Огненные врата - Дмитрий Емец
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я не расслышал ответа! – напомнил Лигул незаинтересованным голосом.
– Да, – выдавил Виктор глухо.
– Что «да»?
– Согласен.
– На что согласен? Говори полным предложением! – усиливая унижение, потребовал Лигул.
– Я… убью свою птицу.
Лигул ничем не выдал радости, лишь дрогнул крыльями носа, однако бонзы безошибочно ощутили: глава канцелярии до крайности доволен. Та неназванная сила, что стоит за светом, не дремлет и в Тартаре, складывая из поступков, как заметных, так и малозаметных, дальнейшую судьбу эйдоса в вечности.
Виктор Шилов выскочил первым, чтобы оказаться у своей птицы прежде, чем из канцелярии начнут выходить начальники отделов. За Виктором потянулись бонзы мрака.
Бельвиазер приотстал, чтобы шепнуть Мамзелькиной:
– Парню ничего не известно о законах мироздания! Откажись он – мы уничтожили бы его тело, но никогда не смогли бы оставить в Тартаре его душу!
– И, мила-ай! Ты словами-то не части! Не знаешь ты Лигула! Ты на ход вперед все видишь – он на три… – так же шепотом отвечала старушка. – Бойца-то какого вырастил! Да еще человека! Да еще с эйдосом! Умение ему дал Хоорса, а характер выковал в Большой Пустыне! Такие фигуры на доске раз в сто лет появляются! Теперь главное – его к себе привязать, чтобы не рыпнулся!
Бельвиазер вопросительно вскинул брови:
– Разве так привязывают? Парень-то птицу убьет, но Лигула возненавидит!
Мамзелькина хихикнула, двумя пальцами натягивая верхнюю губу, чтобы скрыть отсутствие передних зубов.
– И пущай ненавидит! Главное, чтобы переступил. Переступит – отрежет себя от помощи света. А без нее все одно наш, хоть исплюйся… Думаешь, полицаи, которых из пленных вербовали, очень Гитлера своего усатого любили? Попадись он им ночью и без охраны – живым бы закопали. Да только нахлещутся водки – деревни жгут. Женщин на штыки, а младенцев в колодцы. Таскаешься, бывалоча, за ними – плохую работу докашиваешь. Самой противно!
* * *Бонзы мрака разглядывали огромную птицу, впряженную в повозку. Виктор, успокаивая, обнимал ее за шею, поглаживая нарост под клювом. Их окружала толпа, состоявшая в основном из любопытных канцеляристов. Некоторые для пущей воинственности ощетинились найденными в чулане алебардами, валявшимися без дела со времен последней войны с Эдемом.
Один из горе-вояк уже лежал под деревом с забинтованной головой и ругался на санскрите, вставляя отдельные персидские выражения.
Виктор ни разу не взглянул ни на него, ни на бонз. Он взял страуса за нарост внизу клюва и принялся тереть его двумя руками – сильнее, чем прежде. Он знал, чего добивается. Мощные ноги громадной птицы расслабились от удовольствия. Она легла и, вытянув шею, закрыла глаза. Левой рукой продолжая придерживать нарост, правой Виктор достал четырехгранный кинжал – узкий, похожий скорее на длинный кованый гвоздь. Несколько секунд он смотрел на него, набираясь решимости, а потом, намечая, коснулся кинжалом маленькой, едва заметной впадины в массивных костях черепа, на два пальца выше линии глаз.
Страус, потревоженный неприятным прикосновением, начал открывать глаза, но тут, отпустив нарост, Виктор с силой ударил основанием левой ладони по плоскому навершию кинжала, на всю длину узкого клинка вогнав его в мозг птицы.
Страус вскочил, высоко подпрыгнул, а потом упал на бок, и шея его выгнулась, коснувшись хвоста. Ноги продолжали бежать, но, так как страус лежал на земле, получалось, что он вертится на одном месте вокруг закинутой назад головы. Наконец он затих, и только правая нога продолжала вздрагивать.
