Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден

На стенах показалось больше людей. Наблюдая за тем, что происходит внизу, некоторые из них высовывались почти так же далеко, как и тот, кто теперь лежал у ног Чингиса.

– Когда город падет, ты узнаешь, насколько тебе повезло, – сказал ему хан на его языке.

Человек тупо вытаращил глаза на Чингиса, а Хасар спешился и помог счастливчику забраться в седло.

После шести месяцев осады стены Герата пали. Рухнула одна из башен вместе с участком стены, открыв широкий проход в город. Тумены быстро ворвались внутрь, но сопротивления не встретили. Улицы Герата были наполнены смердящими трупами и умирающими. Оставшихся в живых выводили на равнину, ставили на колени и вязали по рукам и ногам. Лишь одно это занятие растянулось на несколько дней, ведь крепость была буквально до отказа набита мужчинами, женщинами и детьми. Тэмуге поручил своим слугам вести учет пленников на восковых дощечках, и всего пленных насчитали сто шестьдесят три тысячи. Почти треть населения города погибла от жажды и голода во время осады. В страхе и отчаянии живые рыдали и стонали, когда их вязали, готовя к кровавой расправе, и шум их голосов долетал до монгольского лагеря и слышался в каждой юрте. Воины хана прочесывали дом за домом, осматривали каждую комнату и подвал, пока город не превратился в безмолвный склеп, заполненный мертвецами. После осады город ужасно смердел, и даже многие воины дышали с трудом в окружении гниющих трупов.

Тэмуге покончил с подсчетами лишь на закате, и Чингис назначил проведение казни пленных на утро. Хан вернулся к себе, чтобы поесть и выспаться, но дома его ждала Чахэ. Сначала она молчала, и Чингис рад был ее увидеть. Она хлопотала возле печи, готовя чай и разогревая пресные лепешки с бараниной и травами, которые испекла утром. Хан не сразу заметил ее напряжение, но когда Чахэ поднесла блюдо с лепешками, он взял ее за руку и почувствовал в ней нервную дрожь.

– Что-то случилось? – спросил он.

Жена опустила голову. Она знала, что, скорее всего, он уступил бы ее настойчивой просьбе, но сердце Чахэ билось так быстро, что она едва могла дышать. Она встала перед ним на колени, и муж позабыл о еде, удивленный поведением жены.

– Муж, у меня есть просьба к тебе, – начала она.

Чингис взял ее руки в свои ладони.

– Проси, – ответил он.

Чахэ через силу набрала воздуха в грудь.

– Женщины и дети, – произнесла она. – Дай им свободу. Они разнесут весть о падении города. Они…

– Не хочу говорить об этом сегодня, – отрезал Чингис, отпуская руки жены.

– Муж! – взмолилась она снова. – Я слышу, как они плачут.

Он послушал ее, когда она держала ключ к предательству Кокэчу. Он послушал ее, когда она убеждала его назвать наследником Угэдэя. Ее глаза околдовывали его.

Чингис зарычал, гневаясь на жену.

– Ты не понимаешь, Чахэ, – ответил он. Жена подняла голову, и он увидел блеск слез в ее глазах. Против собственной воли он продолжил: – Я делаю это не для удовольствия. Но я должен, потому что весть об этом убийстве распространится дальше, чем я могу доскакать. Молва разлетится отсюда, Чахэ, как быстрая птица. Пусть говорят, что я вырезал всех жителей Герата, что месть моя была страшной. Одно мое имя будет внушать ужас тем, кто вознамерится пойти против меня.

– Только мужчин… – начала вновь Чахэ.

– Мужчины всегда гибнут на войне, – раздраженно фыркнул Чингис. – Это естественно. Те, кто восстает против меня, кладут руку в пасть волку. Я хочу, чтобы они это знали. Они потеряют все и могут не рассчитывать на милосердие. – Чингис снова протянул руку и прикоснулся к лицу жены мозолистой ладонью. – Это хорошо, что тебе жаль их, Чахэ. Ничего иного я и не ожидал бы от своей жены и матери своих детей. Но завтра должна пролиться кровь, чтобы мне не пришлось повторять этого вновь еще сотню раз. Эти мусульмане не платят мне дань, потому что не признают моего права властвовать над ними. Но они склонят головы, потому что, если не сделают этого, познают мой гнев и увидят, как все, что им дорого, обратится в пепел.

Слезы бежали из глаз Чахэ, и Чингис нежно погладил ее по щеке:

– Я хотел бы выполнить твою просьбу, Чахэ. Но если я сделаю это, завтра будет другой город, и еще, и еще. Жизнь сурова в этих краях, и люди привыкли к смерти. Если мне суждено править ими, то они должны знать, что перечить мне – значит быть уничтоженным. Они должны бояться, Чахэ. Это единственное средство.

Жена не отвечала. Ее залитое слезами лицо возбуждало, и Чингиса внезапно охватило желание. Поставив блюдо с едой на пол, Чингис поднял жену и уложил на низкую постель рядом с собой. Когда его губы прикоснулись к устам Чахэ, та содрогнулась. То ли от страсти, то ли от страха – Чингис не знал.

На рассвете Чингис оставил Чахэ в юрте и отправился наблюдать за казнью. Экзекуцию хан поручил туменам Угэдэя и Толуя. Двадцать тысяч воинов долго чистили и натачивали клинки, но даже такое число людей устанет до полусмерти ко времени, когда кровавая работа завершится.

В утренней тени поверженного города пленники сгрудились в огромную единую массу и жались друг