Длань Одиночества - Николай Константинович Дитятин

00:05

00:04

00:03

00:02

00:01

Чугунное тело покрылось вулканическими соплами. Оно раздулось, выплескивая из себя волны магмы и огня. Ядерные боеголовки выступали на поверхности как пот. В последнем крике слышался гнев, но и ликование. После него, по телу Геноцида прошла единственная красная искра.

Необозримая часть Многомирья, включая Крепость Воли, была стерта вспышкой раскаленной ненависти. Исчезла так, словно никогда не существовала.

* * *

Никас упал на растрескавшийся асфальт. Вскочил, носком ботинка разметав пепел, ползущий на космическом ветру. Путь встретил его мертвой линией, ветхой от ям и трещин. Теперь он не вел никуда. Забытая тропа посреди вымершего леса. Никас чувствовал растущую внутри пустоту. Крепость уничтожена, понял он. Почувствовал. Канатики скрепляющие его сердце — разорвались. У него не осталось ни надежды, ни воли, ни любви. Максиме добилась своего.

— Теперь ты можешь уйти, — сказала она устало.

Никас поднял взгляд. Пророк стояла возле двери. Его двери. Темной, железной. Щелкнули бесконечные замки. Она распахнулась, покачиваясь на ветру. Журналист увидел свою прихожую. Упавшую стойку для обуви. Двери в санузел. Поворот коридора на кухню.

— Мне жаль, что для тебя все так закончилось, — Максиме прятала взгляд, хотя всегда смотрела прямо. — Понимаешь, Воля все равно была обречена. Что бы вы ни предприняли. Невозможно бороться с негативом на истощение. Он всегда побеждает, потому что его больше. Признаюсь, я была неуверенна насчет тебя. Ты выбирался из всех моих ловушек. Я подумала, что, может быть… Но сейчас это неважно. Ты проиграл. Уходи домой.

Никас заметил, что его руки свисают как плети. Даже лапы негатива, болтаются как уродливые лианы. Он заставил себя сжать кулаки.

— Куда ведет эта дверь?

— Домой, я же сказала. Воля уничтожена, Никас. Все твои «друзья» — рассредоточены. Ты проиграл.

Аркас заскрипел зубами. Он почти закричал, что-то бессвязное, полное горечи и сожаления, но смог сдержатся.

— Уходи домой!

— У меня нет дома! — рявкнул журналист. — Я забыл его. Максиме, ты сама сказала, что я выбирался из всех ловушек. Насколько, думаешь, я успел поглупеть, чтобы попасться в настолько очевидную?

— Ты попадешь в место, где тебя будет ждать вечная радость, — проговорила женщина спокойно. В этом она не обманывала. — Целая страта только для тебя. Время там будет идти так, что ты проведешь вечность в наслаждении. Даже когда негатив уничтожит твое убежище, ты ничего не заметишь. Ты будешь веками летать и смеяться. Там будет Котожрица, которая заманила тебя на светлую сторону своими сиськами. Кто угодно.

— А ты? — спросил Никас, начиная приближаться.

— Надеюсь, что нет, — серьезно сказала Максиме. — Для твоего же блага, надеюсь, что меня там не будет. Даже мой призрак не удержится от разрушения.

— Если я не получу, что захочу, зачем мне такой мир?

Аркас подошел к ней вплотную. Краем глаза он глядел в прихожую. Она была как настоящая. Даже запахи. У каждой прихожей есть свой, неповторимый запах, как и у всей квартиры. Внутри шевельнулось желание сделать шаг влево и нырнуть внутрь. Затеряться в покое. Нырнуть под землю. И чтоб сверху насыпали еще больше.

Он сделал шаг влево.

Поймал осторожный взгляд Максиме.

Взялся за дверь.

Увернулся от удара ногой.

Оттолкнул Пророка.

Захлопнул дверь так, что вся иллюзия раскололась как мозаика.

— Как ты мне надоел! — воскликнула Максиме. — Что тебе нужно?! Нет буквально никакого способа, что-то изменить! Даже если ты заберешь у меня Одиночество, ты не сможешь прожить достаточно долго, чтобы появился кто-то подобный Девелу!

— Мы дождемся его вместе.

Они молчали, глядя друг на друга.

— Что ты сказал? — медленно спросила Максиме.

— Я разделю Одиночество с тобой, — объяснил Никас. — Раньше во Многомирье не находилось больше одного человека одновременно. Но теперь мы можем попробовать разделить его сущность. Нам обоим будет легче нести всего половину.

— Что ты несешь? — изумилась Максиме. Она вдруг расхохоталась. — С чего ты взял, что это сработает? Никас, пойми, Одиночество не делиться на дроби. Оно всегда — единое целое. Начало и конец. Замкнутый цикл. В каждом человеке рождается его маленькая копия, как только он начинает дышать. И как делиться им, если в другом человеке есть точно такое же зерно безнадежности? Обмениваться Одиночеством, говорить о нем, бесполезно, его количество останется прежним. Можно нагрузить кого-то своим. Чувствовать себя свободнее, зная, что человек зависим от тебя. Наслаждаться его попытками обратить на себя внимание. Снисходительно позволять ему быть рядом. Это подло, мерзко, жестоко. Можно предаться мечтам о высшем существе, которое всегда с тобой. Это сделает тебя ревнивым и нетерпимым. Можно заесть, забить Одиночество материализмом. Мертвая душа ничего не чувствует, ведь так? Есть еще те, кто выпрашивает сладкие пилюли внимания, чтобы облегчить боль. Ты видел их всех. И знаешь, что ни один из способов не работает. Рука Одиночества держит нас крепко.

— Есть еще забота, — сказал Никас. — Котожрица… — внутри у него резануло зубчатым ножом, — смогла найти средство, просто ухаживая за кошками.

— Нет, — отрезала Максиме. — И это бесполезно. Прячась от собственных амбиций, чтобы Одиночество не могло грызть их, мы становимся трусами. Никас! Признаю, сначала я просто желала мести. Хотела утопить всех в негативе, который унес мою жизнь. Но потом я обрела идею. Поняла, что явилось причиной случившегося со мной. Я хочу избавить нас от страстей! Это ослабит Одиночество, сделает его пассивным без своей половины в Многомирье. Страсти перестанут грызть друг друга. Мы перестанем грызть друг друга. Да, это превратит людей в хладнокровных роботов, которые перестанут мечтать, а Многомирье в белый лист, в котором будут появляться лишь прямые линии, но сколько нам еще унижаться перед этой тварью внутри, раз за разом отдавая ей все самое лучшее? Унижаться, пытаясь найти так называемую любовь. Унижаться, ожидая внимания. Унижаться, отказываясь от собственных желаний. Только для того, чтобы пришла толпа боевиков, которым приказали уничтожить все, что тебе дорого.

Максиме нервно смахнула слезу с щеки.

— Что ж, — сказал Никас, — выходит, что я его защитник.

Глаза женщины расширились.

— Я защитник Одиночества и страстей, — проговорил Никас негромко. — Я благодарен тебе за то, что ты обошлась со мной так терпимо, хотя могла просто задушить во сне. Все-таки, ты хороший человек. Но я не могу отступить, даже зная, что жив лишь потому, что ты меня… жалеешь, наверное. Понимаешь, что я случайный очевидец. Раньше я таким и был. Но я путешествовал по