Женщины Цезаря - Колин Маккалоу

«Как интересно, — подумал Цезарь, сохраняя на лице обычное выражение нарочитого интереса. — Он говорит для меня или для Магна? Или одним ударом убивает сразу двух зайцев? Каким несчастным выглядит Великий Человек! Если бы он мог сделать это незаметно, он прямо сейчас встал бы и вышел. Почему-то сегодняшнее выступление не похоже на обычные высказывания Бибула. Интересно, кто сейчас пишет для него речи?»

— Огромное стадо под присмотром нескольких шалопаев-пастухов — если их можно назвать «пастухами» — случайно забрело в Кампанию. Как все вы знаете, почтенные отцы, каждый municipium в Италии имеет свои специальные маршруты. Существуют особо оговоренные дороги для передвижения стада с одного места на другое. Даже в лесах есть тропы, помеченные для скота. Они имеются в дубовых лесах для свиней, которые зимой ищут желуди. Для овец, которые со сменой сезонов спускаются с высокогорных пастбищ в низины. И для поставки животных на самые крупные рынки в Италии, в загоны долины Каменария за Сервиевой стеной. Эти маршруты проходят по общественной земле, и скот, который перегоняется по ней, не может заходить на частные владения, вытаптывать траву, посевы или… виноградники.

Пауза была очень длинная.

— К сожалению, — продолжил Бибул, печально вздохнув, — шалопаи-пастухи не знали расположения дорог — хотя, добавлю, они всегда довольно широкие! И скот нашел сочный виноград, ощипал и вытоптал его. Да, дорогие мои друзья, этот подлый и бесполезный скот, принадлежавший Гнею Помпею, ошибочно называемому Магном, вторгся на драгоценные виноградники, принадлежавшие Публию Сервилию. Все, что не было съедено коровами, втоптано в землю! И если вы не знаете привычек скота, сообщу еще вот что: их слюна убивает листву, а если растения молодые, то до двух лет там больше не будет расти ничего. Но виноградник Публия Сервилия очень, очень стар, поэтому он погиб безвозвратно. И мой друг всадник Публий Сервилий теперь разорен. Мне даже до слез жаль парфянского царя Фраата, который никогда больше не выпьет этого превосходного вина.

«О, Бибул, неужели ты метишь туда, о чем я думаю?» — молча вопрошал Цезарь, оставаясь невозмутимым.

— Конечно, Публий Сервилий пожаловался управляющим Гнея Помпея, ошибочно называемого Магном, — продолжил Бибул, всхлипнув, — но ему сказали, что нет никакой возможности компенсировать потерю лучшего в мире виноградника. Потому что маршрут, по которому перегоняли скот, так давно не проверяли, что все путевые отметки исчезли! Пастухи не ошиблись, они просто не знали, где должны быть эти путевые отметки! «Конечно, не на винограднике!» — слышу я ваш голос, почтенные отцы. Да, это так. Но как можно доказать это в суде или перед трибуналом городского претора? Знает ли кто-нибудь в любом municipium, где показаны на картах маршруты и тропы для перегона скота? Тридцать лет назад Рим поглотил весь Италийский полуостров, предоставив всем его жителям полное гражданство. Так должен ли Рим исполнить свой долг и отметить пути для перегона скота с одного конца Италии в другой? Я думаю, Рим должен это сделать!

Катон подался вперед, словно охотничья собака, рвущаяся с поводка. Гай Пизон молча смеялся, Агенобарб рычал, — boni явно готовились одержать победу.

— Старший консул, члены этой Палаты, я — мирный человек, который добросовестно выполнял свой воинский долг. У меня нет желания в мое лучшее время уезжать в провинцию и воевать там с несчастными варварами ради того, чтобы в моих собственных сундуках накопилось денег больше, чем в сундуках казны. Но я — патриот. Если Сенат и народ Рима скажут, что после окончания срока моего консульства я должен ехать в провинцию — а я буду консулом! — тогда я подчинюсь. Но пусть моя работа будет по-настоящему полезной! Пусть это будет спокойная, ничем не примечательная работа! Пусть мое губернаторство запомнится не только количеством платформ на триумфальном параде, но и отчаянно необходимой, хорошо выполненной работой! Я прошу эту Палату обязать консулов следующего года: пусть они в процессе выполнения своих проконсульских обязанностей обозначат маршруты и дороги для перегона скота по всей Италии. Я не могу восстановить погибший виноградник Публия Сервилия. Я не надеюсь, что он успокоится. Но если я смогу убедить вас всех, что обязанности проконсула могут включать в себя не только войны за рубежом, тогда я хотя бы отчасти смогу компенсировать урон моему другу всаднику Публию Сервилию.

