Хроники разрушенного берега - Михаил Кречмар

Вообще-то геологический отряд напоминал маленькую военную часть, где офицером был геолог, на котором – всё: и государственное задание, и умение ориентироваться в пространстве, и прокладка маршрутов, и отбор образцов, и описание обнажений. Суханов был вроде как прапорщиком – отвечал за снабжение, упаковку груза, управлял рабочими. Он заочно учился на геофаке Иркутского университета и уже сейчас мог самостоятельно описать обнажение, маркировать образцы и, кроме того, каким-то природным чутьём умел понимать земную поверхность. И Самохин, и руководство территориальной экспедиции понимали, что, получив образование, Суханов станет квалифицированным поисковиком «от бога» и со временем вольётся в ряды лучших асов управления. Ему никто не завидовал: Амир был сиротой, и всем казалось, что Судьба так обязана расплатиться с человеком за его тяжёлое детство.

Самохин мрачно кивнул и вытащил из вьючного ящика фляжку с «расходным» спиртом. Суханов насторожился: это совершенно не походило на начальника, который недостаток лет пытался возместить напускной суровостью и уставными отношениями. Тем не менее кружку он принял.

– Даже не знаю, что сказать, – начал Самохин. – Самолёта не будет.

Суханов сразу понял, о чём речь.

От ближайшего посёлка их отделяло двести восемьдесят километров по прямой – с тремя горными хребтами, двумя большими и бессчётным количеством малых притоков, горной тайгой и одной озёрной низменностью, которая стоила всего остального рельефа. Правда, к тому же посёлку вёл водный путь протяжённостью шестьсот двадцать километров. Но путь этот грозился в любой день перекрыться ледоставом.

Амир Суханов поднял брови и отставил кружку на край стола.

– И что они предлагают? – привычно спросил он.

Под «ними» подразумевалось далёкое алданское начальство. Геология – структура жёсткая, как земная кора, которую они изучали, и «предложение» алданского начальства по сути означало приказ.

– «Аннушку» нашу угоняют на какие-то работы в Новосибирск, – продолжил Самохин. – На месяц. И неизвестно, сколько этот месяц продлится.

– В отряде что, других самолётов нет?

– Да хрен их знает. Мне отсюда ничего не понятно. Но нам предложено готовиться к длительному ожиданию.

– Длительному – это до весны?

– Ну, по крайней мере, до хорошего снега.

– Ну до снега – так до снега, – хмыкнул Суханов. – Полевые-то нам платят?

– Естественно.

– Это главное. Для мужиков, я имею в виду. Если есть гарантия от начальства, что им здесь за рыбалку и зимний сон будут платить деньги, то никакого скрипа не будет. Только им сейчас прямо надо об этом сказать. Зови в палатку! – и Амир замахнул свою порцию спирта из кружки.

Работяги восприняли новость довольно спокойно. Конечно, никто из работников партии во время сборов весной не собирался «входить в зиму», но тёплые вещи, рассчитанные на многоградусные морозы, нашлись у всех. Практически каждый помнил какие-то предприятия, которые заканчивались не тем, чем планировалось, или даже сам в них участвовал. А так как любое продление сезона на северо-востоке Сибири неминуемо означало столкновение с холодом, то вполне логично было к нему (то есть холоду) и готовиться. Так что все достали из загашников не только шапки-ушанки, свитера, ватники, но даже валенки нашлись в закромах.

Надо сказать, что база экспедиции представляла собой три брезентовые натянутые на каркасы палатки – две жилые и одну банную. Всё снаряжение для партии было завезено тем же Сухановым в марте с помощью самолёта Ан-2 и дожидалось летней заброски в одной вырубленной трёхсотлитровой железной бочке из-под горючего и четырёх прочных дощатых ящиках, подбитых по периметру контровочной лентой – от медведей. Эта упаковка вмещала в себя весь необходимый на полгода запас снаряжения, продуктов и инструменты.

– Надо зимовье построить, – обратился Амир к Самохину и, когда тот вопросительно посмотрел на него, пояснил: – Я безделья боюсь. Народ у нас ушлый, бражку поставит или ещё как-то самореализуется.

Инструментов в партии было не очень много: нашлись двуручная пила, две ножовки, три топора. Такой набор Суханов признал более чем достаточным. Не было больших гвоздей, но Суханов сразу сказал: рубить избу будут «в лапу», а соединение сажать на деревянный шип. Бурав для шипов сделали из якутского охотничьего ножа – длинного и узкого, с односторонней заточкой, специально приспособленного крутить дырки в дереве.

