Звездочка моя! - Жаклин Уилсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В ответ я неопределенно кивнула, но он мне не поверил:
— Какие?
Ну это же очевидно!
— Я спою песню Дэнни Килмана «Сладкая ты моя доля», — ответила я.
Кто-то хихикнул от неожиданности. Они, наверное, о Дэнни Килмане никогда не слышали. А мистер Робертс посмотрел на меня с удивлением и радостью:
— Ну конечно! Отличный выбор! Я сам большой поклонник Дэнни Килмана.
Боже.
— Слушай, хочешь, я тебе подыграю на гитаре? Там в середине такой грустный проигрыш…
Нет!
— Я как раз хотела выкинуть эту часть, — быстро ответила я. — И спою только слова. Если можно.
— Конечно. Конечно можно, — закивал он, но было видно, что расстроился.
Мне стало стыдно, но не могу же я по его милости завалить песню, написанную в мою честь, хоть я и решила сегодня утром, что Дэнни мне больше не отец.
Я ничего не рассказала маме, но она чуть не с порога увидела сорванный постер. Охнув так, будто на полу не постер, а настоящий Дэнни, она опустилась на колени и расправила бумагу, сморщившись при взгляде на рваные края. Принесла узкий скотч и аккуратно склеила постер с обратной стороны, чтобы спереди сверкающие ленты не пересекали лицо. Потом она принесла непочатую упаковку специального пластилина, поднялась на стул и снова прилепила постер на место, следя, чтобы, не дай бог, он не висел криво и нигде не сморщился. Все это время она не сказала мне ни слова, только губами шевелила. Наверное, что-то шептала Дэнни.
Выглядит она просто ужасно. У нее не было времени вымыть волосы, и они, забранные в жидкий хвостик, неаккуратно разметались по спине. Лицо у нее серо-белое, под глазами тени, словно синяки. Может, это из-за тугого хвоста, но взгляд у нее испуганный, глаза вот-вот выскочат из орбит. Когда она вскинула руки, я увидела ее острые локти и ребра, выступающие под майкой.
Я пошла на кухню, поставила чайник, поискала в пакете, который она принесла, нет ли чего поесть. Положила две большие картофелины в духовку. Сделала бутерброды с маслом, принесла их в гостиную на подносе с чаем.
Мама сидела на диване, просматривая почту. Наверное, снова счета. Руки ее дрожали.
— Мама, вот, я чай приготовила, — и я поставила поднос ей на колени.
— Спасибо, милая, — ответила она. Она потягивает чай, но к хлебу с маслом не прикасается.
— Мам, поешь.
— Чуть позже, дорогая.
— Нет, у нас попозже запеченная картошка с сыром и, может, еще бобы. Тебе надо поесть, мам. Ты выглядишь ужасно, как будто вот-вот умрешь от голода.
Она вздрогнула.
— Прости, не хотела тебя волновать, но ты меня пугаешь. Поклянись, что это не анорексия.
— Что? Нет, конечно.
— Но ты страшно похудела. Ты превратишься в скелет, если не начнешь питаться как следует.
— Хорошо, родная, я ем. Смотри!
И откусила большой кусок от бутерброда.
— Вот, видишь? Какой вкусный чай ты приготовила. Садись рядом, поешь со мной.
И она похлопала по креслу. Я уселась рядом. Краем глаза смотрю на письма. Да, это снова счета. Я скривилась.
— Ничего, справимся, — утешает меня мама. — Ради того, чтобы жить здесь, придется затянуть пояса, но оно того стоит. Только представь, что сейчас мы бы ютились в той грязной квартирке в Лэтчфорде. Дела у нас в последнее время пошли лучше, правда, Доля? У нас есть собственный дом!
— Да, мам, — делано бодро ответила я. В этом доме еще столько работы, что невольно думаешь: в Байлфилде так же погано, как в Лэтчфорде, плюс еще надо постоянно уворачиваться от встречи с Плоскими или Быстрыми.
— Просто очень бы хотелось, чтобы хоть кто-нибудь нам помогал, — сказала мама.
— Нам никто не нужен. Мы сами о себе позаботимся, — возмутилась я.
— Да, не нужен, но было бы легче, если бы на горизонте появился хоть какой-нибудь отец. Я хочу сказать, что мы-то знаем, кто твой настоящий отец…
Мы посмотрели на постер, и мама вздохнула:
— Ты не представляешь, как он хотел встретиться с тобой, дорогая. Я уверена, что он гордился бы такой очаровательной дочерью.
— Мам, прекращай. На премьере он прошел мимо меня.
— Он же не понял.
— Зато Сюзи поняла… и поэтому так тогда разоралась. Я ничего не хочу слышать про Дэнни Килмана и его семью. Все это было неправильно.
Мама изо всех сил зажмурилась:
— Это я виновата. Я все испортила, а мне хотелось, чтобы все получилось. Вечно я так. Все порчу. Взять хотя бы Стива. Ты помнишь его дом, помнишь, как хорошо все было? Помнишь эту кровать под балдахином?
