Томка и рассвет мертвецов - Роман Грачёв

Я присел на обрыве, опустил голову. Отдышался, привел свой сердечный ритм в порядок. В траве чуть ниже моего уровня резвились сверчки. За спиной проносились автомобили. Над головой висело безмятежное синее небо. Жизнь продолжалась.

А я ведь мог сегодня не вернуться домой…

Подняв голову спустя несколько минут (пять? десять? не помню), я заметил недалеко по пути следования кусок белого камня. Он торчал вертикально из земли возле большущего дерева. Тот самый импровизированный памятник, который, по словам Нины Ивановны, установили на свои деньги немногочисленные знакомые Павла Рожкова. Я не доехал до него совсем чуть-чуть.

Да, братишка, теперь я знаю, как все это было.

Изгой

Три пары глаз сверлят его. Макс взирает и внимательно, и расслабленно одновременно. Так энтомолог изучает бабочку, которая уже имеется в его коллекции. Славка чавкает колбасой. Только Маша смотрит словно в ожидании признаний в любви. Впрочем, ее ожидания не совсем уж и беспочвенны. За прошедший день Изгой уже почти полюбил ее, и кабы не два мускулистых парня, он, пожалуй, рискнул бы напроситься еще на одну ночь. Он с удовольствием лег бы хоть на полу в уголке, как приблудная собачонка, лишь бы утром снова увидеть ее глаза и услышать журчащий голосок. Его даже не смущает то обстоятельство, что он давно нормально не мылся, носит позавчерашние трусы и вообще выглядит как рыцарь, лишенный наследства. Просто он снова пьян, если вы забыли.

— Я давеча встретил призрака…

Такова его первая фраза. Она наиболее точно отражает все, что произошло с ним сутки назад. Но если это понимает он сам, то слушателям требуется разъяснение.

— Призрака прошлого, — продолжает он, теребя край столовой клеенки. — Хотел о нем забыть навсегда, но хрен забудешь.

— Да, — молвит Макс, — иногда они возвращаются.

— Можно и так сказать. Только он не возвращался, я сам его нашел.

— Это с ним ты так надрался? — беззаботно спрашивает Славка.

— С ним. И двумя его приятелями. Точнее, они были и моими приятелями когда-то, но больше все-таки — его.

Я даже не сразу вспомнил, как их зовут.

Изгой умолкает. Ему хочется, чтобы чья-нибудь рука снова потянулась к бутылке и наполнила опустевшие стопки, но парни сидят неподвижно, а Маша далека от этих суровых материй. Впрочем, в бутылке остается не так много живительной влаги, и если у ребят не спрятано в шкафах еще пол-литра, то придется смириться со скорейшим окончанием банкета.

— А нафига ты вообще с ними пил? — вдруг спрашивает Макс. — Не хочешь — не пей, простое правило. Если каждого, кто желает раздавить с тобой полбанки, уважать, то никакого здоровья не хватит.

Изгой пожимает плечами.

— Так получилось.

— Классный ответ, чувак. Вот, например, ты и нас совсем не знаешь, а сидишь.

— Мне уйти? — холодно произносит Изгой. Макс начинает его раздражать.

Тут вмешивается Маша:

— Перестаньте, ребята. Пусть рассказывает, сами же спросили.

Макс машет рукой: «Ладно, валяй, черт с тобой». Славка тянется за ломтиком колбасы. Изгой надеется, что рука по пути захватит бутылку, но она пролетает мимо. Проклятый обжора!

Может, самому налить?

— Мы служили вместе, — говорит он. — Я дембельнулся три года назад, потерял их из виду. Как-то не хотелось вспоминать. А тут вдруг попался на глаза номер его телефона в книжке. Перебирал документы и нашел…

… Зачем он вообще полез в эту книжку? Не нужна была сто лет!

Чувства нахлынули? Ну да, как же, от таких чувств надо держаться подальше — от них случается вздутие живота. Выдавливать их надо из себя, как гной из раны, как у них в медсанчасти фельдшер выдавливал бесцветную жидкость из царапин. Климат региона, в котором он служил, приводил к тому, что любая безобидная царапина начинала гноиться, распухать, и если ее запустить, то Рядовой Такой-то будет уже не годен к строевой службе. Поимел царапину — получил освобождение от срочных военно-полевых работ. Приходишь в медсанчасть, показываешь палец, доктор делает надрез, выдавливает жижу, накладывает мазь Вишневского и обматывает рану бинтом. И все дела. Как было у Довлатова по другому поводу, с утра выпил — весь день свободен.

Вот так и чувства свои надо исторгать. Душа, понятное дело, бывает исцарапана гораздо сильнее, чем руки, и терапия здесь требуется более серьезная, но алгоритм тот же.