Бибул остановился. Но не сел, явно думая, что бы еще добавить к сказанному.

— Я никогда ни о чем не просил Сенат за время моего пребывания в этом органе. Исполните же мою просьбу, и я больше никогда ни о чем вас не попрошу. Слово Кальпурния Бибула.

Аплодисменты были бурные. Цезарь тоже аплодировал, но отнюдь не предложению Бибула. Проделано — великолепно! Намного эффективнее, чем заранее отказываться от провинции. Добровольно принять скучное, неблагодарное задание и повернуть так, что любой возражающий будет выглядеть пристыженным!..

Помпей продолжал сидеть с несчастным видом. Многие смотрели на него и удивлялись: почему такой богатый и влиятельный человек мог поступить так ужасно с бедным Публием Сервилием, всадником? Бибулу ответил Луций Лукцей. Он громко протестовал против столь странного задания, скорее подходящего для профессиональных землемеров, заключивших контракт с государством через цензоров. Другие тоже выступали, но все хвалили предложение Бибула.

— Гай Юлий Цезарь, ты — фаворит на этих выборах, — ласково обратился к нему Целер. — Ты что-нибудь добавишь, прежде чем я объявлю голосование?

— Ничего, Квинт Цецилий, — ответил, улыбаясь, Цезарь.

Паруса boni вдруг обвисли. Но предложение поручить контроль за пастбищами и маршрутами перегона скота консулам следующего года было принято единогласно. Даже Цезарь голосовал за это, явно согласный с предложением. Но что он задумал? Почему он не выступил?

— Магн, не сиди как в воду опущенный, — обратился Цезарь к Помпею, который задержался в Палате после того, как все ушли.

— Никто никогда не говорил мне об этом Публии Сервилии! — воскликнул тот. — Подожди, я доберусь до своих управляющих!

— Магн, Магн, не будь смешным! Нет никакого Публия Сервилия! Бибул выдумал его!

Помпей застыл, глаза его стали круглыми.

— Выдумал? — взвизгнул он. — Теперь все ясно! Я убью эту cunnus!

— Ничего подобного ты не сделаешь, — возразил Цезарь. — Пойдем ко мне домой, выпьем вина, намного лучшего, чем когда-либо делал Публий Сервилий. Напомни мне послать образец парфянскому царю Фраату. Я думаю, ему понравится мое вино. Так легче делать деньги, чем управлять римскими провинциями… Или наблюдать за маршрутом миграции скота.

Настроение Помпея поднялось. Он засмеялся, шлепнул Цезаря по руке, и они пошли.

— Пора поговорить, — сказал Цезарь, разливая напитки.

— Признаюсь, я все думал: когда же мы поговорим?

— Общественный дом — великолепная резиденция, Магн, но у него есть недостатки. Все видят, кто входит, кто выходит. То же самое и в твоем доме. Ты такой знаменитый, что вокруг твоего дома всегда рыскают любопытные и шпионы. — Цезарь хитро улыбнулся. — Ты так знаменит, что, когда я на днях встречался с Марком Крассом, я заметил на рынке прилавки, сплошь уставленные твоими бюстами. Правда, небольшими. Ты имеешь приличный гонорар? Эти миниатюрные Помпеи шли нарасхват. Продавцы едва успевали их выставлять.

— Действительно? — спросил Помпей, глаза его загорелись. — Ну и ну! Надо посмотреть. Надо же! Мои маленькие бюсты?

— Твои маленькие бюсты.

— И кто их покупал?

— Большей частью молоденькие девушки, — серьезно ответил Цезарь. — Ну, находились покупатели и постарше, обоих полов. Но в основном это были девушки.

— Зачем им такой старик, как я?

— Магн, ты — герой. Одно упоминание твоего имени заставляет женские сердца биться сильнее. Хотя, — добавил Цезарь с усмешкой, — это не великие произведения искусства. Кто-то сделал шаблон и лепит гипсовых Помпеев быстрее, чем сука рожает щенят. У него есть команда художников, которые наносят краску на твою кожу, малюют ярко-желтым твои волосы, обозначают два больших голубых глаза — на самом деле не очень похоже на тебя.

Стоит отдать Помпею должное, он и над собой умел посмеяться, если понимал, что шутят без злобы. Он откинулся на спинку кресла и хохотал до слез, потому что знал — сейчас он может позволить это себе. Цезарь говорил правду. Его бюсты были нарасхват. Он — герой, и половина подростков-девушек Рима влюблены в него.

— Видишь, что ты теряешь, не посещая Марка Красса?

Это отрезвило Помпея. Он выпрямился, стал серьезным.

— Я не выношу этого человека!

— А кто говорит, что вы должны нравиться друг другу?

— А кто говорит, что я должен объединиться с ним?