Лик Победы - Вера Камша

Разрубленный Змей, сначала Редер поторопился и спугнул добычу раньше времени, а теперь новая накладка… Болваны на левом фланге спутали своих и чужих и принялись палить из пушек по собственной коннице. Граф Маран, чтоб его! На то, чтобы сохранить порох и фитили сухими, его хватило, на то, чтобы отличить кавалерию повстанцев от королевской, – нет. Конечно, в такую погоду Создателя с Леворуким спутаешь, но на войне виноват тот, кто виноват. Основой дисциплины в армии являются неотвратимое наказание и обязательное поощрение.

Пушка грохнула снова; Леонард Манрик дал шпоры коню и поскакал на левый фланг – драть шкуры с ослепших артиллеристов. Нет, все-таки хорошо, что Люра, несмотря на надежность, не досталась Каданская армия. У генерала все всегда было в порядке, он был исполнительней охотничьей собаки, но собака – это только собака. Правду сказать, Леонард чувствовал гаденькую радость при виде того, как милейший Симон изготовился к драке с неприятельской кавалерией. Воистину, не отгонишь глупца от миски – лопнет!

Леонард осадил линарца у красиво выстроенного каре. Фитили у мушкетеров и артиллеристов были в порядке, порох – тоже, но сами вояки, открыв рот, таращились на смешавшихся конников. Маршала и его порученцев, однако, заметили сразу, первые ряды расступились, пропуская Люра.

– Мой маршал, – красивое лицо генерала было бледным, – произошла какая-то ошибка. Мы готовились отразить атаку вражеской конницы, но она…

– Вы переусердствовали, – холодно отчеканил Манрик, испытывая удовольствие от того, что ошибся не он, – но об этом после сражения. Разворачивайте людей, как положено. С вражеским отрядом управятся без вас.

– Вы уверены? – надеется скрыть свою глупость, не выйдет.

– Уверен. Их не более полутысячи.

Леонард повернулся туда, где в пелене дождя клубилась драка. Что-то рассмотреть было трудно, Манрик видел лишь толпу и выезжающих из лагеря кавалеристов полка Гьованьоли. Маршал усмехнулся и повернулся ко все еще ждавшему Люра. Нет, он положительно болван. Даже странно, что отец с ним связался.

– Граф, – в голосе Леонарда было раздражение, – сколько можно ждать?

– Прошу простить, замешкался, – Симон Люра жестко усмехнулся и разрядил пистолет в грудь маршала.

Леонард ничего не понял, только серый мир внезапно стал багровым, дождь пошел вверх, а звуки исчезли, словно накрытые толстым холтийским войлоком. Еще какое-то время Манрик видел убийцу: генерал смешно размахивал руками и шевелил губами, а вокруг, словно ярмарочные паяцы, кривлялись порученцы. Затем Люра оказался совсем близко. Жесткие усы шевельнулись, блеснули зубы и что-то еще. Манрик не мог отвести взгляда от круглого черного зрачка. Зрачок приблизился, из него вырвался огонь, и все кончилось окончательно и бесповоротно.

– Предательство!

– Окружают!

– Леворукий! Леворукий!! Леворуууу… – вопль оборвался хриплым кашлем, раздался залп, сзади нарастал какой-то вой, впереди кипела мешанина из людей, лошадей и дождя. Дик уже ничего не соображал, единственным спасением в этом аду был Удо, и юноша думал лишь о том, как не отстать. Пистолет он выронил так же, как и шпагу, оставался отцовский кинжал, от которого в конном бою толку было мало. Удо рванулся в сторону, выбираясь из расстроенного вражеского каре, и они выбрались, но тут же угодили в другую свалку – конную. Чужие всадники, сбившись в кучу, куда-то мчались. На Борна и Окделла внимания они не обратили, их просто подхватило и понесло, как сель несет камни. Горному Зверю все равно, откуда доставшиеся ему камни, Горный Зверь владеет всем по праву Смерти…

Ричард видел мокрые спины и крупы коней, сбоку продолжало греметь, остановиться было невозможно, вырваться – тем более. Королевская конница плотной лавиной катилась вперед, увлекая с собой оказавшихся на пути чужаков. Что сталось с Рихардом, Анатолем, Дугласом, Ричард не знал, он вообще плохо соображал.

Исчезло все, кроме вытянутой шеи Соны, рукояти кинжала и залитого кровью Удо. Самым страшным было отстать, затеряться среди чужих всадников – серых, слепых, одинаковых. Поля шляпы обвисли, закрывая глаза, но поднять руку и сорвать помеху не получалось. Ричарду казалось, он тонет, под ногами Соны не мокрый песок, а бездонная трясина.

– Убили!

– Дорогу!

– Назад! Осади назад…

– Прочь!

– Вперед!

– …твоих… в…!!!

Живой сель несся туда, где из серой мглы выступали деревья. Лес, проклятый лес из саграннского кошмара, он существовал на самом деле, он хотел остановить их, задержать, уничтожить… Скрюченные, когтистые ветви тянулись к Дику, норовя вырвать из седла, ослепить, разлучить с Удо. Теперь орали не только сзади и сбоку, но и впереди. Страшно орали – люди так не кричат… Кто сказал, что люди?! Здесь нет людей, только камни и подстерегавшие их деревья, и еще вода, много воды, холодной, безжалостной, равнодушной…

– В сторону! В сторону… Кому говорят!

Кто это? Кому?! О чем он?

– Дикон! Закатные твари, заворачивай!!!

Он не может свернуть… Камни не сворачивают… И Окделлы тоже…

– Ричард!!!

Черный ствол перед самым лицом, два ствола… Удо, где Удо?! Темная щель как пасть! Он не поедет туда, нет, только не туда!! Удо!!!

Астрапэ шлемоблещущий, Манрик что, с ума сошел?! Это не атака, это… То, что катилось к лесу, меньше всего походило на армию, даже кагетскую. Пешие и конные, толкаясь и топча друг друга, перли вперед, как бараны. Будь у Робера пушки и картечь, от толпы осталось бы одно воспоминание, но засевшие в роще стоили атакующих.

Королевские кавалеристы вломились на опушку. Очумевшие всадники исчезали среди деревьев, что творилось в самом лесу, с холма было не разглядеть. Робер ринулся к Дракко, но его схватили.

– Монсеньор, – Гаржиак был силен, как медведь, – там ничем не поможешь…

– Я не могу их бросить!

– Вы не можете бросить нас! – рявкнул Пуэн. – И вы ничего не сделаете…

Ничего?! Что-то всегда можно сделать… Наверное…

– Пустите!

– Нет, – хватка Гаржиака была железной, – нужно ждать, а потом уходить. В Мон-Нуар! Полторы тысячи конных не так уж и плохо, мы прорвемся.

– Замолчите! – заорал Эпинэ, но было уже поздно. Слово прозвучало, и Альдо его услышал – чего доброго, опять воспылает страстью к древней пакости. Иноходец вполголоса выругался, Гаржиак принял на свой счет, но не обиделся.

– Признаться, я озадачен, – ветеран все еще держал Робера, но глаза его были обращены к лесу, – каким бы дурнем ни был Манрик, он не мог погнать на нас сразу и пехоту, и кавалерию.

– Пустите, граф, – спокойно произнес Робер. Он и впрямь был спокоен, ведь худшее уже произошло.