1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе - Николай Черушев

И все-таки портрет Ворошилова будет неполным и одномерным, если представлять эту личность только в негативном виде, если рисовать лишь одной черной краской. Нельзя, вероятно, думать, что он никогда не сомневался в решениях, принятых Сталиным и ЦК партии, не усомнился в правомерности действий НКВД по изъятию из армии и флота ее командных, политических, инженерно-технических кадров. Известно, что такие случаи имели место и мы не вправе пройти мимо них, не сделав их анализа.

Если верить сообщению бывшего порученца Ворошилова – генерал-лейтенанта в отставке Р.П. Хмельницкого, то нарком в начале июля 1938 года пытался отговорить своего заместителя командарма 1-го ранга И.Ф. Федько от посещения НКВД, когда тот обратился с просьбой организовать ему встречу с Ежовым с целью доказать свою непричастность к заговору: «Не надо ходить к Ежову… Вас там заставят написать на себя всякую небылицу. Я прошу Вас, не делайте этого…»[559]

О чем может свидетельствовать сей весьма примечательный факт? При условии действительности его наличия это означает только то, что Ворошилов знал истинную цену признаний арестованных командиров РККА. Пусть не в полной мере, но знал. И основная его вина заключается в том, что он, зная это, не предпринимал решительных шагов против жестокого избиения подчиненных ему кадров. И все же, и все же…

«Железного наркома и первого маршала» изредка, но все же посещали сомнения в правильности политики, проводимой Сталиным в отношении военных кадров. И даже больше – известны случаи, относящиеся, правда, к 1939 году, когда Ворошилов ходатайствовал перед Сталиным за некоторых арестованных. Например, в начале 1939 года он обратился к «вождю народов» с просьбой освободить из тюрьмы бывшего начальника штаба ВВС 1 й Краснознаменной армии П.С. Володина и оставить в силе ранее сделанное представление о награждении его орденом Ленина за руководство действиями авиации в боях у озера Хасан. Удивительно, но на этот раз Сталин пошел навстречу. Его резолюция: «Тов. Ворошилову. Согласен.» одним росчерком пера решила судьбу человека.[560]

Правда и то, что Володин недолго побыл на свободе. Как уже отмечалось, НКВД, один раз захватив жертву, уже не мог с ней расстаться ни при каких обстоятельствах, находя новую (а чаще всего используя старую) причину для повторного ареста. Нам неизвестны случаи, чтобы после вторичного ареста «органы» кого-то затем снова освободили. Так получилось и с Павлом Семеновичем Володиным – он в 1941 году, уже будучи начальником штаба ВВС Красной Армии и генерал-майором, был снова арестован и в конце октября того же года расстрелян по приказу Берия вместе с группой военачальников (Г.М. Штерн, А.Д. Локтионов, П.В. Рычагов, Я.В. Смушкевич и др.)[561].

Еще один факт на тему о наличии у Ворошилова «крамольных» мыслей сообщает адмирал Н.Г. Кузнецов в своих записках «Крутые повороты». «…Однажды после совещания в Кремле он (Ворошилов) спросил меня, считаю ли я моего бывшего командующего Черноморским флотом Кожанова, с которым много лет служил, врагом народа. Спрошено это было в осторожной форме. Поэтому не менее осторожно и я ответил, предоставив возможность высказаться ему самому. «Я не верю, чтобы он был врагом народа», – сказал Ворошилов, чем просто ошеломил меня. Я был подчиненным Кожанова (командовал крейсером и не больше), а Ворошилов был много лет наркомом и его ближайшим начальником. Теперь он сказал, что не верит в его виновность, а мне казалось, что он знает обстоятельно, за что посадили Кожанова. Кому же как не ему твердо знать и ответственно сказать: «Да, он виновен, я в этом убежден». Или: «Нельзя сажать, пока не доказана виновность»[562].

Бывший нарком ВМФ Кузнецов приходит к выводу о том, что свое личное благополучие Ворошилов поставил превыше всего. В какой-то период времени он вполне мог позитивно влиять на поступки и поведение Сталина, но не смог или не захотел этого сделать, за что и обязан нести вместе с ним ответственность. Кузнецов недоумевает: «…Подумайте, как можно спокойно спать, когда сотни и тысячи его подчиненных были арестованы и он знал, что это неправильно. Пример, приведенный с Кожановым, убеждает меня, что он не только сомневался, как сказал осторожно мне, – был убежден в его невиновности»[563].

