Тайны Кремля - Юрий Жуков

Ту же цель преследовал и вывод из всего несколько дней назад обновленного секретариата еще двоих. А. Б. Аристова, после 19 съезда «наблюдавшего» за работой парторганизаций союзных республик, крайкомов и обкомов РСФСР, направили председателем Хабаровского крайисполкома «ввиду особой важности укрепления руководства на Дальнем Востоке». Н. А. Михайлова, чтобы он «сосредоточился на работе в Московском областном комитете КПСС», освободили от обязанностей заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС и секретаря ЦК КПСС. Наконец, существенно повлияло на положение на политическом Олимпе и еще два решения. Н. Н. Шаталина перевели из кандидатов в члены ЦК КПСС, а А. И. Микояна — в состав ПСМ СССР[786]. Видимо, как благодарность за поддержку.

И все же такие кадровые перестановки, нарушившие прежнее соглашение, не следовало рассматривать как поражение Маленкова. Скорее, нужно оценить как хотя и вынужденный для него, но все еще компромисс с появившейся в узком руководстве достаточно сильной группировкой, открыто и дружно выступившей против ею же выдвинутого и признанного лидера. Ведь Георгий Максимилианович не только потерял, но и приобрел, хотя полностью не сумел компенсировать утраченное. В секретариате, который теперь состоял всего из четырех человек Хрущева, Поспелова, Суслова и Шаталина, сохранил двух своих сторонников. Более того, использовав принцип разделения ветвей власти, добился от Пленума согласия на подготовку постановления о расширении прав министров СССР[787], что должно было максимально освободить и их, и, тем самым, его самого от слишком назойливой опеки со стороны Хрущева, отделов ЦК. Правда, в немалой степени помогли Маленкову в том его соперники — Берия, Молотов, Булганин, Микоян, были еще более заинтересованы в усилении собственных позиций, собственной самостоятельности.

Но каким бы значительным все это ни выглядело с точки зрения аппаратной игры, для Маленкова более важным, самым главным результатом Пленума, бесспорной победой явилось иное — отсрочка обсуждения государственного бюджета на текущий год. Точнее, одобрение необходимости коренной переработки имевшегося проекта, предусматривавшего непомерные расходы на оборону. Те самые расходы, которые, несмотря на завершение войны, не сокращались, а росли. Увеличились за шесть лет почти вдвое: с 15,8 % в 1947 году до 23,7 % в 1952 году[788]. И это — согласно открытым, официальным данным, заведомо заниженным. Не включавшим (военная тайна!) сведения о затратах на разработку и производство не только ядерного оружия, ракет, но даже и обычного вооружения. Выражавшим стоимость содержания самой огромной армии с двумя мощными ударными группировками в зонах предполагаемых боевых действий: в Германии и на Дальнем Востоке, неподалеку от границы с Кореей.

В 1953 году, как вспоминал тогдашний министр финансов Зверев, порождаемый даже сохранением на прежнем уровне расходов на оборону дефицит бюджета должен был составить не менее 50 миллиардов рублей, то есть его десятую часть[789]. Маленкову, дабы сдержать свое обещание о приоритете мирной экономики, о повышении жизненного уровня, предстояло получить согласие узкого руководства на полный пересмотр уже сверстанного народнохозяйственного плана и его финансового эквивалента — бюджета. Заставить Берия, Булганина пойти на ущемление собственных интересов. И он сумел этого добиться. Потому-то оказался единственным докладчиком на блиц-сессии, продолжавшейся всего два часа. Выступил 15 марта с третьей по счету речью, в которой коротко подытожил результаты Пленума, о котором большинство депутатов узнало только неделю спустя, 21 марта, из газет.

