Свет – Тьма - Елена С. Равинг

не раздумывая поступил бы так же, ведь благодаря своим ошибкам он нашёл настоящую любовь…

«Любовь» — это слово хотелось выплюнуть, поскольку теперь оно казалось каким-то плоским, обыденным и заезженным. Его можно было произнести двести раз и не почувствовать ничего. Нет, Иван ощущал совсем иное. Вот Лизу он любил — земной, простой любовью. Испытывал к ней нежность и жалость, как к бездомному котёнку, которого хотелось обогреть и о котором хотелось заботиться. Однако Лиза умерла… И ничего не произошло: солнце не рухнуло с небес, свет не померк, жизнь не остановилась. Девушку увезли, накрытую простынёй, застывшую и бездыханную, но от этого Ивана охватывала лишь печаль, да осознание навсегда поселившейся в сердце вины.

И только…

А без Вероники жизни он не видел. В ней он обрёл настоящий смысл — яростный, безумный и едва не спаливший его тёмным пламенем. Ради неё совершил столько ужасных поступков, разрушил чужие Судьбы и потерял себя. Иван понимал, что прежним он никогда уже не будет, а потому долго и мучительно ему придётся учиться жить с новым собой…

Парень встрепенулся с первыми лучами солнца, скользнувшими по грязному ковру под ногами, и обнаружил, что всё ещё сидел в кресле, кулаком подперев разбитое лицо. Видимо, глубоко погрузившись в мрачные размышления и поддавшись навалившейся усталости от всего произошедшего, он не выдержал и заснул. Отец Лизы по-прежнему храпел напротив, как впавший в спячку медведь, и просыпаться явно не собирался. Иван терпеливо прождал до обеда, даже не меняя позы. Однако потом его терпение закончилось. Он решительно поднялся и с силой толкнул мужчину в бок.

— Вставай, тёмный!

С ним не стоило беспокоиться о конспирации. Даже если эта пьяная рожа ляпнет кому-нибудь что-нибудь лишнее, а не официальную версию событий, все подумают, что у запойного алкоголика просто началась белая горячка. Если он вообще когда-нибудь протрезвеет до такой степени, чтобы кому-нибудь что-нибудь ляпнуть. В подтверждение Павел Наумович заёрзал на диване, пробубнив что-то нецензурное — видимо, послав парня куда подальше.

И Иван пошёл.

На кухню. Взял графин с водой, вернулся в зал и вылил его на голову матершиника.

— Вставай, говорю! — повысив голос, повторил Иван.

Мужчина подскочил от неожиданности и забористо выругался. Затем вытер стекавшую по лицу воду рукавом рубашки, почесал давно небритую щёку и вроде бы осознанно посмотрел на Ивана.

— Чего тебе? — зло фыркнул он и окинул комнату беспокойным взглядом в поисках бутылки.

— Лиза умерла, — сухо ответил Иван.

Мужчина замер.

Сначала на его лице не было никаких эмоций, кроме застывшей маски недовольства и раздражения по отношению к незваному гостю. Но потом до отравленного мозга долго-долго и медленно-медленно начал доходить смысл произнесённых слов. Недовольство исчезло, угрюмые морщины разгладились, брови сошлись и вздёрнулись домиком, а в пустых карих глазах зашевелилось осознание.

Зашевелилось вместе с болью.

— Как?.. — наконец, выдохнул он, став похожим на побитую собаку.

— Её убили. Битвы прошли, пока ты дрых, — бросил парень, пытаясь своими словами наказать нерадивого папашу.

Однако того, что произошло дальше, Иван совершенно не ожидал.

Павел Наумович запрокинул голову, широко открыл давно нечищеный рот и протяжно завыл, словно раненый зверь. И от его нечеловеческого воя крошечная квартира буквально ожила: стёкла задрожали, обои покрылись мелкими трещинами, с потолка посыпалась штукатурка, а во все стороны полетели пустые бутылки, с грохотом и звоном разбиваясь о мебель и стены. Поставленный на стол пустой графин взорвался. Потом взорвался телевизор, лопнули стеклянные дверки серванта, а выставленная в нём старомодная посуда начала весело подскакивать, охваченная цепной реакцией, будто китайский фейерверк.

Иван побледнел и, пытаясь голыми руками заслониться от осколков, с бешеной скоростью пролетавших в затхлом воздухе, подобно пулям, кинулся к валявшемуся на полу телефону. Не раздумывая, парень набрал номер единственного человека, к которому в своё время Лизе не хватило духу обратиться, но который был способен хоть чем-то помочь.

Он позвонил Лазаревскому…

От накативших воспоминаний и всколыхнувшегося раздражения Ивана буквально затрясло, но тонкая девичья рука, словно змейка, скользнула поверх сжавшегося кулака, успокаивая эту бурю. Иван повернул голову и посмотрел в зелёные глаза своей спутницы. И ему сразу стало легче.

— Какой толк следить? Вылечите его! — взмолился парень. — Их вы профукали, так хоть его на ноги поставьте!

— Мы делаем всё возможное, — спокойно ответил врач. — Мы пока…

— Ради Света! — раздражённо перебил его Иван. — То есть, в вашем случае — ради Тьмы! Доктор, перестаньте использовать это безликое «Мы»!

— Хорошо, — тоже чуть раздражённо выдавил Лазаревский. — Я пока не могу гарантировать, что он вернётся. У Павла Наумовича алкогольный делирий в очень серьёзной форме. Белая горячка по-простому. Он не воспринимает действительность, у него психомоторное возбуждение, галлюцинации, нарушение ориентации во времени и пространстве. И стремительно развивается Корсаковский синдром…

— Какой, блин, синдром?..

— Корсаковский. Это расстройство нервной системы, — снисходительно принялся объяснять Лазаревский, слегка усмехаясь и явно издеваясь. — Характеризуется амнезией, дефицитом эксплицитной памяти и конфабуляцией. Обычно его вызывает многолетнее и чрезмерное употребление алкоголя…

— У него не было многолетнего употребления алкоголя! Павел Наумович пил два месяца — с момента смерти жены! И вы это прекрасно знаете!

— Двух месяцев бывает достаточно, чтобы привести к инвалидности и даже к смерти. От этого никто не застрахован. Но моё мнение, не как психиатра-нарколога, а как…

— Тёмного? — хмыкнул Иван.

— Как человека, — поправил врач. — Павел Наумович не хочет возвращаться.

— Из-за чего, Анатолий Сергеевич? — спросила Вероника.

— Анатолий Сергеевич… — передразнил Иван.

— Прекрати! — шикнула она.

— Понятное дело, из-за чего! — закричал парень, размахивая руками. — Его жена и дочь мертвы, и тёмные тому причина! Он знает, что виноват!

— Не только тёмные, — ехидно напомнил Лазаревский, заставив парня замолчать и зло засопеть.

— Ваня! — снова одёрнула его Вероника. — Битвы закончились, успокойся!

— Вот именно, — подхватил врач. — Мы больше не враги, поэтому я не понимаю вашего негативного настроя…

— Неужели ничего нельзя сделать? — попыталась она вернуть разговор к главной теме. — Как-то помочь?

— Ему проводят всю необходимую терапию. Но боюсь, что изменения ЦНС имеют необратимый характер…

— А можно его увидеть? — мягко спросила девушка, поглаживая напряжённую руку своего спутника.

Иван удивлённо на неё посмотрел, по-прежнему не понимая, зачем она так рвалась к незнакомому, чокнутому дядьке.

— Он вас не увидит, — развёл руками врач, а потом сцепил их перед собой, оперев локти в крышку стола.

— Не страшно. Мы только поговорим с ним…

— Он не услышит, — тем же тоном ответил Лазаревский, чуть усмехнувшись.

— И пусть! — упрямо продолжила Вероника. — Мне кажется, он всё равно почувствует наше присутствие. Вдруг это поможет облегчить его состояние?

— Оно носит больше физиологический, нежели психологический характер, так что вряд ли…