Тенепад - Мария Введенская

Обнаружив рану, Марта заметила нечто белесое где-то там внутри и едва не сдалась, глотая подступившую слюну, но рука Эрика легла ей на плечо, и тошнота тут же отпустила. Умел он подоспеть вовремя. Дар, которого не отнять, как для спасителя, так и для спасенного. Ну как без такого жить?

– Сейчас будет больно. – сообщила Марта, поднеся баллончик ближе и неуверенно пшикнула. – Ну как?

– Не больно. – удивленно ответила Джулс.

– Ладно… – подозрительно заметила та и выпустила щедрую струю жидкого пластыря.

– Этого мало. – сказал из-за спины Эрик. – Лей больше.

И тогда Марта опустошила половину баллончика. Теперь рана в затылке напоминала паучью нору, которая через минуту была зашпаклёвана и с фасада. Следом она натянула резинку для волос, действительно плотно прилегающую к голове, и подложила под нее по ватному диску. Джулиана походила на ниндзя или самурая. Да хоть на слона циркового, лишь бы во лбу не зияла дыра!

– Теперь можно ехать. – поторопила Марта.

– Сейчас.

Побаиваясь лишний раз двигать головой, Джулиана прошла в свою кельеобразную комнату и взяла в руки горшок с таккой. Марта скривилась и глянула на Эрика, но тот жестом призвал ее к терпимости.

– Ты собираешься взять с собой… цветок?

– Да, я собираюсь взять с собой цветок. – отчеканила та, а потом наткнулась взглядом на что-то блеснувшее на полу.

Патрон…. Липкий ком подкатил к горлу. Джулиана поставила на пол такку и подняла его. Убить себя не было спонтанным решением, поэтому неприязни к себе не ощущалось, впрочем, как и желания повторить попытку. Тем более, раз уж так вышло…. Раз пуля не убила ее. И, тем не менее, внутри всё равно было гадко.

Джулиана сжала своего несостоявшегося убийцу в кулаке и убрала в карман домашних штанов. Прямо за ней на стене, оклеенной старыми тоскливыми обоями, зияла отметина от этой самой пули. Поддавшись порыву, она протянула к ней ладонь и накрыла, словно желая стереть.

– Джулиана?! – позвала Марта нетерпеливо. – Может, пойдем?

Та глянула на нее отстраненным взглядом лунатика, только что пришедшего в сознание и пока ещё не понимающего, где находится, и моргнула.

– Ладно. – сказала Джулс, обняла свою такку и вышла из квартиры.

Перед тем, как Брендон повернул к ней голову и сказал: «Извини», Агнес была глубоко погружена в раздумья. Ей стукнуло тридцать три, а для работницы ее сферы деятельности, это, пожалуй, пенсионный возраст. Многие девочки из их клуба цепляли богатых кавалеров, тем самым обеспечивая себе безбедное и, как казалось, ясное, как день, будущее. Внешне всегда так кажется. Внешность обманчива в восьмидесяти процентах…. Агнес понимала это, поэтому никогда не продавалась, хоть и выбрала довольно шаткое поприще. За все годы, что она вертелась у шеста, повидала многих девочек, которые придерживались ее философии, но в итоге всего лишь ждали свою цену. Агнес была не такой, она просто делала то, что хотела. То, что развлекало ее и не стоило особых усилий. Блистательная блондинка с нетривиальной внешностью она всегда жила четко по правилу, что выбирает сама. В ней жил Бог свободы. Великий и могучий, не требующий, вроде, никаких жертвоприношений. Но это лишь на первый взгляд, потому что каждый Бог требует жертв – так уж среди них заведено. Ее мать была такой же – любила делать то, что хотела, не считаясь с мнением окружающих, а любые запреты воспринимала, как попирание ее личной свободы. И однажды за ужином после очередного загула её муж и отец Агнес сказал, что подобная свобода слишком дорого обходится их семье. Она причиняет им боль. Быть частью семьи это уже несвобода, потому что во многом приходится себя ограничивать и думать не только о себе. Он сказал, что она может снять квартиру и пожить там с месяц, вкусив того, о чем так грезит, а потом взвесить, что для нее по-настоящему важно и дорого – любящая семья или распущенность, которую она называет иначе. Агнес было шесть, когда она осталась без матери….

Обычно дети, столкнувшиеся с трагедией подобного рода, зарекаются повторять ошибки родителей, но всё, что смогла позволить себе Агнес – так это обезопасить от себя других, чем обрекла себя, по сути, на одиночество. А может быть, она просто хотела понять, что такого в этой свободе, что заставило ее родную мать отказаться от своей родной семьи?! Ведь рано или поздно, хотя скорей всего именно поздно, ты все равно остаешься ни с чем, как сейчас Агнес, которая в свои тридцать три поняла, что совершенно не знает, что делать дальше. Время, когда она могла позволить себе жить, как заблагорассудится, заканчивалось. Столкнулась ли ее мать с тем же? Конечно, столкнулась.

Агнес всегда хотела заниматься тем, что нравится, а из всех дел на свете она любила только танцевать. Но при условии, что ее любимое дело никогда не превратится в рутину, да и чрезмерных усилий не потребует. Всё ведь должно приносить удовольствие, разве нет? Никаких там мозолей, стертых в кровь стоп, пота градом и грошей за все эти жертвы. Стриптиз приносил хорошие деньги, а также удовлетворял всем прочим требованиям. Ну почти…. Всё-таки женский коллектив вытягивает много нервов, и, чтобы в нем выжить, нужно быть либо конченой стервой, либо по-настоящему толстокожей. Агнес не славилась ни тем, ни другим, она просто ни во что не влезала.

Когда-то она даже была звездой, но за последние пять лет стала чувствовать этот контраст между собой и молодыми танцовщицами. В клубе имелись девочки и постарше, но остальные посмеивались над ними, как за спинами, так и в лицо. Агнес почувствовала, как плавно перекочевала из стана молодой гвардии к тем, на кого тычут пальцами, гадко ухмыляясь. Момент уйти настал, но вот только куда?.. С таким-то резюме. В официантки или продавщицы? А может, открыть танцевальные курсы для домохозяек, чтобы те могли раздразнить жалкий огонек иллюзорных семейных отношений? А тут еще этот раздолбай младше на целых двенадцать лет! Как тут не свихнуться на почве возраста?.. Столько денег уходило у Агнес на салоны красоты, спортивные клубы и спа курорты, что можно было бы уже давно на них запустить свой бизнес. Брендон совершенно искренне не понимал, зачем она всё это с собой делает. А этот устрашающий пинцет, который она практически не выпускала из рук, то и дело находя и выдирая седой волос – казался опасным оружием.

Любой психолог скажет, что объяснение этому кроется в прошлых романтических связях и окажется прав. Унижение, боль, несоответствие заявленным идеалам, отверженность. Только первая любовь может нанести подобный удар. Первая безответная любовь. Но Агнес бы никогда и ни за что не призналась бы, что у нее имелась подобная травма, потому что придумала совсем другую историю. Не призналась бы ни себе и никому в том, что когда-то была влюблена и отвергнута. Что изо всех сил хотела стать другой, непохожей на мать, иметь семью и любить кого-то одного. И что вся ее философия не стоит и ломаного гроша, а то, что она привыкла считать болезнью, передавшейся ей от матери – не более чем защитная реакция. Она могла быть другой, но на нашем пути всегда встречается один убийца, чтобы всадить нож в спину. Кто-то оправляется после этого, а кто-то только думает, что оправился. Но в любом случае этот нож не вытащить, и каждый носит его промеж лопаток до самой смерти.