Но нет, полез в коробку, вывалил из нее блокноты, квитанции, записки. Нашел даже справку о сдаче донорской крови, по которой ему полагалось полдня отдыха вкупе с сытным обедом в офицерской столовой. Изгой усмехнулся, когда увидел эту помятую бумажку. Кстати, надо будет все же уточнить свою группу крови. На медпункте военного городка, куда он вместе с двумя десятками новобранцев пришел сдавать кровь («Дело сугубо добровольное, бойцы, — сказал комбат, — поэтому становись в колонну по трое и левое плечо вперед!»), сестра-лаборантка поставила ему третью группу, хотя Изгой прекрасно помнил, что в его гражданских медицинских документах значилась четвертая. Не стал он прояснять этот вопрос на месте, постеснялся, а потом все думал: не откинет ли копыта тот несчастный, кому вольют его кровь?

Впрочем, все эти вопросы отошли на второй план, стоило пальцам начать перелистывать армейскую записную книжку. Была у него привычка записывать номера телефонов и другую полезную информацию в маленькие записные книжки. Не полагался он на электронные гаджеты — вдруг потеряет или украдут. Кроме того, любил он водить авторучкой по бумаге. Школьные учителя видели в нем будущего писателя или журналиста, да он и сам склонялся к мысли посвятить если не всю свою жизнь, то хотя бы значительную ее часть, складыванию букв в слова, а слова — в предложения. Но что-то не срослось.

«Какие твои годы, малыш?».

На одной из страниц он обнаружил телефон Ястреба… и почувствовал, как все его тело (не сердце даже) начинает пульсировать. Покоя как не бывало.

Он вскочил с дивана, подошел к окну. Накрапывал мерзкий осенний дождь. Проклятая погода выводила его из себя. Еще не зима, но уже и не осень — слякоть, ветер, серость. Выпить, что ли?

— Ты ужинать будешь?

Он обернулся. Тетя стояла у порога комнаты в своем неизменном кухонном переднике с розовыми цветочками, переминая в руках полотенце.

— Чуть позже, — ответил он. — Я отлучусь ненадолго.

Уже через десять минут он стоял в очереди в кассу ближайшего алкомаркета. Последние год-полтора он посещал этот магазин едва ли не каждый вечер. Продавщицы уже не спрашивали, есть ли у него при себе дисконтная карта. Нету у парня никакой карты (хотя, говорят, иметь ее выгодно — можно отовариваться с хорошей скидкой), это же очевидно! Изгой с большим удовольствием вообще забыл бы сюда дорогу. Он испытывал неописуемый стыд, когда продавцы проводили приобретенные им бутылки через сканер. Он читал в их глазах упрек, почти материнский и сестринский, в зависимости от возраста продавщицы. «Хватит жрать! — как бы говорили их глаза. — Посмотри, на что ты стал похож! Лучше сходи в бассейн, купи мячик, побегай по школьному стадиону! Стыд и позор! Ффу!».

Сотни и тысячи людей проходят через этих милых девушек каждый день, и не всегда лица покупателей просятся на обложку модных журналов, и покупают эти люди здесь отнюдь не молоко и сметану. Тут запросто потеряешь веру в человечество, особенно если весь день в воздухе витает стойкий запах перегара. Но Изгой принимает хмурость сотрудников магазина на собственный счет. Это ему адресованы их укоризненные взгляды, это он пал в их глазах ниже мышиной норки, и нет ему прощения во веки веков, аминь.

В тот вечер он купил бутылку коньяка и колу. Закуску подбирать не стал, уповая на кулинарное мастерство родной тетки. Она, конечно, не одобрит его выбор программы вечера и наверняка посмотрит так же сурово… ну и ладно. Цепь никак не разрывается, это очевидно, и чем активнее попытки разомкнуть ее звенья, тем сильнее, кажется, они пристывают друг к другу.

«Я подумаю об этом завтра», — говорит он себе…

… и напивается в хлам.

Едва захмелев, хватается за телефон. «Только надравшись я понимаю, сколько людей жаждут услышать мой голос». После пяти стопок он успевает разругаться с девушкой, с которой на прошлой неделе обедал в кафе (девчонка сделала «динамо», хотя он не настаивал на интимном продолжении вечера, отбрила сразу, он даже рта раскрыть не успел; классные девчонки пошли! пожрать, выпить — пожалуйста, а потом сразу изволь заказать ей такси и не вздумай садиться рядом на заднее сиденье!). На восьмой рюмке он гавкнул на родную тетку, предложившую «перекусить, чтобы не опьянеть». А уже когда на дне бутылки оставалось жидкости пальца на два, он таки набрал номер.

На ответ не надеялся. Ястреб мог десять раз сменить оператора, ведь они не виделись уже три года. Тем велико было его удивление, когда хриплый и вкрадчивый голос отозвался в трубке: