Троцкий - Дмитрий Антонович Волкогонов

Литературный и ораторский стиль Ленина страшно прост, утилитарен, аскетичен, как и весь его уклад. Но в этом могучем аскетизме нет и тени моралистики. Это не принцип, не надуманная система и уж, конечно, не рисовка, – это просто внешнее выражение внутреннего сосредоточения сил для действия. Это хозяйская, мужицкая деловитость, – только в грандиозном масштабе»{1105}. Почему так? Несколькими строками выше Троцкий еще и еще раз повторит свою старую мысль: «…наша история не дала в прошлом ни Лютера, ни Мюнцера, ни Мирабо, ни Дантона, ни Робеспьера. Именно поэтому русский пролетариат имеет своего Ленина…» Похоже, Троцкий хотел, но не решился сказать, что в отсутствие других корифеев фигура Ленина была более заметной.

Троцкий, много рассуждая о политических, волевых чертах Ленина, как-то неохотно касается его моральных качеств, часто просто не замечая ленинского коварства, жестокости и нетерпимости. Он не возразил, когда по предложению Председателя Совнаркома было принято, например, такое постановление: «Всех, проживающих на территории РСФСР иностранных подданных из рядов буржуазии тех государств, которые ведут против нас враждебные и военные действия, в возрасте от 17 до 55 лет заключить в концентрационные лагеря… В. Ульянов (Ленин)»{1106}.

Однажды Ленин показал Председателю Реввоенсовета книгу Р. Леви «Троцкий», изданную в Париже. Вечером Лев Давидович пролистал ее, задержавшись на 160-й странице с ленинской пометкой. Там было написано: «…нескончаемые заседания 20 и 21 февраля, на которых противопоставлена тактика и сторонники Троцкого и Ленина. Первый проповедует священную войну; второй только хочет сохранить власть, которую он захватил…» Ленинская рука зло и ревниво подчеркнула слово «только» и написала на полях: «вот болван!!!»{1107} Типично в ленинском духе абсолютной нетерпимости. Но Троцкий об этом не пишет…

Думаю, что Троцкий имел больше, чем кто-либо другой, прав и оснований написать наиболее обстоятельную, талантливую, неординарную книгу о Ленине. Ему было что сказать о человеке, с которым его четверть века связывали борьба, разногласия, острые ссоры, обидные взаимные уколы, сотрудничество, доверие, взаимное уважение и близость духа. Пожалуй, Троцкий первым сказал о серьезной опасности канонизации Ленина, которая вскоре после смерти вождя русской революции стала выражаться, по словам его ближайшего соратника, в «бюрократизации почитания и автоматизации отношения к Ленину и его учению»{1108}. Увы, голос предупреждения не был услышан. Крупный революционер, каковым несомненно был Ленин, человек, который часто ошибался, страдал, мучился, надеялся, но никогда не был земным богом, волею бюрократического абсолютизма превратился в икону, а его учение – в светскую религию. Тысячи бездарных монументов Ленина напоминали не о нем, а об идоле религиозной идеологии, о верности застывшим догматам. В конце концов это вызвало справедливый протест. Может быть, поэтому сейчас столь полярны взгляды на этого человека в нашем обществе. Все наши надежды и трагедии связаны в первую очередь с Лениным. Надежды, увы, не сбылись, а трагедий было в избытке.

В бумагах Троцкого то и дело встречаются письма, свидетельствующие о его намерениях «написать книгу о Ленине», – «ускорить работу над рукописью», «завершить наконец эту книгу» и т. д. Оказавшись на Принкипо, Троцкий пишет Росмеру, что хочет к осени написать книгу «Ленин и эпигоны»{1109}. Здесь же он говорит, что подумывает также подготовить работу «Личные характеристики (друзья и враги)», где ленинский портрет должен занять особое место.

Он направляет письмо в парижское издательство: «Моя работа над Лениным не вышла и не скоро выйдет еще из подготовительной стадии. Для перевода я смогу дать первые главы вряд ли ранее июля… 20 февраля 1934»{1110}.

