Трилогия Айс и Ангел - Susanne Beck

«И что случилось?» – спросила я, глядя на женщину, которая была настолько далека от искалеченного инвалида, насколько я могла вообразить.

Она ухмыльнулась: «А, наконец-то легкий вопрос. Однажды, когда я лежала в библиотеке, жалея себя, вошла Пони и без всякого «привет, как дела» просто вывезла меня в общую комнату, одно из редких мест, которое уцелело после реорганизации начальника тюрьмы. Она оставила меня у телевизора, включив звук на такую громкость, словно я была не только парализована, но и оглохла».

«Ну?» – спросила я, когда она остановилась. Я взглянула на Айс, которая хотя и выглядела погруженной в чтение, наверняка слушала так же внимательно, как и я.

«Это были местные новости, и репортерша стояла около резиденции губернатора. Позади нее была толпа орущих людей с плакатами. Большинство плакатов гласили «Освободите Корину» или «Заключенные тоже люди» и все такое прочее. Как ты понимаешь, я была просто поражена».

Я кивнула, подумав про себя, что на ее месте скорее всего я бы была гораздо больше, чем «просто поражена», если бы увидела людей, выступающих за меня, не важно по какой причине.

«Когда камера переключилась обратно на репортершу», – продолжила Корина: «я увидела рядом с ней очень знакомое лицо».

– Кого?

– Одного адвоката, которого мы все знаем и любим.

– Это была Донита? – одновременно я была и в шоке, и не испытывала никакого удивления. Где-то в глубине я всегда знала, что она сыграет важную роль.

– Она самая.

– Я не знала, что она была твоим адвокатом.

– Как и я, – это было сказано вкупе с многозначительным взглядом, брошенным в сторону Айс, которая благоразумно предпочла не высовывать нос из-за книги.

Когда Корина поняла, что моя подруга не собирается глотать наживку, она переключила свое внимание на меня.

"Она сыграла роль доброй самаритянки, стоя на импровизированной трибуне и описывая мое состояние в самых мрачных тонах, рассказывая, как мне отказали, по ее словам, в самом элементарном медобслуживании; как я сидела парализованная в кресле-коляске, без возможности удовлетворять самые простые свои потребности, оставленная на милость безразличной охраны и заключенных. Она была настолько убедительна, что даже я почувствовала симпатию к этой женщине за решетками, женщине, которая, как я думала, совсем на меня не похожа».

Она потянулась, потом снова устроилась на диване, допив последние капли чая и поставив кружку на край стола. Я хранила молчание, захваченная ее историей.

«Она также пустила в ход более веские менее эмоциональные доводы. Например, что я была самой старой женщиной-заключенным в стране. Что я уже отсидела почти в два раза больше, чем приходится среднестатистическому мужчине-заключенному с таким же или более тяжелым приговором. Что из-за моей недееспособности я не смогу выступить в свою защиту на очередном слушании о досрочном освобождении», – Корина ласково улыбнулась.

«Она разыграла свои карты так умело, что если бы петиция о моем немедленном освобождении оказалась там, то даже репортерша отложила бы микрофон, чтобы подписать ее».

«Я ни на минуту не сомневаюсь в этом. Донита очень… страстно… относится к работе».

«И к кое-чему другому тоже, если мне не изменяет память», – парировала Корина, вновь глядя на Айс.

На этот раз «Избранное» Элиота наклонилось, и из-за него сверкнули голубые глаза, этот взгляд, казалось, мог расплавить металл. Думаю, даже мои внутренности ощутили угрозу.

Невозмутимая Корина просто уставилась на нее в ответ поверх своих очков, ее губы искривились в улыбку, которая была само воплощенное зло. Температура в комнате, кажется, подскочила на несколько градусов, но я поежилась словно от холода, покрывшись гусиной кожей.

«Может, мы вернемся к истории, ну пожалуйста?» – я наконец вмешалась, чтобы прекратить битву, которая быстрым темпом превращалась в полномасштабную войну, хотя ни одна из сторон не сказала ни слова.

«Хорошо», – наконец ответила Корина, поворачиваясь ко мне и складывая руки на коленях.

Я издала вздох облегчения.

«Когда представление окончилось, и новости переключились на более стоящие события, телевизор выключили, а меня отвезли в библиотеку три возбужденные амазонки. Там меня заперли и объяснили понятным языком, что если так много чужих людей хотели бороться за меня, то для меня, черт побери, лучше начать самой бороться за себя. Или… Это «или», конечно, не прозвучало, но мне ясно дали понять, что последствия отказа будут действительно неприятными.

– И ты предложила им катиться ко всем чертям.

Она ухмыльнулась.

– Возможно, немного не теми словами, но по существу верно. Даже указала им направление, если они собирались принять мое предложение.

Покачав головой, я не смогла удержаться от смеха. Инсульты могли ослабить тело Корины, но было абсолютно очевидно, что ее разум, как впрочем, и дух, не пострадали.

– Хотя наверняка тебя это зацепило, – сказала я, глядя на ее вполне действующее тело.

Она пожала плечами: «Нет хуже дурака, чем старый дурак, но, в конце концов, я пришла в себя».

Т. С. Элиот фыркнул. Или по меньшей мере, его книга.

– С тебя вполне достаточно, милочка, -бросила Корина в сторону Айс, весьма по-королевски задрав нос: -Не думай, что твоя возлюбленная знает о тебе достаточно много, чтобы не удивиться некоторым грязным историям о тебе, которые я приберегла.

Одарив Корину наиболее шутливым взглядом из своего арсенала, Айс закрыла книгу, поставила ее на книжную полку и встала, медленно потягиваясь всем телом. Я почувствовала, как у меня пересыхает во рту от открывшегося зрелища, что происходило, как правило, всегда, несмотря на все совместно прожитые годы.

Подойдя к нам, она чмокнула меня в лоб, Корину – в подставленную щеку, затем запустила длинные пальцы в ее волосы и дернула за них, прежде чем тихо пожелать нам спокойной ночи.

Как только ее длинное гибкое тело скрылось на верху лестницы, мы с Кориной одновременно вздохнули, словно были парочкой девчонок-школьниц, которые только что видели капитана школьной футбольной команды.

Я повернулась, чтобы взглянуть на нее, с трудом сглатывая пересохшим горлом.

– Чаю? – прохрипела я.

– Чаю, – согласилась она.

Мы проговорили до глубокой ночи. Корина продолжила рассказ с того места, как она покинула Болото первый раз за сорок пять лет.

«Я была ошеломлена. Ты помнишь, что меня посадили почти сразу после войны. Тогда все было иначе. Проще. Меньше. Когда я вышла на свободу, казалось, что я вступаю не просто в новую страну, а в целый новый мир. На минуту, только на минуту я хотела просто забыть обо всем и вернуться в место, которое я знала».