— А как же! И как он тебя бил, как боксерскую грушу, тоже помню.
— Это потому, что я часто действовала ему на нервы. Не надо было с ним ругаться, вот и все.
— Что?! Мам, прекращай. Еще бы вы не ругались! Он же вел себя как свинья.
— Зато заботился о нас. И тебя любил. Серьезно. Он просто злился, если ты дерзила в ответ.
— Мам, ты совсем с ума сошла! Он и меня бил. Он вел себя ужасно. Что с тобой творится? Тебе не нравится жить так, как мы живем сейчас? Снова решила с кем-нибудь познакомиться?
— Нет-нет. Я просто беспокоюсь. Тебе нужна настоящая семья.
Мама снова и снова наматывала на палец выбившуюся из хвоста прядь.
— А к бабушке съездить не хочешь?
— Ну все, точно крыша съехала.
Мать моей мамы, то есть моя бабушка, — злобная старая карга, она вышвырнула свою дочь из дома, когда та забеременела. Эта бабушка ведет себя не как все нормальные бабушки. Когда мы были у нее в последний раз, она налила нам чаю и смылась в паб со своим приятелем. Ей ничуточки не были интересны ни я, ни мама.
— Напомни-ка, что обо мне тогда сказала моя бабуля? — спросила я, изображая раздумье. — Вспомнила! «Наглая девчонка, задирает нос, хотя на самом деле полная деревня и зубы у нее кривые». А?
— Да, ужасные слова, но сейчас она бы увидела, как ты изменилась. Ты уже совсем выросла. Кроме того, она же наша родня.
— Не нужна мне такая родня. Мы с тобой сами родня друг другу, ты да я. Так, все, прекращай ерундить. Лучше помоги мне подготовить домашнее задание.
— Я бы с удовольствием, дорогая, но ты же знаешь, я не разбираюсь в грамматике и со счетом у меня туго.
— Зато ты лучший в мире эксперт по Дэнни. Ты бы на раз-два защитила диплом по его творчеству, и мне нужна твоя помощь. Я пообещала спеть «Сладкая ты моя доля» на тупом школьном концерте. Можно я с тобой порепетирую?
— Девочка моя!
Ну наконец-то отвлеклась!
— Тебя выбрали для участия в концерте!
— Нас всех выбрали, всех до единого.
— Но учитель, наверное, решил, что у тебя прекрасный голос. Тем более что это так и есть.
— Голос у меня какой-то не такой. Мисс Беллинг в Лэтчфорде говорила, что я пою так громко, будто хочу всех оглушить.
— Неудивительно для такой дурацкой школы. Они там дальше своего носа ничего не видят, а настоящий талант тем более не разглядят. Тем лучше для Байлфилда! Как же здорово, что ты будешь петь твою песню! Я так тобой горжусь. И Дэнни тоже бы гордился. Ты ему еще покажешь, моя дорогая.
ГЛАВА 6
СОЛНЦЕ
Я все думала об этой девочке, Доле. Неужели она и правда моя сестра? Мама так сильно разозлилась, как будто ей есть что скрывать.
— Не смей даже заикнуться об этом твоему отцу!
А я посмею. И расскажу ему, что мама меня ударила. Я дотронулась до щеки. Давно уже не больно, и следов не осталось, но я до сих пор чувствую эту пощечину. Иногда мне кажется, что мама меня ненавидит. А я иногда ненавижу ее.
Подожду до вечера. Я же не совсем дура — к папе по утрам лучше не лезть, тем более в воскресенье. За стол мы сели поздно. Конфетка и Ас болтают без умолку, а я как воды в рот набрала. И мама тоже почти не говорит, только беспокойно посматривает на меня. Она ковыряет маленький кусочек курицы, откусывая от него по чуть-чуть. Зубы у нее идеальные.
Наконец она ушла вместе с Клаудией, Асом и Конфеткой. Папа спустился с воскресными газетами к бассейну. За обедом он тоже почти ничего не говорил. Не пойму, в каком он настроении. Но у меня созрел коварный план. Доля мне его подсказала.
Я отправилась в бар, взяла красивый хрустальный бокал и приготовила виски с содовой, ровно так, как это любит папа, — очень много виски и чуть-чуть содовой. На талии завязала полотенце, поставила бокал на поднос и осторожно пошла к бассейну.
Папа просматривал желтую прессу в поисках снимков со вчерашней премьеры. Мама давно уже проглядела таблоиды: никаких снимков с Дэнни Килманом, только фото ребят из «Милки Стар».
— Как тебе «Милки Стар», Солнце? — спросил папа, почесывая в затылке.
Он еще не расчесывался как следует, и бандана повязана небрежно, виднеется лысина, розовая на фоне черных волос. Мне его даже стало немного жаль.
— Не особенно, — поморщилась я.
— Я вот тоже не пойму, чего с ними так носятся, — подхватил папа. — Они слишком нежные и скучные. Я их всех путаю. Ты их отличаешь? Кто тебе больше нравится?