Восьмая горизонталь - Сергей Стригин

— Шли бы вы в лагерь, девочки, — бросает Аскольд.

— Их трое… точно, трое, — замечает глазастая Яна. — Думаю, мальчики, в случае чего, вы справитесь, — уверенно говорит она, хищно раздувая ноздри.

— Ладно, сидите, — Аскольд по своему обыкновению усмехается. Кажется, он всё просчитал и считает, произойдёт нечто забавное.

Фигуры медленно приближаются. Их трое мужчин весьма крепкого телосложения, в руках держат толстые палки. Когда равняются с нами, я понимаю жену, "ночью нормальные не ходят". Они мне сразу не понравились. Все почти лысые, морды в щетине, татуировки вызывающе бьют синевой, глаза наглые, маслянистые.

— Здорово, братаны, — вякает один из них. — Греетесь под Луной, — хохотнул он, думая, что остроумно шутит.

Краем глаза отмечаю, как Аскольд выудил на свет божий, длинный кусок обсидиана, острого как бритва и понял, если начнут мутить, шансов у "братанов" никаких.

— Живёте там? — указал тот взглядом на скалы, где виднелись отблески от костров. — Далеко, — глубокомысленно изрекает он.

"Братаны" явно изучают нас. Они видят: один из нас, Аскольд, что-то вроде аспиранта, худощавый, с неказистой бородкой, вроде бы слякоть, но только, их сбивает с толку, очень уж он, спокоен; я, вроде, так же не выделяюсь телосложением,

покрепче, правда, но, так себе; Семён крупный, но несколько рыхловат, тоже не противник.

Видно всё, прокрутив в своих мозгах, они решили действовать:- Братаны, баб у вас многовато, одну отдайте, миром разойдёмся.

Лада вспыхивает словно факел, глаза сверкнули как звёзды, испепеляя подонков ненавистью. Яна та попроще, она просто с пренебрежением бросила:- Шли бы вы своей дорогой, козлы, не ровен час, обделаетесь в штаны, вонять будете, хотя, вы и так смердите, хоть нос зажимай.

— Во, чешет! — восхищается главарь, — решено, мы заберём эту тёлку.

Что произошло всей момент, за гранью соображения. Семён с рёвом взбесившегося ишака вскакивает на ноги и тычет обломком копья урке в рот. Кровь брызгает фонтаном как из брандзбойда. Главарь попытается вырвать палку, но неожиданно рухнул на землю, кусок сломанного лука ещё глубже входит в глотку и он благополучно испускает дух. Двое других попятились, расклад сейчас не в их пользу, двое против троих, не считая женщин, хотя я уверен, наших женщин недооценивать нельзя.

Аскольд, поигрывая смертоносным осколком обсидиана, непонимающе спрашивает:- Вы куда, братаны? Мы не договорили.

— Мы не при деле, — скулит один из бандитов, — мы уходим. Против вас мы ничего не имеем.

— Щенки, заберите этого с собой, он оскверняет наш берег, — рыкнул я, указывая на мертвеца.

Подонки, безропотно подчиняются, хватают главаря за ноги и волокут туда, откуда пришли недавно. Когда они скрылись, я поворачиваюсь к стоящему как столб Семёну:- Семён Семёнович, а ты опасный тип, уже два жмурика на твоей совести. Как же так, как же твои демократические принципы, — я подкалываю его, но понимаю, зря сделал, парень расплакался и рухнул во весь рост на песок:- Я не знаю, как это произошло, — причитает он, — как представил, что они будут глумиться над нашими женщинами, так во мне перемкнуло, словно под питанием оголённый провод.

— Ты всё правильно сделал, — обняла его Лада. — Не терзайся так, мальчик, пусть они плачут. Мир избавился ещё от одного негодяя. Разве это не прекрасно?

Яна нервно ходит по пляжу:- Сволочи, сволочи, весь вечер испоганили! Айда купаться!

— Ночью у берега много акул, — резонно замечает Аскольд.

— И, чёрт с ними! — Яна уже в одном купальнике. Сбегает к морю и, не раздумывая, ныряет в воду. Тот час, тело освещается призрачным сиянием. Ну, что можно сказать на это безрассудство, мы все и даже Семён, лезем в воду.

Благодать. Море освежает наши разгорячённые тела, огненные вихри светящегося планктона, закружились вокруг в хороводе, восторг переполняет души. А где-то в отдалении рыскают голодные акулы, но в это раз нас бог миловал.

Глава 8

Мужика, которого уличили в краже сковородки, секли несильно и не долго, но орал он так, что с ближайших утёсов осыпались камни и птицы испуганно взмывали ввысь.

Эта экзекуция производит ошеломляющее действие, двое или даже трое мелких воришек, поспешили сознаться в кражах имущества и отдать хозяевам их вещи.