Самохин снова ушёл на маршруты. Воспользовавшись неожиданно свалившимся на него продлением поискового сезона, он наметил новую сетку поиска, пытаясь отработать вверенный ему район с максимальной тщательностью. Тем более что на краю планшета маячили какие-то интересные кварцевые массивы – возможно, с содержанием золота. Добраться туда можно было только сквозь череду обширных марей, а мари, как известно, лучше всего преодолевать по морозцу, когда кочки и, самое главное, мокрый субстрат между ними схватываются льдом.

Небо выстыло до цвета пережжённого лазурита, а золото лиственниц сменилось угрюмой чернотой оголённых веток, но снег так и не выпадал. Это не обескураживало геологов – Иванов с Сидоровым валили лес, шкурили брёвна, пропиливали пазы, стаскивали заготовленный материал на определённое для зимовья место. Возле стройплощадки уже возвышалась груда болотного мха-сфагнума высотой в человеческий рост – его натаскал Суханов мешками с ближайшего болота. Мхом планировалось конопатить щели на срубе.

Крышу избы, посовещавшись, решили сделать по якутскому образцу – из тонких брёвен в два наката, а сверху насыпать земли и заложить дёрном. Печку смастерили из двухсотлитровой «лабазной» бочки, в которой хранилось снаряжение для последней точки на маршруте – той самой, на которой они оказались сейчас.

Сложнее оказалось с трубой: её пришлось изготовить из другой бочки, случайно обнаруженной в километре вверх по течению, где её в незапамятные времена обронил трактор геодезистов. У неё срубили верхнюю и нижнюю крышки, образовавшуюся трубу развернули и изготовили три коротких колена – так, что получившаяся конструкция должна была едва торчать из крыши. Порыскав по заначенным во вьючных ящиках припасам, Суханов извлёк ещё два листа оцинкованного железа, припасённых по старинной прорабской привычке просто так, на всякий случай, и пообещал, если тяга будет ни к чёрту, согнуть один из них на дополнительное колено. Кто-то вспомнил идею изготовления печной трубы из консервных банок, однако её сразу забраковали.

– Прогорит за три дня, – безапелляционно сказал Суханов.

Когда Самохин вернулся с пятидневного маршрута на базу, то оторопел от величия происходящих событий. В ста метрах от берега на сухом бугре среди высокоствольного лиственничника возвышалась гора блестящих, сочащихся смолой золото-красных брёвен. По размерам их груда была больше самой избушки, которую планировалось построить размером пять на четыре метра.

Возле груды брёвен располагалась уже вышеупомянутая гора болотного мха для конопатки, а рядом стройными рядами лежали тонкие жерди, заготовленные для нар, полок и прочих необходимых в зимовье предметов быта.

Самохина ждали. Ещё перед его уходом было оговорено, что к строительству зимовья они приступят все вместе – артельно. Суханов с рабочими всего лишь подготовили плацдарм для ударного выполнения работ. Правда, был уже уложен фундамент – первый венец сруба из лиственниц в обхват, наполовину вкопанный в сухой песчаный грунт.

– Лет пятьдесят простоит, – с какой-то завистью проговорил Суханов. – Если лесным пожаром его не спалит на фиг.

Сам он проживал в казённой комнате в казённом бараке на окраине посёлка Алдан и максимум на что мог рассчитывать – на однокомнатную квартиру в хрущёвке Якутска. В строящемся зимовье он видел свой дом – такой, каким он мог бы стать, если… если… если…

По проекту Суханова сруб в четырнадцать венцов они должны были подвести под крышу за три дня. Однако это строительство заняло на два дня больше – просто потому, что и Суханов, и Самохин оказались теми, кого тридцать лет спустя назовут перфекционистами. Они тщательно придирались ко всем стыкам, при несовпадении изгибов брёвен требовали перебора трёх-четырёх, а то и пяти вариантов, перекладывали каждый сомнительный венец, пока брёвна не ложились друг на друга с таким микроскопическим зазором, что казалось, будто укладываемый между ними мох будет только мешать постройке.

Однако и Самохин, и Суханов знали, что это не так. Уложенный поверх пазового выступа сфагнум, будучи придавлен бревном сверху плюс массой остального строения (к каковой присоединится и засыпанная землёй крыша), утрамбовывается в тонюсенькую полоску торфа. И торф этот держит тепло нисколько не хуже исконно используемой для этих целей пакли.