Вечный. Тетралогия - Роман Злотников

Наконец констебль закончил с допросом. Вопросительно взглянув на толстяка, он повернулся к Корну и со словами: «У меня все» — спрятал свой аппарат и как-то нерешительно сказал:

— Вот тут с вами хочет побеседовать мистер…

— Благодарю вас, констебль, этот вопрос мы обсудим наедине.

Констебль недоверчиво посмотрел на Корна — на его взгляд, он явно не заслуживал доверия, нерешительно оглянулся на толстяка, который ответил ему усмешкой, и направился к двери. Но, прежде чем выйти, он не преминул бросить свирепый взгляд на Корна, словно предупреждая его, что, если что не так, ему не поздоровится. В палате стало тихо. Толстяк поднялся, подошел к кровати и уселся на стул, на котором раньше сидел констебль:

— Ну-с, молодой человек, я вижу, вы несколько озадачены тем, кто я и в чем состоит мой интерес во всем этом деле. Хотя, клянусь быстрым умом Ревекки, жены Исаака, мне кажется, у вас уже есть предположения по поводу того, кем я могу являться. Не поделитесь?

Толстяк выражался несколько витиевато, но вполне понятно и к тому же, хотя и был явно человеком влиятельным — недаром и врач и констебль слушались его беспрекословно, — держался вежливо. Корн столь же учтиво ответил:

— Думаю, вы имеете некоторое отношение к истинной цели покушения. Толстяк рассмеялся:

— Прекрасно, вы подтвердили мои предположения. Еще когда вы разговаривали с констеблем, я заметил, что ваша манера говорить, несмотря на все ваши усилия скрыть это, несколько отличается от того, как выражаются низы. А сейчас окончательно убедился, что был совершенно прав. — После короткой паузы он деловито спросил: — Какой университет вы окончили, Симаронский?

Корн был ошеломлен. Этот неожиданный вопрос усмехающегося незнакомца всколыхнул в нем что-то, глубоко укрытое, он знал теперь, что действительно учился в Симаронском университете. Несколько минут Корн лихорадочно напрягал память, пытаясь вспомнить все, что было связано с университетом, но ясность так и не наступила. Ну что ж, не все сразу. Он поднял глаза на собеседника и осторожно кивнул.

— И когда?

Корн сделал неопределенный жест рукой. Толстяк усмехнулся:

— Что ж, ваше право. Имя тоже не ваше? Корн ответил улыбкой. Он уже немного овладел собой, хотя чувство растерянности все не проходило. Что за удивительный человек этот толстяк! За то время, пока был калекой, Корн и сам научился неплохо читать по лицам людей, угадывать их характер и намерения по еле заметным движениям бровей, искривлению уголков губ и многим другим признакам, незаметным для неискушенного взгляда. Это была неотъемлемая часть науки выживания, в которой он в достаточной мере преуспел. Но этот толстяк — просто ас физиогномики. За считанные минуты вычислить так много о совершенно незнакомом человеке… Есть от чего растеряться. И кажется, ему что-то нужно от Корна. Но что? Об этом Корн не имел пока ни малейшего понятия.

В палате воцарилось полное внутреннего напряжения молчание. Сдается, этот тип — что-то вроде личного секретаря или ближайшего сотрудника той важной персоны, против которой планировалось покушение. Скорее даже очень приближенное к нему лицо. У Корна мелькнула было мысль, уж не сам ли это Аарон Розенфельд, но такое свободное обращение, почти на равных… Это сбивало с толку. Разве так повел бы себя человек, способный оплатить путешествие первым классом? Впрочем, кое-какие предположения у Корна имелись. Первое, что ему пришло в голову, так это что Аарон Розенфельд просто сентиментальный человек и пожелал каким-то образом вознаградить человека, встретившего грудью нож, который предназначался ему самому. Хотя особых заслуг за собой Корн не видел. В конце концов, он получил ножом в грудь во время банальной ссоры из-за гамака, и смешно было думать, что констебль не проинформировал мистера Розенфельда об этом достаточно подробно. Если, конечно, того интересовали подробности. Да и в этом случае самое большее, чего можно было ожидать, был чек на несколько десятков соверенов, что, в общем-то, не помешало бы ему в нынешних обстоятельствах. Ведь это позволило бы ему тратить больше, чем он осмеливался до сих пор, боясь привлечь к себе излишнее внимание. Однако когда какой-нибудь вельможа собирается вручить чек на столь мизерную по его меркам сумму, разве он станет вести такой пространный разговор? Эта мысль еще больше укрепила уверенность Корна в том, что собеседник как-то в нем заинтересован. Подняв глаза, он натолкнулся на пристальный взгляд толстяка. Неожиданно тот рассмеялся. Но не так, как доктор, по привычке, а весело, прямо-таки заразительно. Корн невольно улыбнулся в ответ.

