Стрелок. Извлечение троих. Бесплодные земли - Стивен Кинг

Неужели его действительно отправят в дурдом, когда выяснится, что у него крыша поехала? Джейк, кажется, знал ответ. Уж будьте уверены! У себя в доме отец не потерпит какого-то полоумного, пусть даже им будет его родной сын. Его увезут – не обязательно в Саннивейл; но там, куда его заботливо поместят, непременно будут решетки на окнах и здоровенные дядьки в белых халатах и ботинках на каучуковой подошве, с крепкими мышцами, настороженными глазами и набором шприцев для подкожного впрыскивания искусственных снов.

А знакомым они скажут, что я уехал, размышлял Джейк. Голоса у него в голове умолкли, заглушённые волной нарастающей паники. Уехал на год в Модесто, погостить у тети с дядей… или в Швецию в рамках программы обмена учениками… или отправился на космическую орбиту чинить там спутник. Мама очень расстроится… будет плакать… но потом все же смирится. У нее есть любовники, чтобы ее развлечь… к тому же она всегда соглашается с ним, с отцом. Она… они… я…

Джейк вдруг почувствовал, как из горла его рвется крик, и плотно сжал губы, чтобы удержать его. Опять тупо уставился на безумные черные штрихи – эти пляшущие изломы поверх фотографии Пизанской башни – и сказал себе: Мне нужно отсюда уйти. Сейчас же.

Он поднял руку.

– Да, Джон, в чем дело? – Мисс Эйвери смотрела на него с выражением мягкого раздражения, которое приберегала специально для учеников, вздумавших прервать ее в самый неподходящий момент.

– Если можно, я на минуточку выйду, – пробормотал Джейк.

Вот вам, пожалуйста, очередной пример «Пайпер-речений». Ученикам школы Пайпера не «нужно в туалет», они не «ходят в уборную» или, упаси Боже, «справляют нужду». Предполагается, что все пайперовские питомцы – создания столь совершенные, что просто не могут растрачивать себя на производство побочных продуктов в своем изысканно тихом и плавном скольжении по жизни. Время от времени кто-то из них спрашивает разрешения «на минуточку выйти», и это все.

Мисс Эйвери вздохнула.

– А тебе очень нужно, Джон?

– Да, мэм.

– Ну хорошо, иди. Но возвращайся быстрее.

– Да, мисс Эйвери.

Он встал, закрыл папку, хотел было забрать ее, но потом передумал. Так не пойдет. Мисс Эйвери тут же заинтересуется, зачем ему брать с собой в туалет экзаменационное сочинение. Надо было их вынуть из папки, эти чертовы страницы, и потихоньку убрать в карман… но еще до того, как просить разрешения выйти. А теперь уже поздно.

Джейк направился по проходу к двери, оставив папку на парте, а портфель на полу под столом.

– Надеюсь, все выйдет нормально, Чеймберз, – шепнул ему Дэвид Сарри и фыркнул в кулак.

– Прекрати болтать, Дэвид, – едва ли не рявкнула мисс Эйвери, теперь уже по-настоящему рассердившись, и весь класс покатился со смеху.

Джейк на мгновение помедлил у двери в коридор, а когда взялся за ручку, в душе его вновь затеплились уверенность и надежда: Сейчас это произойдет – обязательно произойдет. Стоит мне распахнуть эту дверь, и за ней будет солнце пустыни. Его свет ворвется сюда, а в лицо мне дохнет сухим ветром. Я войду туда и больше уже никогда не увижу этот дурацкий класс.

Он открыл дверь, но за ней был лишь коридор. Все тот же школьный коридор. Однако кое в чем Джейк оказался прав: ему больше уже никогда не пришлось увидеть класс мисс Эйвери.

4

Кажется, Джейк немного вспотел. Он медленно шел по сумрачному коридору, стены которого были отделаны деревом, мимо дверей. Он бы, наверное, открыл их все, если бы не прозрачные стекла, вставленные в каждую. Вот французский класс мистера Биссетта, второй год обучения. Вот кабинет мистера Кнофа – «Введение в геометрию». В обоих классах ученики сидели, зажав в руках карандаши и ручки, склонившись над тетрадями в синих обложках для экзаменационных работ. Заглянув в класс мистера Харли «Ораторское искусство и культура речи», Джейк увидел, как Стэн Дорфман – один из тех знакомых ребят, которые были для Джейка почти друзьями, – встает, готовясь произнести свою экзаменационную речь. Выглядел Стэн перепуганным до смерти, хотя на самом-то деле он и понятия не имел о том, что такое страх – настоящий страх, – а вот Джейк мог бы много чего интересного рассказать ему в этой связи.

Я умер.

Нет, я не умер.

Умер.

Не умер.

Умер.

Нет.

