Женщины Цезаря - Колин Маккалоу

Оставался в памяти страшный удар, который она ощутила, когда посланец прямо на пороге сунул ей в руки ужасную маленькую урну — прах ее мужа. А она даже не знала, что он уже мертв. Но вероятно, если бы старший Цезарь был жив, он стал бы для Цезаря большой помехой. Аврелия всегда знала, что ее сын ни в чем не походит на отца. «Гай Юлий, мой любимый муж, сегодня наш сын стал старшим консулом! Он прославит род Юлиев Цезарей так, как не удавалось ни одному Юлию Цезарю…»

А Сулла? Что подумал бы Сулла? Еще один мужчина в ее жизни, хотя они так и не переступили черту, ограничившись единственным поцелуем над чашей с виноградом.

«Как мне было жаль его, бедного, страдающего! Я скучаю по ним обоим. И все же хорошая у меня получилась жизнь. Две дочери удачно вышли замуж, появились внуки, и этот… это божество, мой сын.

Как он одинок! Когда-то я надеялась, что Гай Матий, живший в другой квартире на первом этаже моей инсулы, будет ему другом и наперсником. Но Цезарь ушел вперед — слишком быстро и слишком далеко. Неужели так всегда и будет? Неужели нет никого, к кому он сможет обратиться как к равному? Я молюсь, чтобы однажды он обрел настоящего друга. Увы, не в жене. Мы, женщины, не обладаем ни широтой кругозора, ни опытом общественной жизни, которые ему необходимы в настоящем друге.

Но то пятно на нем, связанное с царем Никомедом, означает, что Цезарь никогда не решится на близкие отношения с мужчиной. Он слишком хорошо знает, что начнут говорить люди. За все эти годы не было ни одного слуха о какой-нибудь порочащей его гомосексуальной связи — разве это не служит доказательством? Но на Форуме всегда найдутся подобные Бибулу. И еще — Сулла. Это — предупреждение. Цезарь не может повторить судьбу Суллы!

Я поняла наконец, что он никогда не женится на Сервилии. Что он вообще никогда больше не женится. Сервилия, конечно, страдает, но у нее есть Брут, на котором она и отыгрывается. Бедняга Брут! Хоть бы Юлия его любила! Но она его совсем не любит. Как может существовать такой брак, без любви?..»

Последняя мысль резко поставила на место костяшку счетов, которые всегда быстро щелкали у нее в голове.

Но вслух Аврелия только и спросила:

— Бибул был на пиршестве?

— О да. И Катон, и Гай Пизон, и прочие boni. Храм Юпитера Наилучшего Величайшего — огромное помещение, поэтому они расположились на ложах как можно дальше от меня. Близкий друг Катона Марк Фавоний, наконец-то ставший квестором, был центром их группы. — Цезарь хмыкнул. — Цицерон сообщил мне, что Фавония на Форуме называют «обезьяной Катона». Восхитительный двойной каламбур. Он подражает Катону во всем, в чем только можно. Он даже не носит тунику под тогой! Но вдобавок он еще и тупица. А ходит действительно, как обезьяна, вразвалку. Мило, да?

— И правда остроумно. Это придумал Цицерон?

— Думаю, он. Но сегодня он вел себя очень сдержанно. Вероятно, из-за того, что Помпей заставил его поклясться, что он будет вежлив со мной, а Цицерон не хочет осложнений после осуждения Рабирия.

— Ты как будто чем-то огорчен, — с иронией заметила мать.

— Я бы хотел, чтобы Цицерон был на моей стороне, но почему-то этого не происходит, мама. И я готовлюсь.

— К чему?

— К тому дню, когда он решит присоединиться к boni.

— Неужели он зайдет так далеко? Помпею Магну это не понравится.

— Сомневаюсь, что он когда-либо станет преданным членом компании boni. Им не нравится его самомнение. Впрочем, как и мое. Но ты ведь знаешь Цицерона. Он — настоящий кузнечик с болтливым и своевольным языком, если, конечно, может существовать такое животное. Он постоянно попадает в неприятности из-за своего языка. Возьми хотя бы Публия Клодия и его «шесть дюймов». Ужасно смешно! Разумеется, всем, кроме Публия и Фульвии.

— И как ты будешь относиться к Цицерону, если он станет твоим противником?

— Ну, я еще не говорил этого Публию Клодию… Но я заручился разрешением коллегии жрецов сделать Клодия плебеем.

— И Целер не возражал? Ведь прежде он отказал Клодию в регистрации, когда тот пытался баллотироваться на должность плебейского трибуна.

— Правильно. Целер — отличный юрист. Что касается статуса Клодия, ему все равно. Почему это должно беспокоить Целера? Единственная цель Клодия в данный момент — Цицерон, который не имеет авторитета ни у Целера, ни среди коллегий жрецов. Ничего страшного, если патриций хочет стать плебеем. А плебейскому трибунату нравятся люди с задатками демагога, вроде Клодия.

