Скитальцы космоса - Андрэ Нортон

внимательно прислушался. Он слышал звон оставшихся двух роботов, чьи‑то голоса в отдалении, но слова были непонятны. О, Дух Космоса — вода! Как ему хочется пить! Сначала это была безымянная потребность, но когда он подумал об этом, жажда чуть не свела его с ума. Дэйн всегда считал себя выносливым — вольные торговцы славятся своей способностью выживать в особо трудных условиях. На Земле его учили особой технике — выживание не в припасах, а во внутренней силе человека. Дэйн не очень хорошо освоил эту науку и сомневался в своих способностях, но иного выхода у него не было. Он начал действовать так, как учили инструкторы, часто приходившие в отчаяние от его неспособности. Власть мозга над телом…

Жажда… Он хочет пить. Он как будто лежит в воде и впитывает ее всеми порами своего тела. Вода! На мгновение он позволил себе думать о воде, о сухости во рту, о пепельной пустоте в горле. Потом он с тщательностью применил нужную технику — или то, что инструкторы считали нужной техникой. Ладони Дэйна были прижаты к земле. Он украдкой оперся на них, немного приподнялся и обнаружил, что слабость почти исчезла. Он может встать. Сможет ли он бороться с безумием? Будут ли враги грубо обращаться с ним на виду у тех, за камнями. Ведь они заключили сделку, хотя и не намерены выполнять ее условия. Предположим, он встанет и они обрушатся на него. Те, за камнями, поймут, что с ними обойдутся не лучше. Его сознательно пнули, хотя со стороны он мог казаться лишенным сознания. Итак…..

Дэйн перенес тяжесть тела на одну сторону. А куда он двинется? Если к камням — его тут же остановят. А если ближе к обломкам? Нужно попробовать… Он из всех сил оттолкнулся, перевернулся и застыл, а боль и тошнота снова обрушились на него, но теперь он снова видел обломки. Недалеко от него лежал лицом вниз человек. Это был тяжелораненый, который был первым поднят на борт флиттера. Он был явно мертв, немного дальше лежал Мешлер. Рейнджер смотрел на Дэйна. Вот он слегка шевельнулся, высовываясь из‑под двери люка, а над ним под угрожающим углом возвышалась лебедка.

— Этот двинулся!

Дэйн не видел говорящего, но тот был близко.

— Воды!.. — Дэйн решил, что пора начинать игру. — Воды!.. — Голос у него был хриплым, почти шепот.

— Он хочет пить.

— Ну, дай ему. Те не должны догадываться.

Дэйн обрадовался — он правильно оценил положение. Рывок за плечо перевернул его на спину и он увидел горлышко бутылки. Из нее хлыстала благословенная влага, полилась по щекам и подбородку. Потом горлышко засунули в рот и он начал пить. Когда горлышко выдернули, послышался приказ:

— Оттащи его отсюда! Он слишком близко к камням. Когда стемнеет, кто‑нибудь захочет унести его.

Дэйна подхватили под мышки, слегка приподняли и потащили. Он прилагал страшные усилия воли, чтобы не потерять сознание от боли, которую ему причиняли толчки о землю. Когда его отпустили, он ударился о землю головой и плечами. Теперь Мешлер оказался совсем рядом.

— Прекрасно! — послышался голос.

Дэйн полуоткрыл глаза. Теперь он не играл роль, а жил в ней. Он смутно видел стоящего рядом человека. Человека? Нет, это был чужак, такой же, как и тот в лагере, если не тот же самый. Он говорил на базовом языке. По крайней мере, это слово было произнесено на базовом языке звездных линий, но с сильным акцентом.

— Да, хорошо сработано, Джулио. Такой вид разобьет сердце любому спасательному отряду. Несомненно, он попытается подползти к своему товарищу, чтобы освободить его, что он и делал, но упал. Люди в этих диких мирах слишком заняты мыслями о долге друг перед другом. Если бы не эта их слабость, нам бы не выпутаться.

Чужак поднял голову, на которой был не капюшон, а нечто, напоминающее шлем, из которого торчала антенна, и посмотрел на север. Неужели они ждут, что помощь придет так быстро? Насколько Дэйн мог судить, они на расстоянии многих часов пути от ближайшего поселка, а из Картла никто больше не появится.

— Надо зажечь лампы. Бури нет, но ночь темная.

Тьма действительно сгущалась. Теперь Дэйну была видна почти вся сцена. Другого человека, поднятого на борт вторым, он не видел. Должно быть, он лежал по ту сторону обломков. Мешлер был неподвижен, хотя время от времени бросал на Дэйна пристальные взгляды. Незнакомцы возились с двумя диффузными лампами, устанавливая их так, чтобы они бросали свет на сцену крушения, а остальное оставляли в тени. Почему они больше не используют контрольный луч? Дэйн сам тут же нашел ответ. Они уже пытались это сделать и все кончилось крушением, а им нужен исправный флиттер.

Чужак в последний раз осмотрел сцену. Остальные укрылись в тени, вооружившись танглерами. Чужак снова остановился возле Дэйна и рейнджера.

— Молитесь своим богам, — сказал он, — чтобы вам не пришлось долго ждать. Мы сейчас еще сдерживаем зверей, но у нас нет нужного оборудования, и сколько мы сможем их сдерживать — неизвестно. Игра случая, в которой больше всего проиграете вы и те, за камнями. Их последний робот останавливается. Сколько времени они смогут с двумя бластерами и несколькими станнерами обороняться от тех, кто там бродит?

Чужак обвел рукой местность, и Дэйн понял все и увидел кошмарные чудовища. Большинство из них он даже не смог бы описать, но увидел он достаточно для того, чтобы понять, какое будущее их ожидает.

Глава 17

ПРЕСЛЕДОВАНИЕ К КРЫСИНОЙ НОРЕ

— Мы надеемся на слабость вашего племени, — продолжал чужак. — У вас эмоции перевешивают разум. Увидев человека в беде, вы бросаетесь на помощь. А у нас подготовлено жалостливое зрелище.

Дэйн почувствовал в этом высказывании черный юмор, как будто чужак находил эту слабость забавной для своей породы. Но понимает ли он, что сцена слишком хорошо поставлена? Любой человек с нормальной подозрительностью, отвечающий на призыв о помощи, будет с осторожностью приближаться к хорошо освещенной и организованной сцене катастрофы. Предположим, Картл прорвался пульсирующей передачей сквозь помехи, но не следует слишком надеяться на это, надо думать только о предстоящем. Если те, кто ответит на призыв о помощи — если они вообще ответят — ничего не заподозрят… Чужак отошел.

— У них может получиться, — прохрипел Мешлер, будто горло у него пересохло, а слова вырывались с болью. — С воздуха все