Цвет надежд — зелёный (сборник) - Карл-Юхан Хольцхаусен

5

Один юрист посоветовал ему обратиться непосредственно в правительство.

— Просто ссылаться на старое временное разрешение нельзя — это чревато неприятностями. Но не вмешивайте в это дело другие инстанции, — посоветовал юрист. — Они уже высказали свою точку зрения, и было бы глупо дать им возможность ее изменить. К тому же медицинские и социальные ведомства теперь слились. Обратитесь непосредственно к правительству. Объясните, что речь идет лишь о том, чтобы претворить в жизнь старое решение.

Это был дельный совет, но Верелиус не мог удержаться, чтобы не привести в пользу вертотона еще один аргумент. Дело в том, что за последнее время участились побеги из тюрем. По словам одной газеты, за прошедшие годы их число перевалило за четыре сотни. Доктор просмотрел годовые подшивки и присовокупил несколько вырезок:

«Заключенный, отпущенный для рождественских покупок, засыпал перцем глаза сопровождающему».

«Грузовик, словно танк, прорвался сквозь тюремные ворота. Троим заключенным удалось скрыться».

«Заключенные взяли штурмом машину, увозившую мусор, и бежали на ней».

«Один заключенный всадил нож в горло тюремщику, забрал у него связку ключей и бежал».

В своем письме правительству доктор доказывал, что вертотон помешает подобным случаям. Зеленого человека не потребуется охранять — от цвета кожи не убежишь. Правительство должно высказать свое мнение.

Как раз в тот день в верхах произошло нечто неожиданное. Глава одного отдаленного государства получил долгожданную возможность продемонстрировать свой демократический образ мыслей. Но в последнюю минуту, почувствовав, что насиженное место заколебалось под ним, он затрубил во все трубы, бросил за решетку пятнадцать тысяч подданных, повелел привести в готовность гильотину и приказал своим послам сообщить, что он перешел в наступление и горит нетерпением схлеснуться с нашим премьер-министром. Правительство узнало об этом в одиннадцать утра, когда все расположились, чтобы попить кофе.

Премьер-министр был изрядно смущен:

— У этого человека деликатности не больше, чем у свиноматки, — пробормотал он, прибегнув к своим излюбленным крестьянским образам. — Как, по-вашему, мне следует поступить?

— Полагаю, что начнутся стихийные демонстрации, — заметил министр юстиции.

— Что-то необходимо предпринять. — Таково было мнение министра внутренних дел.

— А не послать ли нам его к черту? — спросил министр финансов.

— Увы, это противоречит дипломатической куртуазности, — ответил министр иностранных дел. — Между мужчинами это еще допустимо, но ведь я женщина.

— Мы обсудим этот вопрос на сегодняшнем заседании, — решил премьер-министр и склонился над селектором.

Вопрос был внесен в повестку дня сегодняшнего заседания восемнадцатым, последним пунктом.

На заседании все, как сговорившись, старались поскорей решить первые семнадцать вопросов. С быстротой, достойной восхищения, докладчики делали доклады, машинистки их перепечатывали, ответственные лица подписывали. Пункт за пунктом редел лес мелких дел. Только и слышалось «бу-бубу», «жу-жу-жу», «да-да-да». Вдруг министр юстиции навострил уши:

— А это еще что такое?

— Одно старое дело, которое обсуждалось в правительстве еще в середине пятидесятых годов. Какой-то врач по имени Верелиус жаждет узнать, осталось ли в силе разрешение, полученное им в то время. Речь идет об опытах с каким-то растительным препаратом, — объяснил докладчик, заглянув в бумаги. — Значительная экономия на содержании…

— Экономия? — воскликнул министр экономики. — Если этот Гиппократ получил когда-то разрешение, его, разумеется, следует оставить в силе.

— Растительный препарат? — заинтересовался министр по охране окружающей среды. — А это представляет опасность для природы?

— Похоже, что нет, — ответил докладчик, снова глянув в бумаги.

— Какое правительство дало разрешение на этот препарат?

— Затрудняюсь сразу ответить на ваш вопрос. Скорее всего, коалиционное. Или… Впрочем, я могу уточнить, если это так важно.

— Если тогда за него было большинство, никто не в силах отменить это решение, — сказал министр торговли.

— Срок действия разрешения не указан?

— Нет, указано только «впредь до…»

— В таком случае разрешение сохранило свою силу. Переходим к следующему пункту повестки дня.

Доктор Верелиус по меньшей мере раз семь прочитал полученный правительственный ответ. Сбывалась его мечта тридцатилетней давности.

В ту пору он был молодым энтузиастом.

А теперь? Он больше не чувствовал себя энтузиастом.

В этот холодный вечер по дороге в тюрьму он размышлял: кто же он, идеалист, мечтающий осчастливить мир? Или человек, преследуемый навязчивой идеей?

6

«Приидите ко мне вси труждающиеся и обремененный и аз упокою вы».

Этими в высшей степени обнадеживающими словами в двадцатые годы приветствовала заключенных Библия, входившая в реквизит тюремной камеры. Они были выведены на титульном листе красивыми завитушками, которые свидетельствовали о том, что о заключенных думали по крайней мере двое: господь бог и тот, кто этими полными любви словами встречал появление заключенных в заведении, чье назначение, выражаясь высоким штилем, было в том, чтобы перевоспитывать и облагораживать человека.

Правосудие претерпело множество реформ, и все они были сделаны во имя гуманности. Наверно, и тот реформатор, который предложил отказаться от смертной казни и просто калечить преступников, чувствовал себя великим гуманистом. «Вор, которому отрубят руку, не сможет более прибегать к ловкости своих пальцев», — логично думал он. Правда, вор одновременно лишится и возможности стать полноценным членом общества, но это, с точки зрения такого реформатора, было печальной необходимостью.

В Швеции смертная казнь продержалась до начала двадцатого века. Однако в восемнадцатом веке к ней прибегали гораздо чаще, она была предусмотрена для шестидесяти видов преступлений, начиная от убийства и насилия и кончая колдовством и двоеженством. Что эта мера была весьма действенной, явствует хотя бы из того, что колдовство, например, встречается теперь в нашей стране крайне редко.

Как бы там ни было, численность населения росла даже в восемнадцатом веке, и это говорит о том, что раны на людях заживают, как на собаках.

Воровство, совершенное в третий раз, также каралось смертью. Лишь Густав III в своей просвещенности заменил эту кару пожизненной каторгой. В Англии за кражу со взломом или. ограбление лавки, принесшие преступнику свыше пяти шиллингов, вешали еще в начале девятнадцатого века. Рассказывают, что один двенадцатилетний мальчуган, укравший именно такую сумму, был казнен во имя справедливости.