— Почему же ты не сказал Клодию, что получил разрешение?

— Я не уверен, что вообще скажу ему об этом. Он слишком непостоянный. Но если мне понадобится иметь дело с Цицероном, я спущу с поводка Публия Клодия. — Цезарь зевнул, потянулся. — Как я устал! Юлия дома?

— Нет. Она на вечеринке с девочками в доме Сервилии. Я разрешила ей остаться там на ночь. Девочки в этом возрасте могут целыми днями болтать и хихикать.

— В ноны ей исполнится семнадцать. Как летит время, мама! Уже десять лет, как умерла ее мать.

— Но она не забыта, — хрипло произнесла Аврелия.

— Да, не забыта.

Они замолчали. Сердца их наполнились теплом и покоем. «Теперь, когда Аврелию не беспокоят финансовые проблемы, с ней приятно поговорить», — подумал ее сын.

Вдруг она кашлянула и посмотрела на него со странным блеском в глазах.

— Цезарь, на днях мне пришлось зайти в комнату Юлии — посмотреть ее одежду. На семнадцатилетие принято дарить одежду. Ты можешь преподнести ей драгоценности — советую серьги и ожерелье из золота, без камней. А я подарю ей платье. Я знаю, что она должна сама ткать и шить, в ее возрасте я это делала. Но к сожалению, она любит книги и предпочитает чтение шитью. Я уже давно оставила ее в покое. Не стоит тратить энергию напрасно. У нее получалось очень плохо.

— Мама, к чему ты клонишь? Мне все равно, чем занимается Юлия, лишь бы это не роняло достоинство рода Юлиев.

В ответ Аврелия встала.

— Жди здесь, — приказала она и вышла из кабинета Цезаря.

Он слышал, как мать поднялась по лестнице на верхний этаж. Потом — тишина. Затем звук ее шагов, спускающихся по лестнице. Наконец Аврелия вошла, держа руки за спиной. Цезарь попытался смутить ее пристальным взглядом, но безуспешно. Аврелия быстро поставила что-то на стол.

Пораженный, Цезарь уставился на маленький бюст Помпея. Этот бюст был значительно лучшего качества, чем те, что он видел на рынке, но все же — ширпотреб, выполненный в гипсе, отлитый по шаблону. Правда, сходство было точнее, и краска положена не так грубо.

— Я нашла это среди ее детской одежды в сундуке. Юлия думала, наверное, что туда никто не заглянет. Признаюсь, я никогда бы сама не сделала этого, если бы мне в голову не пришла мысль о том, что в Субуре полно маленьких девочек, которым пригодились бы старые вещи Юлии. Мы никогда ее не баловали. Она надевала то, что у нее было, в то время как другие девочки, например, Юния, каждый день наряжались во что-то новое. Но тем не менее мы никогда не допускали, чтобы наша девочка выглядела убого. Во всяком случае, я подумала, что освобожу сундук и отправлю Кардиксу в Субуру с этими детскими платьями. Но, обнаружив вот это, я не стала ничего вынимать.

— Сколько денег она получает, мама? — спросил Цезарь, взяв бюст Помпея и оглядывая его со всех сторон. В уголках его губ мелькнула улыбка. Он подумал обо всех тех молоденьких девочках, которые толпились возле прилавков, вздыхая и воркуя над прекрасным Помпеем Великим.

— Очень мало. Так мы с ней договорились, когда она стала достаточно взрослой, чтобы иметь в кошельке немного денег.

— Как ты думаешь, сколько это могло стоить?

— Как минимум, сто сестерциев, — ответила Аврелия.

— Да, почти так оно и есть, — согласился ее сын. — Значит, она копила деньги, чтобы приобрести это.

— Конечно.

— И какой вывод ты делаешь? — поинтересовался отец Юлии.

Аврелия ответила:

— Что она увлеклась Помпеем, как и многие девочки ее круга. Представляю себе: сейчас целая дюжина девочек, включая Юлию, собралась вокруг такого же бюста и вздыхает над ним, пока Сервилия пытается заснуть, а Брут корпит над очередным конспектом.

— Ты всегда была такой благоразумной, мама! Так откуда же это поразительное знание человеческих слабостей?

— Если я всегда была чересчур благоразумной, чтобы делать глупости, Цезарь, это вовсе не означает, что я не способна видеть глупость в других, — строго ответствовала Аврелия.

— А зачем ты мне это показала?

— Ну, — проговорила Аврелия, снова усаживаясь в кресло, — должна признать, что Юлия в общем и целом неглупа. В конце концов, я ее бабушка! Когда я нашла это, — она указала на бюстик Помпея, — я подумала о Юлии не так, как раньше. Мы забываем, что дети вырастают, Цезарь, и это факт. Через год Юлии исполнится восемнадцать, и она выйдет замуж за Брута. Но чем старше она становится и чем ближе день свадьбы, тем больше у меня дурных предчувствий.