Эта безумная Вселенная - Эрик Рассел

Надо сказать, что и человеческое зрение воспринимало уроженцев Реи в виде туманных пятен. Но солярианцам было легче: умственное восприятие дополняло то, чего не видели глаза, а разум «призраков» с Реи давно стал частью общесолярианского разума. Просто у людей и шмелей были не совсем видимые братья, вот и все.

Лоусон мысленно слушал слова Ридера:

— Я только что вернулся с заседания Военного совета. Это моя третья встреча с ними. Главным у них некий волосатый забияка по имени Гластром. Ему не дает покоя навязчивая мысль, будто твой Маркхамвит строит ему козни и пытается заманить в ловушку.

— Здесь такая же комедия. Маркхамвит засадил меня в камеру и теперь решает, как быть дальше. Ждет знака судьбы или чего-то подобного.

— Меня бы здесь тоже с удовольствием упрятали подальше, — сообщил разум Ридера, даже не спросив, как Лоусон переносит тяготы заключения. — Думаю, их удерживает только одно: они не знают, что делать с остальными. — Взгляд Ридера переместился на призрачную четверку. — Ребята немного показали нилеанцам, какие чудеса умеют вытворять рассерженные духи. Они отключили свет во всем городе. Охранники едва не свихнулись и принялись палить по своей малой луне. Было очень смешно, но нилеанцы почему-то не смеялись.

— Мои спутники здесь тоже не вызывают бурю восторга. — Лоусон помолчал. — Хуже всего, что обе стороны постоянно подозревают друг друга в обмане, считая солярианцев уловкой врага. Им не до наших требований. Самое скверное — все это может продолжаться до бесконечности. Маркхамвит в полнейшем замешательстве. Его единственная тактика — тянуть время.

— Гластром и Военный совет делают то же самое.

— Ограничьте их время, — коротко, но настойчиво потребовали мысли четверых «призраков».

— Ограничьте их время, — эхом отозвались мысли нескольких шмелей.

— Дайте им всего лишь одну единицу времени, — подтвердили мысли немногочисленных солярианцев, разбросанных по здешней галактике.

— Дайте им всего лишь одну единицу времени, — согласился мощный коллективный разум солярианцев по ту сторону межгалактической бездны.

— Думаю, лучше предупредить их немедленно.

Лоусон увидел глазами Ридера, как тот встал и направился к открытому люку. Ридер не опасался, что, выдвигая ультиматум, он рискует своей жизнью. Он не имел возраста, поскольку был частью громадной общности. Будучи ее частицей, он мог не опасаться смерти — ведь он принадлежал к бессмертному целому. Как и Лоусон, Ридер воспринимал себя так: я плюс все остальные люди и плюс все остальные существа и сущности. Индивидуальное «я» может бесследно сгинуть, но Солярианское Содружество вечно и неуничтожимо.

Пора от слов переходить к делу. Лоусон оборвал мысленный поток и вернулся в камеру. Он встал, зевнул, потянулся и подошел к решетке.

— Мне нужно немедленно поговорить с Маркхамвитом.

Надзиратель опустил свиток на пол и обреченно вздохнул. Только размечтался о покое, как на тебе!

— Когда будет нужно, Великий Правитель сам пошлет за тобой, — сказал надзиратель. — А пока можешь отдыхать. Ложись и спи.

— Я не сплю.

— Спать нужно всем, — поучающим тоном произнес надзиратель, — Бессонница ни к чему хорошему не приводит.

— Говори за себя, — посоветовал ему Лоусон. — Я никогда в жизни не спал и, как видишь, жив и здоров.

— Даже Великий Правитель спит, — торжественно объявил надзиратель.

Но и эта, казалось бы, неопровержимая истина не убедила Лоусона.

— Ты видел это собственными глазами? — спросил он.

Надзиратель недоуменно глядел на него, будто искал в словах

Лоусона замаскированное оскорбление в адрес вождя.

— Мне приказано следить за тобой, пока Великий Правитель не пожелает снова тебя увидеть, — не найдя ничего лучшего, сказал надзиратель.

— Прекрасно. Тогда сходи к нему и узнай, не желает ли он меня видеть.

— Я не смею.

— В таком случае позови сюда кого-нибудь, кто посмелее тебя.

— Я позову начальника охраны, — быстро сообразил надзиратель.

Он скрылся в коридоре и вскоре вернулся с начальником охраны — более рослым, толстым и угрюмым типом. Он сердито посмотрел на узника и пробасил:

— Из-за какой еще ерунды ты меня беспокоишь?

Лоусон мастерски изобразил нарастающее изумление.

— Вы что, в самом деле осмеливаетесь называть личные дела Великого Правителя ерундой?