Оставив кинжал торчать в голове у птицы, Шилов поднялся и, глядя перед собой, двинулся на толпу канцеляристов. Ладонь он держал на рукояти меча. Канцеляристы торопливо раздвинулись.
Буонапарте с пингвиньей застенчивостью подошел к Барбароссе и шепнул ему на ухо:
– Прекрасный момент для вызова! Здесь-то не запрещено обнажать клинки! Пора ему познакомиться с германской мощью и отвагой!
Барбаросса, пылая рыжей бородой, воинственно заступил юноше путь. Виктор поднял остановившееся, больше никого не передразнивающее лицо. И – Барбаросса шагнул в сторону, уступая дорогу. Все это заняло не больше двух секунд и было замечено только теми немногими, кто стоял совсем близко.
Виктор миновал его и, не оглядываясь, скрылся за серыми стенами низких строений. Барбаросса, смущенный своим внезапным малодушием, мнительно всмотрелся в подчеркнуто незаинтересованное лицо Буонапарте.
– Я не боюсь щенка!.. Надо будет: изрублю в капусту! Но я-то дархом рискую, а он чем? Шкурой своей жалкой? Единственным тусклым эйдосом!
– Один эйдос – тоже немало! – осторожно заметил Буонапарте.
– Для меня – мало! – отрезал Барбаросса, оставляя в покое меч. – Желаю здравствовать!
– Струсил, – одними губами прошептал Бельвиазер, обменявшись понимающим взглядом с Мамзелькиной.
Бонзы мрака, имеющие допуск в верхний мир, без сердечности попрощались и отбыли каждый в свой отдел. Канцеляристы втянулись в недра пыльной Канцелярии. Заскрипели перья. Закапали чернила. Зрелища закончились, теперь нужно было зарабатывать на масло к хлебу.
У редко обновляемого деревянного щита с новостями Тартара остались Бельвиазер, Мамзелькина и Сын Большого Крокодила. Да еще китайский страж Чан отчего-то припозднился и распутывал многочисленные узелки своего пояса, на котором у него висели всякие мешочки, коробочки, кошелечки.
– Новый наследник – это, конечно, что-то с чем-то. У него глаза человека, который не расстается с оружием даже во сне. Но почему именно Шимелус, Бурф и Гондир? Шестой, четвертый и двенадцатый мечи? – озабоченно спросил Бельвиазер.
Сын Большого Крокодила оглянулся на щит, на котором висела репродукция парадного портрета Лигула с алой лентой через плечо. Все рубаки знали, что на портрете Лигул, чтобы казаться выше, стоит на спрятанной за столом (и тоже, разумеется, нарисованной) скамеечке.
– Они сочувствовали Арею… негодяю и предате-ЛЮ! И это стало предупреждением другим негодяям и предате-ЛЯМ! – гаркнул Сын Большого Крокодила в ухо портрету.
Глава Канцелярии от неожиданности провалился в недра картины. Сын Большого Крокодила знал, что делает. На репродукции не ставят сильной магии. Портрет может донести только в случае прямой крамолы. На иронию же магия не срабатывает. И на вопли в ухо тоже.
– Многие рубаки сочувствовали Арею. Все же, я думаю, дело в другом, – уже серьезно сказал Бельвиазер.
– И в чем же?
– Все трое были очень разные. Гондир силен как бык. Ударом меча рассекал наковальню. Бурф не богатырь, но вечно что-то комбинировал, точно паутину плел. А Шимелус – старый ученик Арея с той же тактикой, что и Мефодий Буслаев… Нашему владыке важно, чтобы Мефодия убил именно человек. Сюрпризов он больше не желает – оттого и проверка. Разумеется, и в Нижнем Тартаре есть хорошие бойцы, но человек, убивший человека, – это символично.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});