— Ну слава богу. А то сидит бука букой. — Толстяк перевел дух. — Ладно, не буду больше испытывать ваше терпение. На вашем лице написано такое недоумение, глаза прямо как у Моисея перед Яхве, когда тот вручал ему свои заповеди. — Тут он снова прыснул со смеху.

Отсмеявшись, сказал серьезным голосом: — Меня зовут Аарон Розенфельд, и я некоторым образом обязан вам жизнью.

Корну ничего не оставалось, как кивнуть головой. Но не успел он чертыхнуться про себя по поводу крушения всех своих логических построений, как Розенфельд в очередной раз поверг его в растерянность тем, что сказал далее:

— Я нерелигиозен, хотя и соблюдаю шаббат, но, если честно признаться, я — суеверный человек. А потому считаю, что судьба столкнула нас не случайно. Я хотел сначала не торопиться, поговорить с вами пообстоятельнее, попросить констебля собрать о вас побольше информации, но сейчас отчего-то переменил свое решение. Есть ли у вас серьезные планы на ближайшее будущее?

Корн пожал плечами:

— В общем-то нет.

— Прекрасно. — Толстяк улыбнулся, — В таком случае я предлагаю вам место. Возможно, я поступаю опрометчиво, но… — Он развел руками и несколько дурашливо оттопырил нижнюю губу. — Конечно, вы понимаете, что пока на особо щедрые условия вам рассчитывать не приходится, в конце концов, я не казначей царя Соломона, но считаю, что, приняв на себя то, что предназначалось мне, вы, как минимум, получили право на шанс. И не собираюсь отделываться чеком на пару десятков соверенов.

Когда Корн оправился от потрясения, то первой его мыслью было немедленно отказаться. За то время, что проторчал на яхте, он составил простой и, как ему казалось, разумный план своих дальнейших действий. Надо было как можно быстрее добраться до Варанги и там на месте выяснить, что же с ним произошло. Никакой работы у богачей с Нью-Амстердама этот план не предусматривал. Не говоря уж о том, что если он собирался, не привлекая к себе особого внимания, привести свой общественный статус в соответствие со свалившимся на него богатством, то, имея рядом такого проницательного человека, он вряд ли смог бы это сделать. Однако, немного подумав. Корн пришел к выводу, что категорическое «нет» было бы не лучшим решением. Если уж даже капитан, только для того чтобы показать Розенфельду, насколько серьезно они относятся к расследованию предпринятого против него покушения, разрешил провести дорогостоящие регенерационные процедуры (а Корн ничуть не сомневался, что, спасая его таким образом от смерти, капитан не получал ни малейшей личной выгоды), то не означает ли это, что Розенфельд действительно влиятельное лицо? А из этого следует, что подобное знакомство в будущем может принести определенные дивиденды. К тому же он снова попал в ловушку. Вряд ли этот комфортабельный лайнер когда-нибудь окажется поблизости от такого захолустья, как Варанга. А столь вольных порядков, как на Турсонге, по ходу маршрута больше не предвиделось. И Корн вот уже несколько дней ломал голову над тем, как ему миновать таможню, не имея абсолютно никаких документов.