Проходя мимо двери с надписью ДЛЯ ДЕВОЧЕК, он распахнул ее, ожидая увидеть там чистое небо пустыни и синюю дымку на горизонте – горы, но увидел всего лишь Белинду Стивенс. Она стояла у раковины и, сосредоточенно глядя в зеркало, выдавливала на лбу прыщ.

– Господи, ты чего? – всполошилась она.

– Прости. Просто ошибся дверью. Думал, здесь будет пустыня.

– Чего?

Но Джейк уже отпустил дверь, и она плавно закрылась благодаря пневматической пружине. Обойдя питьевой фонтанчик, он открыл дверь с надписью ДЛЯ МАЛЬЧИКОВ. Ту самую дверь, он уверен, он знает, дверь, через которую он вернется…

Три писсуара блеснули безупречной, без единого пятнышка, белизной под лампами дневного света. Последние капли стекли в слив раковины, и затычка торжественно встала на место. И все.

Джейк закрыл дверь и пошел дальше по коридору, громко стуча каблуками. По пути заглянул в канцелярию, но увидел там только мисс Франкс. Она самозабвенно разговаривала по телефону, раскачиваясь взад-вперед на своем вращающемся стуле и накручивая на палец прядь волос. На столе перед ней стоял серебряный колокольчик. Джейк подождал, пока она отвернется от двери, и тихонечко проскользнул мимо. А уже через тридцать секунд он стоял под сияющим утренним солнцем позднего мая.

Я стал прогульщиком… я сачканул. Джейк и сам не поверил. Даже тревога, паника и смятение не смогли заглушить его крайнего – искреннего – изумления вследствие столь неожиданного поворота событий. Минут через пять, когда я не вернусь из сортира, мисс Эйвери отправит кого-нибудь, чтобы проверить… и тогда все раскроется. Все узнают, что я сачканул, что я смылся с экзамена.

Тут он вспомнил, что папка с его сочинением осталась лежать на парте.

Они прочтут его и подумают, что я спятил. Fou. Да, все правильно. Так они и подумают. Потому что я в самом деле спятил.

А потом у него в голове зазвучал другой голос. Голос того человека с глазами воина… который носил два больших револьвера на широких ружейных ремнях очень низко на бедрах. Холодный, суровый голос… но были в нем утешение и тепло.

Нет, Джейк, – говорил Роланд, – ты не спятил. Ты не можешь понять, что с тобой происходит, тебе сейчас страшно, но ты не рехнулся, и не надо бояться ни тени своей, что за тобой шагает утром, ни тени вечерней своей, что встает пред тобой. Просто нужно найти путь обратно домой, вот и все.

– Но куда мне идти? – прошептал Джейк. Он стоял сейчас на Пятьдесят шестой между Парком и Мэдисон и смотрел на снующие мимо автомобили. Проехал автобус, оставив после себя едкий шлейф выхлопных газов. – Куда мне идти? Где эта чертова дверь?

Но голос стрелка уже замер.

Джейк повернул налево, к Ист-Ривер, и слепо пошел вперед. Он понятия не имел куда. Ни малейшего представления. Он мог только надеяться, что ноги сами приведут его в нужное место… в хорошее место… как недавно они его завели в плохое.

5

Это случилось три недели тому назад.

Нельзя даже сказать: «Началось три недели назад», потому что, когда «началось», это предполагает некоторое последующее развитие, а его не было. Развивались только голоса. Каждый из них настаивал на своем варианте реальности все решительнее и жестче, но все остальное именно «случилось», в одно мгновение.

Он вышел из дома в восемь утра – он всегда выходил пораньше, когда погода была хорошей, чтобы пройтись пешком, а май в этом году выдался просто чудным. Папа уже отбыл на телестудию, мама еще не вставала, а миссис Грета Шоу, обосновавшись на кухне, пила кофе и читала свою «Нью-Йорк пост».

– До свидания, Грета, – сказал он ей. – Я пошел в школу.

Она махнула ему рукой, не отрываясь от газеты.

– Счастливо, Джонни.

Все как всегда. Еще один день жизни.

И так продолжалось еще двадцать пять минут. А потом все изменилось. Уже навсегда.

Он шел по улице (в одной руке школьная сумка, в другой – пакет с завтраком) и глазел на витрины. За двенадцать минут до конца жизни – какой Джейк всегда ее знал, – он на минутку остановился перед витриной «Брендио», где манекены в меховых шубах и стильных костюмах застыли в позах непринужденной беседы. Думал он только о том, как днем, после школы, пойдет в кегельбан. 158 – его рекорд. Очень неплохо для мальчика его возраста. Он мечтал когда-нибудь заняться этим всерьез и стать профессиональным игроком (если бы папа узнал об этом, он бы тоже рассвирепел не на шутку).

Но все ближе и ближе мгновение, когда разум его неожиданно помутится.