Мне было неловко от того, что пришлось прибегнуть к физической расправе, но совесть меня долго не мучила, наверное, во мне говорят гены казаков, что испокон веков осаживались по моей линии и закрепились в крови. Такого рода наказания у них норма. Мой прадед был атаманом донского казачьего войска, и последующие предки не ниже атаманов.

Следующий день после назначения моей персоны Великим князем начинается бурно, стремительно. Князь Анатолий Борисович создал воинскую группировку из кадровых военных. Пользуясь особыми уполномочиями, он многих восстанавливает в званиях и навязывает жесточайшую дисциплину.

Князь Аскольд просто неподражаем. В течение дня он изыскал авторитетных людей и создал, а я закрепил своей властью, первые законы нашего государства и дал всем понять, что их нарушение, смерти подобно. Но гайки затягивать не стал, дал свободу выбора или быть с нами или уходить от нас. Пару семей, невзирая на предостережения, ушли в лес. Это сильные, волевые люди, может, выживут. Хотя, на этот счёт, у меня были большие сомнения. И в подтверждении моим опасениям, как то ночью я вновь слышал громогласный рёв медведя и злобные человеческие крики, сменившиеся в вопли боли и отчаянья. Медведь вновь полакомился человечиной. Так как больше это терпеть невозможно, а ещё по причине постройки города на плато, я решил извести мишку, а заодно изучить прилегающие территории.

Вылазку назначили произвести ранним утром, когда пещерный медведь, после трудовой ночи, посапывает в пещере.

Князь Анатолий Борисович, выделил шестерых воинов, вооружённых тяжёлыми копьями. Утром, когда ночных сверчков сменили трескучие кузнечики, мы выходим из города и, по свежей росе, бредём по тропе, навстречу приключениям на свою… голову. Тетиву на мощный лук нацепил заранее, Семён волочёт дубину, украшенную осколками обсидиана, Аскольд, блочный лук, по силе не уступающий моему, но более лёгкому в обращении.

На плато я останавливаю группу у тропы, по которой прошлый раз мы так неблагоразумно пошли. Меня неприятно удивило то, что она приблизилась прямо к обрывам, о чём наличествовало полёгшая под брюхом существа сочная трава и голубоватая слизь. Прислушался. Кровь быстрее побежала по венам, все чувства обостряются, из глубины души выползает некая древняя непонятная сила, будоражащая сознание. Вновь множество запахов обволакивают меня. Пахнет мятой, свежестью лимонника, горечью бессмертника, мёдом диких пчёл, навозом копытных и… я вздрогнул от отвращения. Ветер донёс до моих ноздрей гнилостный, смрадный запах смерти. Кто скажет, что смерть не пахнет? Ещё как пахнет! Волоски на теле вмиг приняли боевую стойку, мурашки ползут по телу, словно большие африканские сороконожки, а рот наполняется вязкой слюной.

— Туда нельзя, — я с трудом шевелю языком в пересохшей гортани.

— Медведи? — встрепенулся Аскольд.

— Нет, это, то членистоногое, сожравшее ребят.

— Нас много, может, завалим? — с сомнением говорит Аскольд.

— Нет, князь, не получится. Оно чужое, даже для этого мира, — где-то в моём сознании гнездится данная уверенность.

— Но… у нас миссия.

— Эта тварь страшнее медведя, — мне словно со стороны некто подсказывает эти сведенья.

— Не возвращаться же назад, — Аскольд обескуражено чешет бородёнку.

— Мы можем у обрыва пройти, но будем уязвимы, если медведь всё, же решит устроить засаду. Они хитрые, умные. Лучше не рисковать. Обойдём тропу. Придётся уйти в лес. Крюк не малый, но не пересекать тропу. Насекомое её чем-то намазало, узнает о нас тут же.

— Давно хотел погулять в лесу, — усмехается Аскольд.

— Согласен, князь, лучше погулять в лесу, — как боевой конь щёлкает челюстями Семён, — и домой, окружим город кольями, чего ещё надо, — браво добавляет он.

— Нет, Семён, мишку навестить необходимо сегодня, — мягко говорю я.

Взгляд друга тускнеет:- Если необходимо навестить, почему нет. Вон, сколько нас, мужиков.

Я морщусь:- Не мужиков, а мужчин. Улавливаешь разницу?

— Как-то, нет? — искренне признаётся сероглазый богатырь.

— У меня ассоциация образа мужика, как нечто грубое, ленивое, хитрое, пьяное, иногда энергичное для совершения гнусных целей существо. А мужчина, он и в Африке, мужчина. Во все времена герои были мужчины: Македонский, Александр Невский, Суворов, Кутузов, Нахимов, Георгий Жуков…, а разбойники — мужиками: Стенька Разин, Емельян Пугачёв, Котовский, Ельцин…

— Ельцин был патриотом, — вновь лязгает челюстями Семён.