Большое собрание мистических историй в одном томе - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И этак протрубить двадцать один год, – кивнул на него жене и сыну мистер Уайт. – Уезжал мальцом на подхвате в таможне. А теперь – вон какой.
– По виду и не догадаешься, что всего натерпелись, – вежливо заметила миссис Уайт.
– Я бы и сам съездил в Индию, – сказал старик. – Хоть краешком глаза повидать жизнь.
– Дома лучше, – покачал головой сержант. Он опустил пустой стакан, чуть слышно вздохнул и снова покачал головой.
– Хоть повидать их древние храмы, факиров, фокусников, – сказал старик. – Про что вы в прошлый раз начали рассказывать, Моррис, – про обезьянью лапку вроде бы?
– Пустое, – отмахнулся солдат. – Ничего интересного.
– А что с ней, с этой лапкой? – живо спросила миссис Уайт.
– Да, пожалуй, самое обыкновенное волшебство, – брякнул сержант.
Все три шеи напряженно вытянулись. Гость рассеянно поднес к губам пустой стакан, опустил. Хозяин наполнил его.
– На вид, – сказал сержант, роясь в кармане, – лапка как лапка, только усохшая.
Он что-то вынул из кармана и протянул им. Миссис Уайт брезгливо отпрянула, а сын взял в руки и стал внимательно разглядывать.
– Что же в ней такого особенного? – спросил мистер Уайт, забирая ее у сына, и, насмотревшись, положил на стол.
– Один старый факир, очень святой человек, – сказал сержант, – ее заколдовал. Хотел доказать, что человеческой жизнью управляет судьба и кто толкает ее под руку, тому не поздоровится. Он ее так заколдовал, чтобы три человека загадали каждый по три желания.
В его словах было столько убеждающей силы, что смешок внимавших даже для них самих прозвучал неуверенно.
– Тогда что же вы не загадали свои три желания, сэр? – поддел его Герберт Уайт.
Солдат смерил его взглядом, каким зрелость удостаивает прыткую молодость.
– Я загадал, – спокойно ответил он, бледнея угреватым лицом.
– И все три исполнились? – спросила миссис Уайт.
– Все три, – сказал сержант, и его крепкие зубы клацнули о стакан.
– А кто-нибудь еще загадывал? – пытала его хозяйка.
– Как же, первый загадал все три, – последовал ответ. – Не знаю, какие были сначала, а в третий раз он пожелал себе смерти. И лапка перешла ко мне.
Прозвучало это так мрачно, что в комнате повисла тишина.
– Если ваши три желания исполнились, то вам она уже без пользы, Моррис, – снова заговорил старик. – Чего ради вы ее держите?
Солдат покачал головой.
– Так, ради интереса, – молвил он. – Думал даже продать, только вряд ли решусь. Она уже порядочно зла натворила. Да и не купит никто. Одни считают, что все это сказки, другие если верят, то сначала хотят попробовать и уж потом выложить деньги.
– А будь у вас еще три желания, – сказал старик, пронзительно глядя на него, – вы бы захотели, чтобы они исполнились?
– Не знаю, – ответил тот. – Не знаю.
Взяв лапку двумя пальцами, он помотал ею в воздухе и вдруг швырнул в огонь. Охнув, Уайт сунулся в камин и вытащил ее.
– Бросьте, пусть сгорит, – сурово сказал солдат.
– Если вам она не нужна, Моррис, – ответил тот, – отдайте мне.
– Ни за что, – уперся его друг. – Я кинул ее в огонь. Если вы ее берете, то пеняйте на себя, я ни при чем. Будьте умником, отправьте ее обратно в огонь.
Тот помотал головой и внимательно осмотрел свое приобретение.
– Как вы это делаете? – спросил он.
– Возьмите в правую руку и назовите желание, – сказал сержант, – но я вас предостерег.
– Прямо «Тысяча и одна ночь», – сказала миссис Уайт, начиная накрывать к ужину. – Загадал бы ты мне четыре пары рук в подмогу.
Муж вынул талисман из кармана, и тут все трое расхохотались, потому что сержант, изменившись в лице, перехватил его руку.
– Если решитесь, – хрипло сказал он, – то загадайте что-нибудь разумное.
Мистер Уайт сунул лапку в карман, расставил стулья и жестом пригласил друга к столу.
За ужином про талисман не вспоминали, а после ужина вся троица завороженно слушала вторую часть солдатских приключений в Индии.
– Если про обезьянью лапку такая же сказка, как все, что он тут наплел, – сказал Герберт, когда за гостем, досидевшим до последнего поезда, захлопнулась дверь, – то от нее будет мало проку.
– Ты что-нибудь дал за нее, отец? – спросила миссис Уайт, пытливо взглянув на мужа.
– Сущую ерунду, – ответил тот, слегка розовея. – Он не хотел брать, но я настоял. Он опять велел выбросить ее.
– Ой, как страшно, – с притворным ужасом сказал Герберт. – Теперь нам не миновать богатства, славы и счастья. Знаешь, папа, для начала пожелай стать императором – хватит тебе быть подкаблучником.
И он побежал вокруг стола, спасаясь от оклеветанной миссис Уайт, потрясавшей салфеткой.
Мистер Уайт вынул из кармана лапку и с сомнением посмотрел на нее.
– Не знаю, право, что и загадать, – промолвил он. – Все у меня вроде бы есть.
– Для полноты счастья не хватает только расплатиться за дом, правда? – сказал Герберт, обняв его за плечи. – Вот и загадай двести фунтов, ведь за ними все дело.
Сконфуженно улыбаясь собственному легковерию, отец зажал талисман в руке, а сын с торжественной миной, которую он подпортил, подмигнув матери, сел за пианино и взял несколько звучных аккордов.
– Я хочу двести фунтов, – отчетливо произнес старик.
Пианино бравурно отозвалось на эти слова, но отчаянный вопль старика покрыл все звуки. Жена с сыном кинулись к нему.
– Она шевельнулась! – крикнул старик, с омерзением глядя на упавшую лапку. – Когда я загадал желание, она дернулась в руке, точно змея.
– А денег-то нет, – заметил сын, подняв с пола талисман и кладя его на стол, – и не будет.
– Тебе показалось, отец, – сказала жена, глядя на него встревоженными глазами.
Тот покачал головой.
– Ничего, ничего, руки-ноги целы, хотя, ей-богу, она меня напугала до смерти.
Они вернулись к камину, и мужчины раскурили трубки. Снаружи крепчал ветер, и, когда наверху хлопнула дверь, старик вздрогнул. Непривычная, гнетущая тишина томила их, покуда старики не собрались спать.
– Наверное, деньги будут в мешке, а мешок под одеялом, – сказал Герберт, пожелав им спокойной ночи, – и какая-нибудь мерзость будет пялиться со шкапа на то, как вы прибираете к рукам нечестную добычу.
Старик сидел один в темноте, смотрел на гаснущий огонь и видел в нем разные рожицы. Вдруг возникла такая страшная, такая обезьянья рожа, что он обмер, пораженный. Она кривлялась, эта рожа, и он с нервным смешком ощупью поискал на столе стакан с водой, чтобы плеснуть на уголья. Его рука ухватила обезьянью лапку, и, судорожно вытерев руку о пиджак, он
