новорожденных ростом были под стать мамаше.

То ли повлиял способ рождения, то ли какие-то другие факторы, но Нзеанзу во всем отличался от братьев — он был умнее их, сильнее, хитрее и развивался так быстро, что оказался готов к подвигам, когда они еще не вышли из младенческого состояния. Неудивительно, что именно Нзеанзу в итоге спас всю семью от гибели и дал таким образом братьям шанс породить славное племя бачама. Поэтому Нзеанзу считается у бачама добрым духом.

Вскоре после рождения «великолепной пятерки» у Венин возникло какое-то дело к Вуту, и она запросто, по-семейному, отправилась к нему в гости. С собой она прихватила четверых сыновей, дабы познакомить их с двоюродными сестрами, дочками Вута. Нзеанзу тоже решил посетить дядю, но чуть припозднился и, входя, увидел, что тот ставит на очаг котел. Мальчишка сразу смекнул, что, а точнее, кого Вут собирается варить в этом котле, но паниковать не стал, а хитроумно поменял одежды братьев и кузин. И Вут, никаких иных различий у детей, кроме цвета пеленок, не принявший во внимание, побросал в кипящий котел вместо племянников родных дочек. Понятно, что его ужин оказался безнадежно испорчен…

Нзеанзу, пока дядя в замешательстве стоял над котлом, велел матери и братьям бежать, а когда Вут пришел в себя и пустился в погоню, сделал их маленькими, величиной с нынешних бачама. Вут не заметил их и пронесся мимо.

С тех пор он рыщет по округе и срывает зло на бачама — ни в чем не повинных потомках братьев Нзеанзу. Наубивал он их немало — достаточно для того, чтобы в мифах за ним прочно закрепился статус божества смерти. Если бы не Вут, жить бы людям племени бачама вечно…

Несть числа историям о схватках со смертью, которые хранятся в памяти и пересказываются из уст в уста в деревнях, где проживает африканское племя монго. Копилка этих рассказов у каждой семьи своя, и она постоянно пополняется. Удивляться этому не следует, поскольку смерть племени монго персонифицирована не в одном-единственном существе, а во многих, пусть даже эти персонажи — злые духи, имеющие вполне материальную форму, — и носят одно и то же имя Мукуфи. Очень даже может быть, что у каждого монго есть своя персонифицированная смерть, а такой чести удостоен далеко не каждый народ.

Все дело, вероятно, в особой сопротивляемости монго, которые, сталкиваясь со Мукуфи лоб в лоб, не опускают руки и не пытаются, как многие, выторговать себе какие-то особые условия смерти, а вступают в борьбу с открытым забралом и нередко одерживают победу. Поэтому один-единственный Мукуфи вряд ли бы одолел всех монго, да и толпой злые духи справляются с монго едва-едва, а порой и вовсе не справляются…

Как-то брат и сестра монго пошли на рыбалку, а тут откуда ни возьмись Мукуфи. Сестру он взял в жены, а брата завел в лес и убил, а печень его принес домой и заставил несчастную новобрачную зажарить и съесть. В общем, кошмар какой-то!

Но недолго злодей правил свой бал. Бедной сестре удалось наладить связь с деревней, и на помощь ей явился еще один брат с верными собаками. Собак он оставил в засаде, а сам вступил с Мукуфи в разговор, всем своим видом показывая, что готов отдаться на его милость, а потом в притворном страхе побежал и дал Мукуфи загнать себя на дерево. А тот, окончательно разнуздавшись, устроил из всего этого шоу и позвал на трапезу целую ораву своих тезок. Злые духи окружили дерево, поглядывая на сидящего в кроне мужчину и решая между собой, кому достанется грудинка, кому окорок, а кому огузок. Но не тут-то было: мужчина свистнул, собаки выскочили из укрытия и Мукуфи опомниться не успели, как были все до единого растерзаны в клочья.

