Цвет надежд — зелёный (сборник) - Карл-Юхан Хольцхаусен

— Ты убрала у себя в комнате?

— Конечно, — Грета кивнула, не отрывая глаз от книги.

— Ты не забыла, что сегодня…

Хлопнула входная дверь, и Ингрид умолкла. Это пришел Уве. Ему было пятнадцать, это был крепкий парень, он уже явно вырос из своего костюма. В руках у него была раскрытая книга. Уве кивнул матери, не переставая бормотать вполголоса: «Площадь боковой поверхности усеченного конуса равна площади боковой поверхности прямого цилиндра, высота которого равна образующей этого усеченного конуса и…»

— Ты всю дорогу так шел? — Грета нарушила его сосредоточенность.

— Нет, только половину. Ну вот, из-за тебя я сбился, никак не запомню, что такое образующая.

— Небось, все думают, что ты чокнутый!

— Не твое дело. Ну-ка скажи мне, что такое образующая?

— Во всяком случае, ничего интересного. Как, ты сказал, это называется?

— Видишь? Это недоступно твоему скромному соображению.

— Ну и что? Плевать я на это хотела.

— Теперь тебе ясно, насколько это сложнее всего, что ты проходишь в своей дурацкой торговой школе?

— Сложнее? А ты умеешь подводить баланс? Или закрывать счет? Или заказать шестьсот тюков кофе «Сантос»? ФОБ.[1] Рио-де-Жанейро. По-английски. Впрочем, ФОБ — это недоступно твоему скромному соображению.

— Ничего подобного. Просто мне это неинтересно. Я собираюсь стать химиком.

— В прошлом году ты хотел стать летчиком. Долби свою образующую, пока не решил, кем станешь.

Из кухни вернулась Ингрид, она приготовила все для кофе.

— Вы что, ссоритесь?

Уве стоял посреди комнаты. Теперь он подошел и сел у журнального столика.

— Это все Грета со своими глупостями, — сказал он. — Она, видите ли, уже знает, кем будет. Думаю, самое меньшее, на что она согласна, это на пост генерального консула, директора или главного управляющего.

— А вот захочу и стану. Это раньше такие посты могли занимать только мужчины. Теперь все иначе. А ты радуйся, если тебе удастся получить какую-нибудь секретарскую должность.

— И когда ты намерена стать генеральным консулом? К пасхе?

— Не притворяйся более глупым, чем ты есть. Все генеральные консулы старые и седые.

— Тогда у тебя в запасе есть еще годика два!

Одно мгновение казалось, что Грета сейчас швырнет в него диванной подушкой. Но мать помешала ей.

— Пожалуйста, перестаньте. Вы забыли, что сегодня папа вовращается домой?

— Не волнуйся, мы ничего не забыли.

— У вас в школе говорят об этом?

— Конечно. Ведь об этом писали в газетах.

— Но имя там не указывалось.

— Ну и что! Не так уж трудно и догадаться. И ребятам и учителям. Правда, наш воспитатель ничего не сказал. Но был сегодня добрей, чем обычно. Да и ребята тоже. Все, кроме Вилли. Он обозвал меня Зеленым побегом. Если бы переменка не кончилась, я бы ему задал.

— Да нет, Уве. Он просто хотел сострить. Тебе и Грете придется теперь запастись терпением. Бог терпел да и нам велел, как говорит дедушка. Если кто-нибудь станет вас дразнить, не отвечайте. Сделайте вид, будто ничего не слышали, и они отстанут.

— Мне-то никто ничего не скажет, — заявила Грета. — У нас все достаточно взрослые и тактичные люди.

Уве фыркнул.

— Тактичные! Просто это означает, что они чешут языки у тебя за спиной.

На мгновение Ингрид охватило чувство безысходности. Теперь вся затея казалась ей не просто трудной, но и безнадежной. Если даже дети не могут между собой договориться, если даже они препираются друг с другом… Да и сама она уже вчера чувствовала себя то больной и подавленной, то веселой и бодрой — такое чувство, будто ни тело, ни душа не понимают, чего им хочется.

Но отступать некуда. Им всем предстояло пережить то, что суждено.

— Перестаньте! — вдруг вырвалось у нее. — Не надо говорить об этом ни со мной, ни с другими.

— Но ведь об этом пишут газеты.

— Фамилия там не указана!

— А днем об этом передавали по радио.

— Без фамилии!

— А вечером это наверняка покажут по телевизору в последних известиях.

Брат и сестра произнесли эту фразу почти одновременно. Ингрид попыталась истолковать это к лучшему.

— Конечно, покажут. Как раз для того, чтобы люди не делали изумленных лиц и не задавали ненужных вопросов. Мы должны относиться к этому как к самой естественной вещи. Делать вид, будто ничего особенного не происходит. Если кто-нибудь будет смотреть на вас с любопытством или начнет дразнить, не обращайте на них внимания.

— Легко сказать.

— Почему? Вы всегда должны помнить: он сдедал это ради нас. Чтобы не разлучаться с нами. Ему надо помочь.

Она умолкла. Грета выглядит смущенной. Уве делает вид, что с головой ушел в учебник.

Тишину нарушает звонок в дверь.

— Это он. Надо погасить лишний свет.

Ингрид в последний раз оглядывает стол, накрытый для кофе, гасит верхний свет и торшер возле кресла.

— Что ж, мы так и будем сидеть в кромешном мраке?

— Да, пожалуй, так не годится. Зажгите настольную лампу и бра над телевизором. Сиди, Грета. Я сама открою.

Ингрид выбегает в маленькую прихожую и распахивает входную дверь. Но на лестнице, освещенной слабой лампочкой, стоит вовсе не Густафссон.

— Дедушка? — Ингрид немного разочарована. — А я думала…

— А кто же еще? Где новости, там и сорока.

Дедушке, невысокому крепкому старику, трудно дать его восемьдесят лет. Он живет неподалеку и наведывается к ним по особым событиям. Нынче и есть такое особое событие. «Вообще-то, хорошо, что он пришел, — думает Ингрид. — Чем больше нас будет, тем легче будет беседовать».

— Мы всегда тебе рады, — говорит она.

Дети выглядывают из гостиной и здороваются с дедушкой.

— Здорово, дед! — говорят они и снова утыкаются в свои книги.

Дедушка садится на тахту. Интересуется, когда должен приехать Пер.

— По телефону он сказал, что приедет в пять. Доктор обещал довезти его до самого дома. Он такой любезный. Надеюсь, что большинство людей будут также внимательны к Перу. Как тебе кажется, дедушка?

— В мои годы человек уже не верит ни хорошему, ни плохому. В молодости веришь в людей, а в старости — в бога. Но в случае с Пером я уж и не знаю, в кого лучше верить. Впрочем, в тебя я верю. Что скрепил бог, столяру переклеивать не придется.

Грета захлопнула книгу.

— У тебя, дедушка, на все найдется поговорка.

— Они проверены временем. Сколько раз они помогали мне не падать духом! Дольше хранится та пища, что посолена слезами. Вспомни эти слова, когда тебе придется туго.