Брет Гарт. Том 1 - Фрэнсис Гарт

Все снова заключили друг друга в объятия.

Граф де Ла Фер медленно воздел руки к небу.

— Да благословит вас бог! Да благословит вас бог, дети мои! Как бы мы ни расходились в мнениях относительно политики, мы все придерживаемся одного мнения относительно наших собственных достоинств. Где найдете вы человека лучше Арамиса?

— Лучше Портоса? — сказал Арамис.

— Лучше Д’Артаньяна? — сказал Портос.

— Лучше Атоса? — сказал Д’Артаньян.

ГЛАВА III,

в которой описывается, как король Франции лез по лестнице

Король сошел в сад. Осторожно пройдя по ступеням террасы, он приблизился к стене под окнами мадам. Слева находились два окна, скрытых вьющимся виноградом. Это были окна апартаментов Лавальер.

Король вздохнул.

— До этого окна около девятнадцати футов, — сказал король. — Если б у меня была лестница около девятнадцати футов длиной, она достала бы до этого окна. Это логично.

Вдруг король обо что-то споткнулся.

— Сен-Дени! — вскричал он, глядя себе под ноги. Это была лестница ровно девятнадцати футов длиной.

Король приставил ее к стене. При этом он нижним концом упер ее в живот человека, который лежал, спрятавшись под стеной. Человек не издал ни крика, ни стона. Король ничего не подозревал. Он стал взбираться по лестнице.

Лестница была коротка. Людовик Великий был невысок ростом. До окна не хватало двух футов.

— Господи! — сказал король.

Вдруг кто-то снизу приподнял лестницу на два фута. Это дало возможность королю прыгнуть в окно. В дальнем конце комнаты стояла молодая хромоногая девица с рыжими волосами. Она трепетала от страсти.

— Луиза!

— Король!

— О боже, мадемуазель!

— О боже, государь!

Но тихий стук в дверь помешал влюбленным. Король издал крик гнева, Луиза — крик отчаяния. Дверь отворилась, и вошел Д’Артаньян.

— Добрый вечер, государь, — сказал мушкетер.

Король дернул сонетку. В дверях показался Портос.

— Добрый вечер, государь.

— Арестуйте мсье Д’Артаньяна.

Портос взглянул на Д’Артаньяна и не двинулся с места.

Король побагровел от гнева. Он снова дернул сонетку. Вошел Атос.

— Граф, арестуйте Портоса и Д’Артаньяна.

Граф де Ла Фер посмотрел на Портоса и Д’Артаньяна и любезно улыбнулся.

— Sacré![48] Где Арамис? — в бешенстве спросил король.

— Здесь, государь! — И Арамис вошел в комнату.

— Арестуйте Атоса, Портоса и Д’Артаньяна.

Арамис поклонился и скрестил руки.

— Арестуйте сами себя!

Арамис не двинулся с места.

Король задрожал и побледнел.

— Разве я не король Франции?

— Без сомнения, государь, но ведь и мы тоже, каждый в отдельности, Портос, Арамис, Д’Артаньян и Атос.

— Ах! — сказал король.

— Да, государь.

— Что это значит?

— Это значит, ваше величество, — сказал Арамис, выступая вперед, — это значит, что вы, как женатый человек, ведете себя в высшей степени неприлично. Я аббат, и я восстаю против этого неприличия. Мои друзья Д’Артаньян, Атос и Портос, чистые сердцем юноши, равным образом ужасно шокированы. Посмотрите, как они покраснели, государь.

Атос, Портос и Д’Артаньян покраснели.

— Ах, — задумчиво сказал король. — Вы преподали мне урок. Вы честные и благородные молодые люди; ваш единственный порок — чрезмерная скромность. С этой минуты я произвожу всех вас в маршалы и герцоги, за исключением Арамиса.

— А меня, государь? — сказал Арамис.

— Вы будете архиепископом!

Четыре друга подняли глаза, после чего бросились в объятия друг друга. Чтобы поддержать компанию, король обнял Луизу Лавальер. Последовала пауза. Наконец Атос заговорил:

— Поклянитесь, дети мои, что после самих себя вы будете чтить короля Франции, и помните, что «Сорок лет спустя» мы встретимся снова.

Перевод М. Беккер

МЭК-А-МЭК

Современный роман об индейцах. По Куперу

ГЛАВА I

Ясный октябрьский день клонился к вечеру. Последние лучи заходящего солнца отражались в одном из лесных озер, столь характерных для калифорнийской Сьерры. Справа среди стволов величественных сосен вился дым индейского селения, тогда как слева бревенчатая хижина судьи Томпкинса, осененная каштанами, завершала очаровательную картину.

Несмотря на то, что внешний вид хижины, скромный и непритязательный, вполне гармонировал с диким ландшафтом, внутреннее убранство жилища свидетельствовало об изысканном и утонченном вкусе его обитателей. Аквариум с золотыми рыбками стоял на мраморном круглом столе в одном конце комнаты, в то время как великолепное черное фортепьяно занимало другой. Пол был покрыт мягким гобеленовым ковром, а стены украшали картины, кисти Ван Дейка, Рубенса, Тинторетто, Микеланджело, а также произведения более современных живописцев — Тэрнера, Кенсетта, Черча и Бирштадта. Несмотря на то, что судья Томпкинс выбрал себе для жилья окраину цивилизованного мира, он не мог совершенно отрешиться от привычек и вкусов своей прежней жизни. Сидя в роскошном кресле, он писал на бюро красного дерева, между тем как его дочь, прелестная молодая девица семнадцати лет от роду, вышивала тамбурным швом, примостившись на софе у его ног. В большом просторном камине пылали ярким пламенем сосновые поленья.

Джиневра Октавия Томпкинс была единственной дочерью судьи Томпкинса. Мать ее много лет назад умерла в прериях. Дочь выросла в достатке, и на ее образование не жалели никаких средств. Она окончила одну из лучших частных школ и говорила по-французски с превосходным калифорнийским акцентом. Невыразимо прекрасная, она была одета в белое платье из муар-антик, отделанное тюлем. К ее иссиня-черным локонам был приколот тот самый скромный розовый бутон, которым все романтические героини неизменно украшают свои волосы.

Судья первым нарушил молчание.

— Джиневра, мне кажется, что поленья, которые питают этот огонь, подобраны весьма опрометчиво. Шипение, производимся смолой, обильно выделяющейся из оных, отнюдь не благоприятствует сочинению.

— Вы правы, отец, но мне казалось, что оно предпочтительнее, нежели беспрерывное потрескивание, которым, как правило, сопровождается сгорание более выдержанных фрагментов древесины.

Судья восхищенно воззрился на вдохновенные черты грациозной девицы, и музыкальные звуки голоса дочери заставили его забыть легкое раздражение, вызванное сырыми дровами. Он нежно гладил ее по головке, когда тень высокой фигуры, внезапно затмившая дверной проем, заставила его поднять голову.