Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ) - Светлана Дильдина

Къятта возглавил погоню. Девчонка достаточно подняла шуму и оставила следов, но все-таки умудрилась выиграть время, свернув и проехав через земли Рода Икуи. Питоны неплохо относились к Ахатте, но объяснять, зачем чуть не десяток чужих синта решили проехаться через их кварталы, все-таки потребовалось, а Къятта вгорячах не подготовился, что соврать. Ведь не скажешь в открытую — у нас сбежала северная заложница!

Но теперь они наконец шли по прямому следу. Широкие дороги для девчонки закрыты, обходных лесных тропок северянка не знает. Ей остаются узкие, но нахоженные. Несется, словно одержимая нихалли…

Они торопились — не потому, что всадница на грис могла пересечь граница Асталы; этого сделать бы не успела в любом случае, скакун не выдержит непрерывного бега, да еще с ношей на спине. Хуже, если беглянка свалится где-нибудь и сломает ногу или шею, или вовсе станет жертвой лесной хищной твари. Могло случиться и так, что бежала она не по собственной глупости, а все давно было уговорено. Мало ли в Астале шпионов Севера!

Тогда у девчонки будет и сменная грис, и опытный провожатый — может, и не один. И, хоть погоню за пределами земель Асталы не запретит никто, все-таки очевидно будет — южане ее упустили. А значит, у Тейит появится преимущество в той игре, что ведут северяне.

Оставалось надеяться, что шпионы устроили бы ей побег как-нибудь более умело и незаметно.

Северянка оказалась не так уж глупа. Къятта второй раз обругал себя за опрометчивость, когда они наткнулись на “зыбкое место” — редкие и сильные уканэ могли создавать такие, словно туман или рябь набрасывая. Значит, и северянка могла, интересно, что еще умеет… а он просто дурак, позабыл, что она ухитрилась избавиться от браслета. Не посчитал девчонку хоть сколько-то годной противницей, тем более свои от нее избавились. Рябь-обманка не могла длиться долго, но Этле перешла ручей. Значит, на другой стороне поджидает такая же проклятая штука, и поди найди, где беглянка вышла на самом деле. А ждать, пока морок развеется — день или два потерять.

— Иди, — сказал Къятта, кладя брату руку на плечо. Так долго запрещал ему перекидываться, если рядом люди. И вот уже среди прелой листвы, раздвигая боками разросшийся у ручья подлесок, ступает черный массивный зверь.

Энихи нашел место с легкостью. Вернулся в человечий облик с видимой неохотой, по зверю то было видно — и мышцы под гладкой блестящей шкурой, и привставшая короткая грива на хребте, и напряженные будто в прыжке лапы показывали — он хочет в лес. Один. Прямо сейчас.

Успеет еще…

Дальше идти по следу оказалось сложнее, лесная дорога тут сильно ветвилась и была каменистой. Вскоре поняли, что им повезло: Этле не смогла вовремя миновать озеро и теперь вынуждена будет его обходить. Это значит, можно зайти с двух сторон: помимо дороги есть старая звериная тропа. Ее знали оба брата, но Къятта велел младшему идти по следу, а не наперехват. Если девка снова наведет морок, зверь справится.

Когда разъезжались, обернулся и видел — конечно же, младший уже перекинулся. Ох, лишь бы совладали с ним, если что…

Зверь понимал, кого он преследует, и помнил здешние тропы, но ему не нравились его спутники. Не нравились испуганные грис, которые танцевали невдалеке, цокая раздвоенными копытами. Он мог бы убить какую-нибудь, но помнил — нельзя. Поэтому он нырнул в заросли и вынырнул в нужном месте много шагов спустя, но в свою очередь сократив расстояние до беглянки и отделавшись от всадников на грис.

Лишь один из спутников удержался подле, он выпрыгнул из седла и кинулся за зверем, пока остальные замешкались. Юноша-синта ловко проскальзывал среди лиан и лап колючего кустарника, гордый выносливостью своей — впереди был только черный энихи, которого тоже гнала вперед сила юности. Они двигались быстро, хоть и не столь стремительно, как раньше — и вскоре выбрались на дорогу, по которой не так давно проехала северянка. Вдалеке слышался стук копыт, голоса остальных.

Энихи почуял запах, как бывает перед грозой; миновал брошенную Этле завесу — он просто не понял, что это такое, она ставилась не на зверя, а на охотника. Но юноша-синта влетел в детище северянки-уканэ с разбегу.

Ужас упал на него клейким пологом, сетью гигантского паука — юноша вскрикнул, рванулся назад, снова жалобно закричал, запутавшись в невидимой сети — и, углядев в зарослях перед собой сверкнувшие алым глаза, исхитрился порвать паутину. Перекатился по земле вбок, слыша дыхание огромного зверя, схватил длинный охотничий нож. Словно древком копья стала Сила в руке, а нож — его наконечником; метнул оружие в мохнатое тело чудовища.

Полный боли вопль был последним, что он услышал — раненый зверь успел-таки прыгнуть.

**

Тейит

В Тейит стояли чудесные дни, предвестники скорых гроз и налетающих из ниоткуда смерчей. Но пока под легким ветерком на террасе возились Куна, Илику и друзья их из Медной ветви: с визгом и хохотом играли в любимую всеми детьми “отбери яйцо у кессаль из гнезда”. За младшими присматривала другая нянька, не Ила — та теперь была лишь помехой, причем слишком уж много знающей.

Слушая веселую возню своих детей, наблюдая за ними через окно, Лачи не испытывал обычной радости. Все скоротечно… недавняя победа может стать поражением, не успеешь вздохнуть. Его дети — сокровище, но ближайшие надежды главы Хрусталя связаны отнюдь не с ними.

Это он сам должен создать для детей такой мир, где они смогут дышать и двигаться. Гора лишает воли… даже если не живешь в глубинах ее, а ходишь по склонам.

Лачи потер висок. Разумеется, он не желает, чтобы все вокруг вдруг начали своевольничать. Управлять беспокойными разве что врагу пожелаешь. Тем паче Тейит-город уже не муравейник — это морская тварь головоног, раскинувшая щупальца на много и много тысяч шагов по склонам. Только вот вместе с нехваткой золота и Солнечного камня, нехваткой Силы и дети начинают рождаться все реже.

Илику особо радостно и громко взвизгнула; беспечное веселье царапнуло когтем по сердцу: снова вспомнил племянников. Нелюбимых, ненужных, но все-таки. Наверное, лучше, если они выживут.

Жена, Саати, подошла сзади, кутаясь в узорную накидку из тончайшей сизой шерсти, оперлась о подоконник, тоже смотря на детей. Но заговорила не о них:

— Ты столько размышляешь о судьбах Тейит, вырождении, безразличии к жизни, а у твоего полукровки, между прочим,