Десять причин для любви - Джулия Куин

Она тоже напряглась, головка повернулась направо, ушко ловило звуки суматохи.

Себастьяну хватило этого, чтобы прийти в себя, если не полностью, то хотя бы слегка. Он оттолкнул ее от себя грубее, чем намеревался, и, тяжело дыша, положил руки на бедра.

— Да, это было гораздо больше, — потрясенно промолвила она.

Он посмотрел на нее сверху вниз. Волосы ее слегка растрепались и выглядели гораздо небрежнее, чем раньше. А ее губы… он и раньше считал их пухлыми и сочными, но теперь создавалось впечатление, что их укусила пчела.

Любой, кто когда-либо целовался всерьез, сразу бы понял, что она только что целовалась. Как следует. По-настоящему.

— Вам, наверное, захочется привести в порядок прическу, — сказал он и был уверен, что это, вероятно, самое глупое замечание после поцелуев, которое ему доводилось произносить. Но он никак не мог вернуть свое привычное самообладание. Красота и грация, по-видимому, требовали присутствия рассудка.

Кому бы это могло прийти в голову?

— Ох, — еле выговорила она, поднимая руки к волосам и безуспешно пытаясь их пригладить. — Мне очень жаль.

Ей не за что было извиняться, но Себастьян был так занят попытками привести свои мысли в порядок, что промолчал.

— Этого не должно было случиться, — наконец произнес он. И это было правдой. И он прекрасно это понимал. Никогда он не пускался во флирт с невинными девицами, к тому же почти на виду у переполненного людьми бального зала.

Он никогда не терял над собой контроль. Это просто было не в его характере. И потому был яростно зол на себя. Это было совершенно непривычное и потому вдвойне неприятное ощущение. Он не раз чувствовал жалость и много раз насмехался над собой, а об испытанной многократно досаде мог бы написать книгу. Но ярость?!

Ему такого ощущать не приходилось, и этого он себе никак не желал. Ни по отношению к другим, и уж точно ни по отношению к себе самому.

Если бы она его не попросила… Если бы не подняла на него свои большие бездонные глаза, не прошептала задыхающимся шепотом «Поцелуйте меня», он никогда бы этого не сделал. Это была очень слабая отговорка — он это знал, — но было некоторое утешение в том, что не он заварил эту кашу.

Некоторое, но не слишком большое. Несмотря на все свои грехи, лжецом он не был.

— Мне жаль, что я попросила вас об этом, — натянуто проговорила она.

Он почувствовал себя подонком.

— Я мог не согласиться, — отозвался он, но далеко не так великодушно, как должен был бы.

— Очевидно, я неотразима, — пробормотала она с грустной улыбкой.

Он бросил на нее пронзительный взгляд. Потому что она была в самом деле неотразима. У нее было тело богини и улыбка сирены. Даже теперь ему требовалась вся его сила воли, чтобы не схватить ее в объятия… швырнуть ее на землю… и целовать, целовать, целовать…

Он содрогнулся: Куда все это может его завести?

— Вам нужно идти, — сказала она.

Он сделал широкий жест рукой:

— После вас.

Глаза ее расширились.

— Я не пойду назад первой.

— Неужели вы думаете, что я отправлюсь туда, оставив вас одну на пустоши?

Она подбоченилась:

— Вы целовали меня, не зная моего имени.

— Вы сделали то же самое, — бросил в ответ он.

Она возмущенно ахнула, и Себастьян почувствовал непонятное удовлетворение от того, что победил в их словесной перепалке. Что тоже было весьма тревожно. Он обожал эти шутливые дуэли, но, Господи, они были для него чем-то вроде танца, а не таким никому не нужным состязанием!

Какой-то бесконечный миг они смотрели друг на друга, и Себастьян не знал, хочет ли он, чтобы она со злости выпалила свое имя и потребовала, чтобы он назвал свое.

Он подозревал, что в ее голове крутятся те же мысли.

Но она ничего не сказала, только смотрела на него сверкающим взглядом.

— Несмотря на мое недавнее поведение, — наконец произнес он, потому что хотя бы один из них должен был вести себя по-взрослому, и он подозревал, что эта роль отводится ему, — я джентльмен. И потому не могу бросить вас одну в этой глуши.

Ее брови взлетели вверх, и она удивленно взглянула на него:

— Вы называете это глушью?

Он начал задумываться, что, собственно говоря, такого есть в этой девушке, что сводит его с ума. Потому что она, прости Господи, умела вызвать досаду, когда принималась возражать.

— Прошу прощения, — произнес он снисходительным тоном аристократа, более похожим на его обычную манеру и потому позволившим ему снова почувствовать себя самим собой. — Я, несомненно, оговорился.

— А что, если эта парочка все еще… — Она умолкла и растерянно махнула рукой в сторону лужайки.

Себастьян досадливо вздохнул. Если бы он был один — как ему следовало быть, — он бы направился через лужайку с жизнерадостным возгласом: «Иду мимо! Те, кто не пребывает в обществе законного спутника, пожалуйста, скройтесь с глаз».

Это было бы восхитительно смешно. В свете принято так шутить.

Но невозможно так себя вести, сопровождая незамужнюю леди.

— Они почти наверняка уже ушли, — промолвил он, приближаясь к разрыву в живой изгороди и осторожно выглядывая в сад. Обернувшись назад, он добавил: — А если нет, им точно так же не захочется быть обнаруженными. Нагните голову и смело ступайте вперед.

— У вас, кажется, большой опыт в подобных делах, — заявила она.

— Не буду хвастаться, — улыбнулся он. — Но и дилетантом себя не считаю.

— Понятно. — Ее подбородок напрягся, и он заподозрил, что если б находился ближе, услышал бы, как скрипнули ее зубы. — Как мне повезло! — продолжила она. — Меня обучал мастер своего дела.

— Видимо, вы везучая…

— Вы считаете это комплиментом?

— Простите, — ответил он. — Ляпнул не подумав.

Ее рот полуоткрылся, и Себастьян готов был стукнуть себя. Она хорошо скрыла потрясение, явно была молодой женщиной с быстрой реакцией, но прежде чем удивление на ее лице сменилось возмущением, он заметил вспышку искренней обиды.

— Что я, собственно, имел в виду, — начал он, еле сдерживая потребность застонать. — Это что когда я… Нет, когда вы…

Она выжидающе смотрела на него. А он понятия не имел, что сказать. Стоя растерянно, как идиот, он осознал, что существовало по крайней мере десять причин, по которым эта ситуация была совершенно неприемлемой.

Во-первых, он не знал, что сказать. И это было нелепо, потому что, во-вторых, он всегда знал, что сказать, и, в-третьих, особенно женщинам.

В-четвертых, с ним трудно было сравниться в словесной легкости. В-пятых, он никогда в жизни не обижал женщину, разве что она этого заслуживала, но в данном случае, в-шестых, эта женщина ничего подобного не заслужила. И это означало, что, в-седьмых, ему нужно было извиниться, но, в-восьмых, он понятия не имел, как это сделать.