Эти тревожные размышления принадлежат крупному столичному руководителю. Но ведь точно такие же недоуменные вопросы задавали себе и командиры из глубинки – в гарнизонах, военных городках, в штабах и училищах. Например, полковник Илья Дубинский, заместитель начальника Казанских технических курсов усовершенствования начсостава автобронетанковых войск, в недавнем прошлом командир 4 й танковой бригады, снятый с нее за связь с арестованными комкором В.М. Примаковым и комдивом Д.А. Шмидтом: «…Неужели судьба этих кадров, соратников по Гражданской войне, была безразлична Ворошилову? С кем же он собирался бить обнаглевшего Гитлера?..»[564]

Ответ на возникшие много лет назад вопросы Дубинский смог получить незадолго до ХХII съезда партии (после своей полной реабилитации) лично из уст Ворошилова. А получилось это в следующей обстановке. Отмечался, притом весьма торжественно, юбилей старого большевика Ф.Н. Петрова. Там Ворошилов, выступая с трибуны, сказал: «Многие удивляются, как это мы, старая гвардия, уцелели во время разгула сталинских репрессий? Отвечаю – надо было иметь здравый смысл и военную хитрость!» Вот и разгадка всего секрета! Военная хитрость наркома Ворошилова заключалась в том, чтобы подтолкнуть под нож лучших полководцев, героев Гражданской войны, а самому уцелеть. Выходит, что здравый смысл был только у наркома, а остальные военачальники жили без всякого смысла и хитрости[565].

Адмирал Кузнецов, как и многие другие, искренне считал, исходя из близости Ворошилова к Сталину, что он, нарком обороны, лучше всех знает положение с кадрами в подчиненном ему ведомстве. Думал, что Ворошилову достоверно известно, за что арестовали и осудили того или иного военачальника, какова степень его вины. Однако, как показывает сам же Кузнецов, Ворошилов слабо разбирался в этих вопросах. И вовсе не потому, что не хотел знать, а потому, что просто не обладал необходимой информацией. И здесь Н.Г. Кузнецов несколько противоречит сам себе: почему это органы НКВД производят аресты командных и политических кадров на Тихоокеанском флоте, даже не советуясь с ним, командующим, и не ставя его в известность. А почему, собственно говоря, всесильные органы госбезопасности, оперируя таким образом во флотском масштабе, не могли делать того же самого в масштабе союзном?

Фактически же оно так и было, ибо положение с кадрами в наркомате обороны в целом слагалось из положения дел в округах и на флотах. Известно много случаев, когда увольнение из рядов РККА лиц высшего комначсостава производилось уже после их ареста. Часто события развивались так стремительно, изъятие кадров шло так быстро, что Управление по комначсоставу просто не справлялось с объемом работы, в том числе с бумажной, связанной с массовым их перемещением (арест, увольнение в запас, выдвижение на новые должности). Масштабы репрессий приобрели такую небывалую величину, что часто, особенно в 1937–1938 годах нарком и его заместители не владели полностью обстановкой в войсках.

Свою оценку личности Ворошилова дает и Маршал Советского Союза Г.К. Жуков, достаточно близко общавшийся с ним в последние предвоенные годы. В целом она мало чем разнится от мнения Н.Г. Кузнецова, разве что отдельными формулировками. «…Надо сказать, что Климент Ефремович пользовался авторитетом среди командно-политического состава армии и флота как один из ближайших соратников Владимира Ильича Ленина, как один из старейших активных работников нашей большевистской партии, не один раз отбывавший тюремное заключение за активную борьбу с царизмом. Но, как знаток военного дела, он, конечно, был слаб, так как кроме участия в Гражданской войне он никакой практической и теоретической базы в области военной науки и военного искусства не имел, поэтому в руководстве Наркоматом обороны, в деле строительства вооруженных сил, в области военных наук он должен был прежде всего опираться на своих ближайших помощников, таких крупных военных деятелей, как М.Н. Тухачевский, А.И. Егоров, С.С. Каменев…»[566]

Жуков, работавший в начале 30 х годов помощником инспектора кавалерии РККА, еще тогда, как он утверждает, сделал очень важный для себя вывод в отношении роли и места Ворошилова и его заместителя Тухачевского. «…Михаил Николаевич Тухачевский вел большую организаторскую, творческую и научную работу, и все мы чувствовали, что главную руководящую роль в Наркомате обороны играет он… Умный, широко образованный профессиональный военный, он великолепно разбирался как в области тактики, так и в стратегических вопросах…»[567]