Увы, его пребывание во Франции мало располагало к творчеству. Месяцем раньше он пишет Саре Вебер в Америку: «Наш переезд во Францию совпал с денежными затруднениями… В ближайшие месяцы 9/10 моего времени будет посвящено работе о Ленине…»{1111}

Так будет и в Норвегии, и в Мексике. Троцкому мешали текущие политические дела и обстоятельства: преследования, высылки, московские процессы и контрпроцесс, создание IV Интернационала, а затем и книга о Сталине. Троцкому не хотелось, чтобы книга о Ленине была скороспелой. Он слишком много связывал с ней. Я думаю, что после Принкипо Троцкий понимал, что окончит жизнь в изгнании. На какие-то неожиданные перемены в собственной стране оставалось все меньше и меньше надежд. С помощью книги о Ленине он хотел «отчитаться» перед историей и доказать будущим поколениям свою правоту. Ленин оставался пока и в СССР, и в остальном мире фигурой исторического, эпохального масштаба. Этой книгой Троцкий не без основания хотел сказать, что он, второй человек после Ленина в русской революции, делал все, чтобы спасти ее плоды, идеалы, надежды. И книга та виделась ему особенной, а потому ее нельзя было написать за три-четыре месяца, как «Преданную революцию». Самое главное, Троцкий, судя по отрывкам, фрагментам, публикациям о Ленине, хотел показать, как они с Лениным пытались спасти революцию. Ленин и он, Троцкий. Это должна была быть книга о «двух вождях» русской революции.

Можно возразить: ведь он уже написал о себе автобиографическую книгу «Моя жизнь»? Да, написал. Но, видимо, очень поспешил. Такие книги обычно пишут в конце жизненного пути, когда подводят итоги. Ему была известна и сдержанная оценка его автопортрета крупными художниками. Николай Бердяев отозвался о «Моей жизни» так: «Книга написана для прославления Л. Троцкого как великого революционера и еще более для унижения смертельного врага его Сталина как ничтожества и жалкого эпигона… Бесспорно, Л. Троцкий стоит во всех отношениях многими головами выше других большевиков, если не считать Ленина. Ленин, конечно, крупнее и сильнее, он глава революции, но Троцкий более талантлив и блестящ»{1112}. Такова оценка замечательного русского мыслителя. Николай Валентинов в своей почти неизвестной для советского читателя книге «Малознакомый Ленин» пишет о вождях Октября по-другому: «Оригинальность Ленина в том, что в его самооценке отсутствовало столь обычное и у многих больших людей – мелкое самолюбие, самолюбование. А всего этого было изрядное количество, например, в Троцком, после Ленина виднейшей фигуре Октябрьской революции. Троцкому не было и 48 лет, когда он начал писать автобиографию, с тщеславием рассказывать о своей жизни и свершенных в ней революционных подвигах»{1113}. Думаю, автопортрет Троцкого прославил его не как революционера, а как талантливого писателя. Он это, видимо, знал, поэтому хотел сказать о себе глубже и полнее, работая над портретом Ленина. Но, увы, так и не закончил его…

Все последние годы, которые Троцкому отмерила судьба (а точнее, московский диктатор), изгнанник отчаянно боролся с преследованиями, травлей, высылками, угрозами, клеветой. Он не мог уйти из жизни, не ответив Сталину. Да, Троцкий написал много уничтожающих статей о кремлевском руководителе. Ни одна его большая политическая статья не обходилась без язвительных, резких, разоблачительных абзацев о Сталине. Он произнес множество гневных, уничтожающих речей о московском тиране, сделавшем Кремль своим Акрополем!.. Но этого было мало. Троцкий давно задумал большой капитальный труд о человеке, который олицетворял российский термидор, стал вдохновителем невиданного в истории террора в собственной стране, искалечил его, Троцкого, жизнь, отобрал у него практически всех родных и близких.

Уже в январе 1936 года он писал своим сторонникам: «Цезаризм был (если не бояться анахронистических выражений) бонапартизмом античного мира. Историческое развитие показало (этого еще не знали ни Маркс, ни Ленин), что бонапартизм возможен и на социальных основах пролетарской революции… Все говорит за то, что пролетариату придется в конце концов сбрасывать сталинскую бюрократию путем революции»{1114}. Еще в августе 1930 года Троцкий опубликовал большую статью «К политической биографии Сталина»{1115}, которая явилась, по сути, кратким рефератом будущей книги.

Нужно отдать должное Троцкому: он хотел не просто показать Сталина Каином, но и высветить генетические истоки сталинизма как явления, олицетворившего «бюрократический абсолютизм».

Далеко не все получилось в этом произведении (написано было 11 глав, а вторая книга так и осталась незавершенной); в ряде мест присущий Троцкому талант публициста, историка, мыслителя как бы покинул его. Возможно, это одна из самых слабых книг Троцкого. Но согласитесь, трудно писать беспристрастно, если твое перо ежеминутно опускается в чернильницу ненависти. Но тем не менее, и это следует сказать особо, Троцкий верно определил