Лучшее во мне - Николас Спаркс

Достигнув границы делового центра Ориентала, Доусон свернул с главной дороги на одну из боковых улиц и побежал куда глаза глядят.

Он плохо спал ночью, его мысли, как и во время его пребывания в тюрьме, постоянно метались между Амандой и Мэрилин Боннер. Последняя, выступая в суде, сказала, что Доусон не просто лишил ее любимого человека и отца ее детей, но и разрушил всю ее жизнь.

Срывающимся голосом женщина призналась, что понятия не имеет, как будет содержать семью и что вообще с ними станется. Как выяснилось, доктор Боннер даже не был застрахован.

В итоге Мэрилин Боннер лишилась дома. Она переехала к родителям, у которых был фруктовый сад, однако вся ее жизнь превратилась в постоянную борьбу за существование. Ее отец, страдавший эмфиземой на ранней стадии, к тому времени уже отошел от дел, а мать Мэрилин болела диабетом. Выплаты по залогу съедали почти все до последнего доллара доходы, приносимые фруктовым садом. Поскольку родители Мэрилин требовали практически постоянного внимания, она могла работать лишь неполный день. Даже со всеми субсидиями, причитавшимися родителям, ее скромной зарплаты едва хватало на самое необходимое, хотя, случалось, и не хватало. Старый деревенский дом, в котором они обитали, начал разрушаться, и долги по залогу фруктового сада в конце концов стали расти.

Что семья Боннер переживает тяжелые времена, Доусон узнал месяцев через шесть после освобождения, когда пришел к ним просить прощения. Он едва узнал открывшую ему дверь поседевшую Мэрилин. Желтоватая кожа придавала ей болезненный вид. Сразу узнав его, она не дала ему и рта раскрыть, лишь закричала, чтобы он убирался прочь, что он убийца ее мужа, разрушивший ее жизнь, оставивший ее нищей в старой развалюхе. Он услышал, что банк грозит отказать ей в праве выкупа сада из-за просроченного платежа. В конце Мэрилин пригрозила вызвать полицию, если он еще раз приблизится к порогу их дома. Доусон ушел, но поздно вечером снова подошел к их старому дому и внимательно оглядел его, прошелся вдоль рядов персиковых деревьев и яблонь. Получив на следующей неделе от Така чек за выполненную работу, а также все, что ему удалось скопить после освобождения, он без какой-либо пояснительной записки отправил все это на счет Мэрилин Боннер.

С тех пор Мэрилин жить стало легче. После смерти ее родителей дом с садом перешли к ней.

Постепенно ей удалось выплатить весь долг и отремонтировать все, что требовало ремонта.

Теперь земля всецело принадлежала ей. Через несколько лет после того, как Доусон уехал из города, ей удалось открыть свое дело — продажу по почте домашних консервов. С помощью Интернета ее бизнес расцвел, и разорение ей уже не грозило. Она так и не вышла замуж, хотя на протяжении почти шестнадцати лет встречалась с бухгалтером по имени Лео.

Что касается ее детей, то Эмили закончила университет в Восточной Каролине, после чего переехала в Роли, где устроилась на работу менеджером в универмаг. Скорее всего в один прекрасный день она примет бразды правления бизнесом матери, Алан поселился в саду в двойном мобильном доме, купленном для него матерью. Он не учился в колледже, однако имел постоянную работу, и на фотографиях, присылаемых Доусону, всегда выглядел счастливым.

Раз в год в Луизиану присылали фотографии и краткую сводку новостей о Мэрилин, Эмили и Алане. Нанятые Доусоном частные детективы всегда отличались дотошностью, но глубоко в дела семьи никогда не влезали.

Иногда Доусон чувствовал некоторую неловкость от того, что следил за Боннерами, но он обязательно должен был знать, что еще может для них сделать после того несчастного случая.

Последние два десятка лет он ежемесячно посылал им чеки, почти всегда через анонимные офшорные счета. Ведь он как-никак виновник их невосполнимой утраты. Поэтому сейчас, пробегая по тихим улицам, Доусон знал, что готов на все, лишь бы загладить перед ними свою вину.

Эби Коула лихорадило. Тошнило и трясло, несмотря на жару. Пару дней назад он собрался было приложить своей бейсбольной битой одного нахального малого, но тот неожиданно выхватил канцелярский нож и полоснул этим грязным лезвием Эби по животу, оставив на нем страшную рану. Сегодня утром Эби увидел, что рана нагноилась и омерзительно воняет, несмотря на все лекарства, от которых должно было полегчать. Если температура не спадет, подумал Эби, то своей битой он, пожалуй, от души накостыляет своему кузену Кальвину, который клялся и божился, что стибренные из ветклиники антибиотики обязательно помогут.

Однако сейчас от этих мыслей его отвлекло появление бежавшего по противоположной стороне улицы Доусона, с которым теперь надо думать, как поступить.