Или же такая история. Один монго поймал в ловушку кабана. Только он разделал его и нагрузился мясом, как видит — идет навстречу злой дух. На первый взгляд это был вполне миролюбивый Мукуфи, поскольку промышлял он не людоедством, а рэкетом, что вообще-то для персонифицированной смерти довольно странно. Но что было — то было. Мукуфи под тем предлогом, что лес и все, в нем находящееся, его личная собственность, отобрал у монго лучшие куски, и это не была единичная акция. Каждый раз, когда этому монго удавалось добыть в лесу какое-нибудь животное, злой дух отнимал у него по меньшей мере половину туши.

Жена, видя, что муж всякий раз возвращается домой с какими-то объедками, заподозрила его в супружеской измене. Она вообразила, что муж завел другую семью и вертится на два дома, причем все самое вкусное, разумеется, относит сопернице. Она взяла беднягу в оборот, и он признался, что платит оброк Мукуфи. Жена этому не поверила и решила произвести проверку на месте. Она отправилась в лес вместе с мужем, но ловушки в этот день оказались пусты.

Это тоже выглядело неплохим поводом для скандала, но едва женщина открыла рот, чтобы начать браниться, как перед ними возник Мукуфи и потребовал, коль скоро добычи нет, по-честному поделить женщину, мотивируя это тем, что на вкус она ничуть не хуже лесной дичи. Муж стал с ним спорить, но тут набежали другие злые духи, и дискуссия потеряла смысл. Он отошел в сторону и стал собирать листья, чтобы на них разделать мясо новоявленной дичи.

Миф излагает этот эпизод нарочито нейтрально, но между строк читается сочувствие к мужу-предателю: вот, дескать, до чего можно довести человека! Вероятно, сочиняли его мужчины, настрадавшиеся от своих сварливых жен.

К счастью, мужу не пришлось брать грех на душу. В кустах он столкнулся с леопардом, и тот предложил свою помощь. Они быстро разработали совместную операцию по уничтожению злых духов, и, когда те уже расселись вокруг несчастной с повязанными под подбородками салфетками, леопард выпрыгнул из засады. Мукуфи бросились врассыпную, но спастись удалось далеко не всем: леопард рвал их острыми когтями, а муж — не такой уж он оказался предатель— в это время освобождал жену от пут. Затем они быстрее ветра помчались в деревню.

Что первым делом сделала жена, оказавшись в безопасности? Разумеется, продолжила терзать своего супруга, то есть между ними не изменилось ровным счетом ничего. А вот к леопардам у женщин монго после этого случая особое отношение, которое выражается прежде всего в том, что они ни при каких условиях не едят мясо этой пятнистой кошки.

Африканский народ ашанти жил поначалу в мире, где между сном и смертью не было никакой разницы. Это создавало для смерти, персонифицированной в одноименном существе неопределенного вида, серьезные неудобства. Смерть маялась, но решения не находила. С другой стороны, культурный герой Окомфо Аноче задумал и вовсе победить персонификацию смерти — не совсем, правда, ясно, то ли ее уничтожить, то ли просто изолировать от общества и лишить возможности убивать ашанти.

Это намерение не покажется самонадеянным тому, кто в курсе всех подвигов Окомфо Аноче. Уже в раннем детстве он оставлял на пальмах, куда любил взбираться, глубокие вмятины от сандалий, а брошенные им камни превращались в птиц (перед этим он их формовал руками, как хотел). Столь необычные способности побудили родителей отдать мальчика в обучение местному божеству — обосоме, и не зря.

Когда Окомфо Аноче стал постарше, он прославился невероятной мудростью, почему, собственно, и был назван Окомфо Аноче, что переводится как «наместник божества» или, если угодно, «жрец обосомы». А до этого он носил вполне обыкновенное имя Кваме Фремпонг, что для уха ашанти звучит примерно так же, как для нас Иван Сидоров.

Из прочих деяний Окомфо Аноче следует упомянуть по крайней мере два: замирение вечно ссорящихся между собой ашанти — он мановением жезла спустил с неба золотой трон, ставший символом единения племени, — и выращивание чудесного дерева кум, вокруг которого вырос город Кумаси, ныне второй по величине в Гане. При таких способностях Окомфо Аноче вполне мог рассчитывать на победу над Смертью, — во всяком случае, потенциал у него имелся. И то, что он не уклонился от его использования, говорит не о чрезмерной гордыне, а о простом человеческом героизме.