Николай II. Отречение которого не было - Петр Валентинович Мультатули

и в ответ услышал, что переворот может быть добровольный и вполне безболезненный для всех. Скорее всего, Рузский с Родзянко обменялись зашифрованными фразами, и Рузский получил санкцию на дальнейшее углубление переворота.

В конце переговоров Рузский спросил: «Нужно ли выпускать манифест!» Родзянко дал как всегда уклончивый ответ: «Я право не знаю, как вам ответить. Всё зависит от событий, которые летят с головокружительной быстротой».

Несмотря на эту двусмысленность, Рузский понял ответ однозначно: манифест посылать не надо. С этого момента начинается усиленная подготовка к составлению нового манифеста об отречении.

Что интересно: в разговоре с Родзянко Рузский говорит, что получил указания, надо понимать, от царя, сообщить в Ставку о напечатании манифеста, и что он, Рузский, это и сделает, а там будь, что будет. Таким образом, Рузский дал понять, что распечатывать манифест не будет, а только сообщит об этом. В конце он спросил, может ли доложить императору об этом разговоре. И получил ответ: «Ничего против этого не имею, и даже прошу об этом».

Таким образом, теперь Родзянко решал, сообщать что-либо Государю или нет. При этом мнение царя, его поручения и распоряжения совершенно не принимались в расчёт. Для Рузского существовали другие начальники: Родзянко и генерал Алексеев.

Именно Алексееву, начальнику штаба Северного фронта, генерал Данилов послал в 5 часов 48 минут утра 2-го марта телеграмму, в которой сообщал о состоявшемся разговоре Рузского с Родзянко. В конце телеграммы Данилов писал: «Председатель Государственной Думы признал содержание манифеста запоздалым. […] Так как об изложенном разговоре главкосев сможет доложить Государю только в 10 час., то он полагает, что было бы более острожным не выпускать манифеста до дополнительного указания Его Величества»[1200].

Для такого судьбоносного решения реакция Алексеева была на удивление молниеносной, а потому нет сомнений в том, что она была заранее предусмотрена. Уже в 9 часов утра, то есть через три часа после получения телеграммы от Данилова, генерал Лукомский по поручению Алексеева вызвал по прямому проводу генерала Данилова. «Генерал Алексеев, — передал он, — просит сейчас же доложить главнокомандующему, что необходимо разбудить Государя и сейчас же доложить ему о разговоре генерала Рузского с Родзянко. Переживаем слишком серьёзный момент, когда решается вопрос не одного Государя, а всего Царствующего Дома и России. Генерал Алексеев убедительно просит безотлагательно это сделать, так как теперь важна каждая минута и всякие этикеты должны быть отброшены. Генерал Алексеев просит, по выяснении вопроса, немедленно сообщить официально и со стороны высших военных властей сделать необходимое сообщение в армии, ибо неизвестность хуже всего и грозит тем, что начнётся анархия в армии.

Это официально, а теперь прошу тебя доложить от меня генералу Рузскому, что, по моему глубокому убеждению, выбора нет, и отречение должно состояться. Надо помнить, что вся Царская Семья находится в руках мятежных войск ибо, по полученным сведениям, дворец в Царском Селе занят войсками. Если не согласятся, то, вероятно, произойдут дальнейшие эксцессы, которые будут угрожать царским детям, а затем начнётся междоусобная война, и Россия погибнет под ударами Германии, и погибнет Династия»[1201].

Эти слова Алексеева и Лукомского весьма показательны. Оба генерала начисто отбрасывают свой «верноподданнический» тон и открыто выступают как сторонники заговорщиков. Они властно требуют отречения царя и шантажируют его. Шантажируют жизнью семьи и военным поражением России — то есть бьют в наиболее чувствительные точки души Государя. «Выбора нет — отречение должно состояться. Всякие этикеты должны быть отброшены» — вот что должен чётко уяснить себе Рузский, отправляясь к царю.

Между тем генерал Данилов ответил Лукомскому по прямому проводу, что главнокомандующий, то есть Рузский, только что уснул после бессонной ночи, и он не считает нужным его будить. (В отношении Рузского этикет соблюдался.) Затем Данилов высказал мнение, что убедить императора согласиться на новый манифест будет нелегко. «Ивы, и генерал Алексеев отлично знаете характер Государя и трудность получить от него определённое решение. Вчера весь вечер, до глубокой ночи, прошёл в убеждении поступиться в пользу ответственного министерства. Согласие было дано только в 2 час. ночи. […] Несмотря на убедительность речей Николая Владимировича и прямоту его, едва, что возможно будет получить определённое решение»[1202].

Решено было дождаться результатов разговора Рузского с царём. Пока Рузский спал, Алексеев начал готовить циркулярную телеграмму для главнокомандующих фронтами, в которой просил их выразить своё отношение к возможному отречению Государя. Однако в истории составления и отправки этой телеграммы, так же, как и в ответах на неё, много неясного. Судя по официальным документам, первая телеграмма от Алексеева была передана главнокомандующему Западным фронтом генералу Эверту и главнокомандующему Юго-Западным фронтом генералу Брусилову в 11 часов утра, а главнокомандующему Румынским фронтом генералу Сахарову в 11 часов 7 минут[1203].

Телеграмма была отправлена каждому командующему в отдельности.

Это время подтверждает генерал Рузский в пересказе генерала Вильчковского: «Как раз в ту минуту, когда Рузский входил в вагон Государя с докладом о ночном разговоре с Родзянко, генерал Алексеев в Ставке подписывал свою циркулярную телеграмму главнокомандующим. Было 10 час. 15 минут утра, 2-го марта»[1204].

Однако в рассказе Рузского, тщательно запротоколированном великим князем Андреем Владимировичем, говорится совсем иное о получении телеграмм: «К 9 ч. был назначен докладу государя, но я получил приказание явиться на 1/2 часа позже. К этому времени от генерала Эверта получен был ответ [выделено нами — П. М.], в котором он ходатайствовал перед Государем об отречении. Государь внимательно прочёл мой разговор с Родзянко, телеграмму Эверта; в это время пришла телеграмма от Сахарова, примерно такого же содержания»[1205].

Чуть ниже, в том же рассказе, Рузский сообщает, что телеграмма от Сахарова пришла не после 9 часов, а до 14 часов.

В пересказе же Вильчковского то же событие изложено следующим образом: «В два часа Государь потребовал Рузского к себе. В это время уже пришла телеграмма М. В. Алексеева, содержавшая ответы всех главнокомандующих, кроме Сахарова и адмирала Колчака»[1206].

Генерал Лукомский в своих воспоминаниях полностью запутал дело с телеграммами. Лукомский пишет, что вопрос об отречении встал ещё до приезда императора в Псков: «Генерал Алексеев поручил мне составить телеграмму главнокомандующим фронтов с подробным изложением всего происходящего в Петрограде, с указанием о том, что ставится вопрос об отречении Государя от престола в пользу Наследника Цесаревича, с назначением регентом вел. кн. Михаила Александровича и с просьбой, чтобы главнокомандующие срочно сообщили