За спиной Доусона заскочил в магазин Тед, и Эби гадал, заметил ли он Доусона. Наверное, нет. Иначе выскочил бы на улицу как ошпаренный. С тех пор как они узнали, что Так откинул копыта, Тед все ждал появления Доусона. И наверное, точил ножи, заряжал ружья и готовил гранаты, базуки или что там еще он держал в своей дыре, где жил с этой шлюшкой Эллой.

У Теда с головкой точно не все в порядке. Да он нормальным никогда и не был — настоящий комок злобы. Девять лет в тюрьме ничему его не научили — совсем держать себя в руках не может. А в последние несколько лет Тед совсем озверел, что, как часто думал Эби, не так уж плохо. Благодаря этому из него вышел настоящий отморозок, отличный впередсмотрящий в деле производства дури на их территории. Все его боялись как огня, в том числе и родственники, что Эби вполне устраивало: они не совали нос в дела Эби и делали то, что им велят. Хоть ему, в сущности, и не было дела до младшего брата, он был Эби полезен.

Но вот Доусон вернулся в город, и кто знает, что Теду взбредет в голову. Эби не сомневался, что Доусон приедет на похороны Така, однако надеялся, что Доусону хватит ума сразу же после церемонии убраться восвояси, пока никто не узнал о его приезде. Именно так поступил бы каждый, кто обладал хоть крупицей здравого смысла. Доусон, конечно же, понимает, думал Эби, что Теду всякий раз, как он видит в зеркале свой искривленный нос, хочется убить братца.

А Эби на Доусона по-всякому плевать. Единственное, ему не хотелось, чтобы Тед устраивал ненужную возню. И так уж управляться с делами стало тяжело: и федералы, и штатские власти, да и шериф тоже то и дело суют нос в семейный бизнес. Это вам не былые времена, когда закона нечего было опасаться. А сейчас у копов и вертолеты, и собаки, и приборы с инфракрасным излучением, к тому же осведомители на каждом шагу. Эби должен думать о таких вещах. Эби один должен просчитывать такие вещи.

Все дело в том, что ведь Доусон гораздо умнее, чем одуревшие от наркоты идиоты, с которыми Тед обычно якшается. Своего папашу с Тедом, хотя те были вооружены, Доусон отделал так, что мама не горюй, а это что-то да значит. Доусон не боялся ни Теда, ни Эби, и так просто его не возьмешь. Когда надо, он может быть очень жестоким, и, казалось бы, этого достаточно, чтобы остудить пыл Теда, да только его уверенность ничто не пошатнет, потому что Тед не думает головой.

А последнее, чего бы хотелось Эби, это чтобы Теда снова упекли в тюрягу. Потому что он ему, Эби, нужен позарез — ведь все родственники торчат от наркоты и поступают как придурки. Но если только Эби не удастся сдержать Теда, когда тот увидит Доусона, то Тед запросто может снова отправиться за решетку. При этой мысли в животе у Эби стало разгораться пламя и тошнота подступила к горлу.

Эби нагнулся и сблевал на асфальт. Вытерев губы тыльной стороной руки, он заметил, что Доусон наконец исчез за поворотом. Теда до сих пор не было. Вздохнув про себя с облегчением, Эби решил ничего не говорить Теду о том, кого он видел. Он опять почувствовал озноб, в животе по-прежнему жгло. Чувствовал он себя хуже некуда. Ну кто бы мог подумать, что у парня будет с собой канцелярский нож?

На самом деле Эби не пытался убить его — просто хотел внушить ему, впрочем, как и всем остальным, у кого могли возникнуть мысли насчет Кэнди, свою точку зрения. В следующий раз, однако, Эби не станет полагаться на авось. Раз начав бить, он уже не остановится, он будет умнее. Он всегда был осторожен, когда в дело мог вмешаться закон, но все должны знать, что его девушка для других недоступна. Так что другим на нее лучше не заглядываться, не разговаривать с ней и уж точно нечего и мечтать залезать к ней под юбку.

Ей, может, это и обидно, но она все же должна понимать, что сейчас принадлежит ему одному. Уж очень не хотелось бы расквасить эту хорошенькую мордашку, чтобы и до нее донести эту истину.

Кэнди не знала, что ей делать с Эби Коулом. Они, конечно, встречались несколько раз, и он, как она поняла, видно, решил, будто может ею помыкать. Но он обычный парень, а даже про таких тупоголовых, как Эби, она давным-давно все поняла. Пусть ей всего двадцать четыре, но она уже с семнадцати лет живет самостоятельно и за это время усвоила, что пока носит распущенными свои длинные светлые волосы и смотрит на парней снизу вверх вот такими глазами, она может вертеть ими как хочет. Она умела дать мужчине почувствовать себя обаятельным, не важно, какой он был в жизни. И последние семь лет эта тактика ей очень помогала. У нее, к примеру, был «мустанг» с откидным верхом — подарок одного старикашки из Уилмингтона и маленькая статуя Будды на подоконнике, возможно, золотая, полученная от одного милого китайца в Чарлстоне. Она точно знала, что, пожалуйся она Эби на нехватку денег, и тот скорее всего даст ей сколько надо и почувствует себя королем.