Маленков попытался объяснить предложенную перестройку отнюдь не последними событиями, а давней, сугубо практической необходимостью. «Мероприятия по укрупнению ныне существующих министерств, — сказал он, — по объединению в одном министерстве руководства родственными отраслями народного хозяйства, культуры, управления назрели не сегодня. Они уже длительное время, при жизни товарища Сталина, вместе с ним вынашивались в нашей партии и правительстве. И теперь, в связи с тяжелой утратой, которую понесла наша страна, мы лишь ускорили проведение в жизнь назревших организационных мер…»

Вскользь коснулся он и вопроса «коллективного руководства», возникшего буквально накануне как результат очередного раунда борьбы за власть: «Сила нашего руководства, — объяснил Георгий Максимилианович, — состоит в его коллективности, сплоченности и монолитности. Мы считаем, что строжайшее соблюдение этого высшего принципа является залогом правильности руководства страной, важнейшим условием нашего дальнейшего движения вперед по пути строительства коммунизма в нашей стране». Такая формулировка, к тому же высказанная именно Маленковым, должна была означать одно. Он не просто принимает свершившееся — передел полномочий, ограничение собственных прав, но и предупреждает соперников, что не позволит кому-либо из них в будущем попытаться стать единоличным лидером. И далее нарочито подчеркнул свое, первое место — хоть и среди равных: «правительство во всей своей деятельности будет строго проводить выработанную партией политику во внутренних и внешних делах. Мы уже заявили об этой позиции советского правительства. Я имею в виду свое выступление, выступление товарища Берия Лаврентия Павловича, выступление товарища Молотова Вячеслава Михайловича на траурной церемонии 9 марта». Но скупо, в нескольких фразах, повторил только собственную программу[790].

Лишь теперь, после пленума, на котором впервые обозначилось очередное по составу ядро власти, на этот раз «четверка» — Маленков, Берия, Молотов, Хрущев, после сессии, утвердившей правительство в составе 28 человек, и стало возможным завершить то, что начал делать «триумвират». Формирование коллегий укрупненных министерств, создание их внутренних структур, утверждение в должностях руководителей подразделений как в центральном аппарате, так и на местах — в союзных республиках, краях и областях. Осуществление всего этого проводилось с 15 марта — как постановления СМ СССР, а с 17 марта — президиума и возобновившего в тот день свою работу Секретариата ЦК.

С каждой неделей, с каждым назначением и решением позиции и интересы членов «четверки» расходились все больше и больше. Единственно общим для них оставалось одно: стремление прекратить войну в Корее. Та цель, которую наметили Маленков, Берия и Булганин еще весной 1951 года, против которой не возражали теперь Молотов и Хрущев.

Для троих из «четверки» мир на Дальнем Востоке позволял выйти из того тупика, в котором оказались оба блока. Для одного, Маленкова — несоизмеримо большее: решение первой из многих промежуточных задач при проведении в жизнь своего курса. Того самого, который он на сессии советского парламента изложил в новом, более конкретном варианте. «В настоящее время, — заявил Георгий Максимилианович, — нет такого спорного или нерешенного вопроса, который не мог бы быть разрешен мирным путем на основе взаимной договоренности заинтересованных сторон. Это касается наших отношений со всеми государствами, в том числе и наших отношений с Соединенными Штатами Америки»[791].

Более ясно призвать США к переговорам было невозможно. Уверенность же Маленкову в том, что разрядка не только необходима всем, но и возможна, придало только что произошедшее событие. 12 марта посол Великобритании в Москве А. Гайскон по своей инициативе посетил Молотова и за буквально пятиминутную беседу сумел сообщить чрезвычайно важное. Выражая отнюдь не свое, а министра иностранных дел Идена, а может быть и премьер-министра Уинстона Черчилля мнение, сказал, «что он сможет оказать помощь в деле ослабления напряженности отношений между двумя странами»[792].

И все же, опасаясь возможной негативной реакции США, советское правительство отказалось от весьма выгодной с пропагандистской точки зрения роли инициатора мирного процесса. Право сделать первый ход предоставило союзникам, да и то на уровне командующих северо-корейской армией и китайских «добровольцев».

28 марта Ким Ир Сен и Пын Дехуай неожиданно сочли необходимым все-таки ответить согласием на предложение, направленное им еще месяц назад главнокомандующим объединенными силами ООН в Корее генералом Марком Кларком. На то самое, в котором предлагалось провести скромную, чисто гуманную и ни к чему не обязывающую акцию — обмен ранеными и больными военнопленными. Казалось, на этом можно было бы и ограничиться, не торопить развитие событий. Однако для того, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в конечной цели коммунистического блока, переписку военачальников тотчас же подкрепили и вполне официально, на государственном у ровне.