Куда только девалась напыщенность начальника охраны! Он стал похож на проколотый воздушный шар, из которого с шипением выходил воздух. Он съежился и заметно побледнел. Надзиратель поспешил ретироваться, боясь, как бы и его не заподозрили в чем-нибудь недозволенном.

— Я не имел в виду личные дела вождя.

— Я искренне надеюсь, что нет, — заявил Лоусон, мастерски изображая почтение к Великому Правителю.

Кое-как уняв волнение, начальник охраны спросил:

— О чем ты хотел говорить с Великим Правителем?

— Я готов вам сообщить, но только после того, как вы предъявите документ.

— Документ? — переспросил вконец сбитый с толку офицер. — Какой документ?

— Документ, подтверждающий ваше право быть цензором всех разговоров, которые ведет Великий Правитель.

— Я пойду и посоветуюсь с начальником гарнизона, — выпалил бедняга.

Вид у него был просто жалкий. Он как будто вляпался в навозную кучу и теперь спешно искал укромный уголок, чтобы поскорее счистить все это со своих сапог. Вернувшийся надзиратель снова уселся на табурет, опасливо поглядывая на Лоусона. Заметив на рукаве мундира притаившуюся вошь, надзиратель безжалостно оборвал ей жизнь.

— Я дал твоему начальнику сотню тысячных отрезков времени, — сообщил ему Лоусон. — Если он не вернется, я отсюда ухожу.

Надзиратель вскочил, сжал в руке винтовку и тревожно посмотрел на странного двурукого.

— Ты не можешь выйти.

— Почему?

— Ты заперт.

В ответ Лоусон рассмеялся.

— И я здесь, — привел новый довод надзиратель.

— Жаль, что ты здесь оказался, — пожалел его Лоусон. — Ты ведь должен действовать по уставу. Одно из двух: ты либо застрелишь меня, либо нет. Если ты меня не застрелишь, я уйду, и Маркхамвит рассердится. Но если ты меня убьешь, он будет вне себя от гнева. — Лоусон медленно покачал головой. — Ох, не хотел бы я сейчас оказаться на твоем месте.

Надзирателю становилось все тошнее. Он старался одновременно следить за решетчатой дверью и коридором. Появление начальника охраны стало для него подлинным спасением. Подойдя, начальник коротко приказал открыть дверь. Лоусону он сказал:

— Начальник гарнизона передал твою просьбу. Тебе разрешили переговорить с первым министром Ганном. Дальнейшее решение зависит от него.

Начальник охраны двинулся первым. За ним шел Лоусон, а надзиратель плелся в хвосте. Узника привели в тесную комнату. Начальник охраны подал ему телефонные принадлежности. Лоусон взял наушник, но его ухо было крупнее, и он притиснул наушник пальцем. Потом он взял микрофонную трубку и одновременно послал на корабль мысленный сигнал, приглашая спутников послушать беседу.

— Сейчас увидите, как они подергаются, — мысленно добавил Лоусон.

В наушнике раздался голос Ганна:

— Все, что ты желаешь сказать Великому Правителю, можешь сказать мне.

— Прошу передать ему новость: в его распоряжении осталось семь восьмых единицы времени, — сказал Лоусон. — Одну восьмую его подданные попусту растратили на препирательства со мной.

Краешком глаза Лоусон заметил, как помрачнел начальник охраны. Они даже не приняли меры предосторожности, оставив дверь открытой. Оба окна также были полуоткрыты. Замечательно. Жужжалка, Лу и все остальные смогут беспрепятственно сюда проникнуть.

— Семь восьмых единицы времени? — запоздало переспросил Ганн. Голос его чуть дрогнул. — Для чего?

— Чтобы послать приказ к возвращению.

— К возвращению?

— Как жаль, что и вы тратите бесценное время, повторяя куски моих фраз, — вздохнул Лоусон. — Вы отлично знаете, о чем я говорю. Вы же постоянно присутствовали при моих разговорах с Маркхамвитом. И тугоухостью, по-моему, вы тоже не страдаете.

— Прекрати мне дерзить! — не выдержал Ганн. — Твоя наглость переходит все пределы. Я хочу знать точно: почему у Великого Правителя есть лишь семь восьмых единицы времени?

— Теперь из-за вас времени стало еще меньше: тринадцать шестнадцатых. За это время он должен сделать то, о чем я сказал.

— Ты вздумал нас пугать? — взвизгнул Ганн. — А если он ничего не сделает?

— Тогда мы начнем действовать сами.

— Ты все врешь! У тебя нет…

Голос первого министра резко оборвался, поскольку в трубке, тише и глуше, зазвучал еще один, властный голос. Лоусону было слышно, как Ганн торопливо повторял: «Да, мой повелитель. Опять этот наглый пришелец, мой повелитель».