Мое советское детство - Шимун Врочек

как-то понуро мы дошли до дома. Вечерело. Мы сидели во дворе на лавочке и уныло валяли дурака. Делать ничего не хотелось. Мы все чувствовали неясную, но отчетливую вину. "Да провались она, эта Сладкоежка", подумал я. "Зачем мы вообще туда ходили?"

- Димка! - позвал меня вдруг Макся. - Зырь, кто идет!

Я повернулся. Жданов вернулся. Он шел к лавочке -- спокойный и умиротворенный. Его лицо было лицом человека, который услышал небесный "щелк" и почувствовал себя счастливым.

Кажется, от него даже шло легкое сияние.

Мы оторопели. Переглянулись и начали подниматься.

- Жданчик, ты чего? - спросил я наконец.

Жданчик шел к нам, ступая легко, как Будда по лепесткам роз.

- Жданчик?

- Я был на речке, искупался, - кротко сказал Жданов. - Баско так.

Кажется, он обрел свой Грааль.

29. Миллион дней

Воспоминания. Цветные шарики. До слез обидно, что я не помню столько всего. Все забыл. И даже как мы с этим дельфином фотографировались. Раньше я не любил фотографии. В путешествии нужно запоминать впечатления, переживать, а не фотографировать все подряд, как одержимый. Вот как я говорил. Сейчас я понимаю, что память — чудовищно ненадежная штука. Чудовищно. Мне все время кажется, что я теряю воспоминания. Постоянно забываю. И фотографии, которые я так не любил, работают теперь как мнемонические ключи. Как указатели, где и что искать в огромной заброшенной пыльной библиотеке памяти, где гуляет гулкое эхо и нет другого света, кроме тусклого и слабого, что пробивается сквозь дыры в разрушенном потолке... Теперь я смотрю на фотографию с этим уродливым дельфином, и мне даже кажется, что я что-то помню. Черное море, где-то рядом с Адлером. Пасмурно и море было довольно холодное. Но я все равно выходил из воды, только качественно посинев. Мы жили на частной квартире в двух или трехэтажном доме, заросшем виноградной лозой. Сдавала комнату нам пожилая крупная женщина — помню ощущение ее присутствия. На балконе у нее лежали настоящие сокровища — старые книги. Толстенная книга со сказками братьев Гримм, от чтения которой у меня волосы стояли дыбом и по спине полз холодок (позже я узнал, что это были неадаптированные сказки, со всеми положенными изуверствами и страшными финалами). Утром мы ходили всей семьей завтракать в открытую всем ветрам столовую на пляже, и было жутко холодно, у меня вечно зуб на зуб не попадал. Видимо, я просто не высыпался, потому что читал допоздна... А может, все это было в другой раз. Или в разные. И комната на втором этаже с балконом, и братья Гримм, и холодная столовая... и чертов дельфин. Не знаю. Может, это все я придумал. Сегодня миллион дней, как не стало отца.

30. Танцор диско

Злата роется в старых ди-ви-ди. Вывалила из коробки на пол и перебирает. Потом кричит мне: - Папа, помоги мне собрать диска! Именно так, через "А". - Злата, чуть попозже. Начинай, я сейчас приду. Когда я возвращаюсь из кухни, девица протягивает мне двд: - Папа, я хочу посмотреть этот диска! - Злата! - папа наконец не выдерживает. - Надо говорить не "диска", а "диско"... тьфу. Диск, конечно. Я замираю. Откуда выскочило это "диско"? Неужели... Нет, я вспомнил не Траволту в "Лихорадке субботнего вечера". А что-то более древнее. Более индийское. Точно! Я прикрываю глаза и слышу, как девичий голос поет: "Джимми, джимми, джимми. Ача, ача, ача". Смуглый красавец Митхун Чакраборти в повязке на буйной голове выпрыгивает на сцену. А потом начинает подергиваться, словно пораженный электрическим током. Падает на пол и продолжает дергаться. У него костюм с блестками и белые ботинки на высоких каблуках. Его движения никак не совпадают с ритмом музыки. Он танцует. Он лучше всех. "Танцор диско" вышел в Советском Союзе в 1984 году и стал легендой. Его видели миллионы. Это сейчас на поклонников индийского кино смотрят примерно как на Свидетелей Иеговы, а тогда это было модно и современно. Мейнстрим и зарубеж. Мой друг Пашка обожал индийские фильмы. Пашка жил в деревяшке за магазином "Тысяча мелочей", с мамой, старшим братом и квартирантом. А еще у него был белый хомяк-партизан, сбежавший, кажется, уже в третий раз. По ночам хомяк проводил лихие ковпаковские рейды на кухню, прицельно бил по гречке и макаронам, опрокидывал банки с сахаром и оставлял отпечатки крошечных лап в пакетах с мукой. Возможно, хомяк боролся с системой. Пашкина мама ругалась на Пашку. Они с братом ставили ловушки (гуманные, Пашка настаивал), но хомяк был неуловим. Ночью партизан бродил между стен, шуршал обоями и громко перекатывал гильзы от охотничьих патронов и шарики дроби. Этого добра у Пашки было завались, его настоящий отец работал охотником. В общем, Пашка и тут оказался крайним. Когда хомяка чудом поймали (он случайно провалился в пустую трехлитровую банку и не смог вылезти), выяснилось, что это белое красноглазое чудо — еще и девочка. Ну, это как раз логично. Только женщина может так долго и последовательно портить кому-то жизнь... Но узнали мы это потому, что хомяк оказался беременным, с пузом. Откуда? Мы ехидно спрашивали у Пашки, не терял ли он до этого еще хомячков? Только уже самцов? Пашка вяло огрызался. Тогда мы с Андрюхой начали зубоскалить по поводу дерзкого серого мыша. Мол, тот устроил белой даме свидание за стенкой, а потом постоянно с нее соскальзывал в процессе. Ну что сказать? Дураки мы были. Пашка вспылил и обиделся. У него и без этого хватало проблем. Ему нужно было придумать хомяку имя и починить клетку. Вместо клетки у него была закрытая полка со сдвижным стеклом. У меня в такой на стене стояли книги. Пашкина полка была прогрызена во многих местах и залатана фанерой и кусками жести, словно простреленный танк. В такой стимпанк-обстановке Машке (так назвали хомяка) предстояло рожать потомство. В тот год наш "Б" класс превратили в математический, а остальных перевели в "В" и "Г". Пашка попал в "В", и мы стали реже видеться. Наша троица мушкетеров почувствовала первые удары судьбы. У нас с Андрюхой были телефоны, а в деревяшках телефоны не ставили. Мол, это временное жилье, скоро под снос (многие из деревяшек стоят до сих пор, и там живут люди). Поэтому когда