Паж герцога Савойского - Александр Дюма

Эммануил Филиберт согласился уступить беарнцам весь правый берег озера Леман при условии, что ему вернут Шабле, Жекс и бальяжи Тернье и Гайар.

На этих условиях и был заключен мир.

Религиозная война велась против вальденсов долин Прагелато, Люцерна и Сен-Мартена.

Мы уже говорили о том, что, заключив союз с кальвинистами Женевы и лютеранами Германии, эти раскольники стали настоящей силой.

Эммануил Филиберт послал против них бастарда Ахайского.

Тот с армией в пять тысяч человек добрался до долин, служивших прибежищем раскольников; можно было подумать, что этого достаточно для того, чтобы усмирить население, неспособное обращаться с оружием и не имевшее для своей защиты ничего, кроме земледельческих орудий; но в руках того, кто защищает свободу души и тела, все становится оружием.

Мужчины спрятали женщин, стариков и детей в пещерах, известных им одним; когда угроза нашествия стала реальностью, они получили от своих братьев из Женевы значительное количество пороха и заминировали все скалы вдоль дороги, по которой должны были следовать католики: едва вступив в ущелье, захватчики услышали грохот, страшнее грома небесного. Горы сотрясались от взрывов; каменные глыбы срывались с места и, казалось вознесясь сначала к облакам, затем падали на головы людей либо целиком, либо осыпая их градом осколков, катящихся по склонам подобно гранитным лавинам; напрасно солдаты искали глазами врагов, они видели только испуганных орлов, парящих в небе.

Такая война длилась около года.

Наконец вальденсы и католики устали и перешли к мирным переговорам, а может быть, Эммануил Филиберт хотел только показать свое желание искоренить ересь как Гизам, управлявшим Францией, воздвигавшим костры на Гревской площади и готовившим Варфоломеевскую ночь, так и Филиппу II, правившему в Испании и воздвигавшему эшафоты в Брюсселе, Антверпене и Генте.

В результате переговоров было решено, что вальденсы вышлют наиболее беспокойных «бородатых», как они называли своих священнослужителей из-за их длинных бород, а после изгнания получат возможность отправлять свой культ в местах, где они это делали с незапамятных времен.

Но поскольку в долинах было и католическое население, хотя и более малочисленное, и оно тоже имело право свободно отправлять культ, то в каждой из долин были выбраны две деревни, где должны были служить обедню.

Священнослужители вальденсов попрощались с семьями и из страха, что все население восстанет, если сочтет их изгнанниками, ушли из долин, переодевшись пастухами и погонщиками мулов.

Когда они ушли, Эммануил Филиберт приказал воздвигнуть на выходе из ущелий замки Ла-Перуз, Виллар и Ла-Тур.

Но вот на его землях установился мир, и он написал герцогине, чтобы она приехала к нему в Ниццу; затем, так как это было 12 ноября 1560 года, он отправился в замок Верчелли.

Семнадцатого ноября утром он был в Оледжо.

Со времени его свадьбы это был второй его визит к Леоне.

Как и первый раз, Леона ждала его на пороге своего домика.

Эти два сердца, соединенные целомудренной любовью, настолько слились в одно, что Эммануилу и в голову не пришло не явиться на свидание, а Леоне — что он может им пренебречь.

Увидев издалека Леону, Эммануил пришпорил коня: он был счастлив увидеть ее и боялся, что она еще бледнее и ближе к могиле, чем в прошлый раз.

Леона, наверное, предвидела, какое впечатление на ее возлюбленного произведет ее лицо: она накрылась вуалью.

Эммануил вздрогнул, увидев ее: она походила на тот призрак под вуалью, о явлении которого она ему рассказывала год назад.

Он дрожащей рукой откинул покрывало, и на глазах у него появились слезы.

Кожа Леоны стала белой, как паросский мрамор, взгляд был готов угаснуть, а голос стал едва слышен. Видно было, что она с трудом заставляет себя жить.

Когда она увидела своего обожаемого герцога, щеки ее слегка порозовели. Сердце ее все еще жило, и каждым своим биением говорило: «Я люблю тебя!»

Стол был накрыт, но Леона не притронулась к еде: казалось, земные нужды и слабости уже покинули ее.

После завтрака она взяла Эммануила за руку, и они снова пошли через деревню тем путем, каким шли год назад.

На этот раз они уже не видели обеспокоенных крестьян, стоявших и беседовавших о достоинствах и недостатках герцога: прошел год, и за это время они его узнали. Война не вышла за пределы трех долин, и мир постепенно сделал свое благое дело; французские гарнизоны ушли из городов, разорявшихся ими последние двадцать три года, и суд был равно беспристрастен и к великим и к малым. А потому каждый занимался своим делом: крестьянин — на пашне, а ремесленник — в мастерской.

Все благословляли герцога и выражали единственное желание: чтобы принцесса Маргарита дала наследника Савойскому престолу.

И каждый раз, когда такое пожелание произносилось вслух перед этими двумя гуляющими чужеземцами, Эммануил вздрагивал и украдкой смотрел на Леону.

Леона улыбалась и отвечала за герцога:

— Господь, который вернул нам нашего обожаемого государя, не оставит Савойю своей милостью.

Пройдя через деревню, Леона пошла по той же дороге, что и год тому назад, и через четверть часа ходьбы они очутились перед часовней, возвышавшейся на том месте, где за год до этого герцог воткнул ветку ивы, на которую села неведомая птица и пропела свою чудную песню.

Это была одна из тех изящных часовен, что часто воздвигались в шестнадцатом веке; построена она была из красивого розового гранита, добывавшегося в Тессинских горах. В позолоченной нише серебряная Богородица протягивала прохожим своего божественного сына, благословлявшего их протянутой рукой.

Эммануил, благочестивый, как рыцарь времен крестовых походов, преклонил колено и прочитал молитву.

Пока он молился, Леона стояла рядом, положив руку ему на голову. Потом, когда он кончил, она сказала:

— Мой возлюбленный герцог, на этом самом месте год назад вы пообещали мне, даже поклялись, что, если по возвращении в замок Верчелли вы увидите, как я и предсказала, Шанка-Ферро, привезшего письмо от герцогини Маргариты, вы будете с тех пор верить всему, что я скажу, сколь бы ни странными показались вам мои слова, и последуете моим советам, сколь бы непонятными они ни были.

— Да, я это обещал, — ответил герцог, — будь спокойна, я это помню.

— Шанка-Ферро был в Верчелли?

— Да, был.

— И он приехал тогда, когда я сказала?

— Когда пробило три часа, он въезжал во двор.

— Он привез письмо от принцессы Маргариты?

— Это первое, что он мне вручил, увидев меня.

— Значит, ты готов следовать моим советам, не обсуждая их?