Царство юбок. Трагедия королевы - Эмма Орци

Мария Антуанетта лучше короля, часто сидевшего целыми часами, целыми днями в молчаливой задумчивости, лучше министров знала состояние столицы и настроение народа. Она каждое утро принимала донесения эмиссаров; ей было известно и о заговоре союзных держав, и о тайных собраниях, сзываемых Маратом, и о соединениях клубов. Она знала о созвании сорока восьми отделов парижской общины на общее собрание. Для нее не было тайной, что мэр города Парижа Петион, Дантон и Манюэль, ярые республиканцы, господствовали в общинном совете, а эмиссарам было поручено подстрекать к мятежу парижские предместья. Королева знала также, что грозные пришельцы из Марселя, бунтовавшие народ двадцатого июня, хвастались, что они устроят лучшее повторение этого дня. От нее не укрылось и то, что более половины депутатов в национальном собрании были якобинцы, ожидавшие только удобного случая, чтобы восстать против королевской власти. Как часто, собравшись глухою ночью под окнами королевы, они не давали ей спать, горланя хором марсельезу или «Са ira, са ira!» — революционную песню парижан. Тогда испуганная Мария Антуанетта, уже никогда не раздевавшаяся на ночь, вскакивала с постели и спешила к кроваткам детей, чтобы убедиться, что они пока целы и невредимы, или звала своих служанок и приказывала им зажечь огни, чтобы, по крайней мере, видеть приближавшийся ужас.

Наконец в ночь с девятого на десятое августа давно ожидаемая катастрофа наступила. Ружейный выстрел, грянувший во дворе Тюильери, возвестил ее приближение.

Мария Антуанетта вскочила с постели и послала свою камеристку будить короля. Однако он был уже на ногах и при нем находились его министры и верные приближенные.

Разбудив детей, королева сама помогла их одеть, а потом, взяв их за руки, пошла с ними к королю, который принял семью с ласковым приветом.

Извне доносились дробь барабанов, бивших тревогу, призывая к оружию горожан, глухие пушечные выстрелы, будившие спящий город, и зловещий набат колоколов.

Королевская семья, крепко прижимаясь друг к другу, молча ожидала вступления республики в залы королевского дворца или спасения монархии милостью Божию и храбростью ее верных слуг.

У монархии действительно еще были верные слуги, и, в то время как барабаны били тревогу, а колокола звонили в набат, призывая республиканцев к бою, эти сигналы служили и для роялистов боевым кличем, который возвещал им, что король в опасности и нуждается в их помощи.

В Париже осталось около двухсот дворян; они не примкнули к массовой эмиграции знати, не последовали за королевскими принцами в Кобленц и были готовы теперь поднять оружие против собственного отечества. Они остались в Париже, чтобы защищать до последней капли крови монархию и, по крайней мере, пасть возле трона, если им не удастся поддержать его. Чтобы устранить всякий повод к подозрению, они не носили никакого оружия, но было известно, что под шелковым камзолом придворного кавалера каждый из них прятал кинжал воина, этих дворян прозвали «рыцарями кинжала».

Как только барабаны забили тревогу, «рыцари кинжала» устремились в ту ночь на десятое августа в Тюильери, где уже кишели гренадеры, швейцарские гвардейцы, дворяне, горожане, добровольцы всякого ранга, всякого сословия, которые явились по собственной охоте защищать королевскую семью. Все лестницы, коридоры и комнаты были заняты ими.

Но «рыцари кинжала» торжественным шествием проследовали мимо всех их в парадный приемный зал, где находился король с королевою и детьми. С глубокой почтительностью приблизились они к королевской чете, умоляя короля позволить им умереть за него, заклиная королеву прикоснуться к их оружию, чтобы сделать его победоносным, разрешить им облобызать королевскую руку, чтобы придать сладость ожидавшей их смерти. Со всех сторон слышались клики воодушевления и клятвы верности.

— Да здравствуют короли наших отцов! — возглашали молодые люди.

— Да здравствует король наших детей! — подхватывали старики, взяв дофина за руки и поднимая его над головой, в виде живого знамени, которое они готовились защищать, не щадя жизни.

Когда забрезжило утро, король по убедительной просьбе своей супруги сделал вместе с нею и с детьми обход всех зал и галерей дворца, чтобы поддержать мужество собравшихся там бойцов и поблагодарить за их верность. Королевскую семью повсюду приветствовали с воодушевлением, повсюду встречали клятвами преданности, готовности умереть. После того король один сошел в парк в сопровождении немногих верных ему лиц, чтобы произвести смотр расставленным здесь батальонам национальной гвардии.

Однако при появлении короля из их рядов послышались только одиночные возгласы: «Да здравствует король!» Ропот недовольства заглушал их, и, чем дальше подвигался Людовик, тем громче роптали национальные гвардейцы, пока наконец из многих сотен уст грянул громовой крик:

— Отречение! Отречение или смерть! Да здравствует Петион! Отречение или смерть!

Король поспешно повернул назад и возвратился во дворец, с побледневшим лицом и холодным потом на лбу.

— Все погибло! — с горечью воскликнула тогда королева, — Нам осталось только одно — умереть с достоинством.

Но вскоре она опять оправилась, и новое мужество загорелось в ее душе при виде новых бойцов, все прибывавших в зал. Между ними было много и гренадеров национальной гвардии, которые вмешались в ряды дворян.

Но эти дворяне, эти «рыцари кинжала» внушали недоверие, и один майор национальной гвардии громко потребовал их удаления.

— Нет, — поспешно воскликнула королева, — эти дворяне — наши лучшие друзья. Поставьте их против пушечного жерла и они покажут вам, как надо умирать за своего короля. Не беспокойтесь насчет этих храбрецов, — продолжала она, обращаясь к нескольким подошедшим гренадерам. — У вас с ними общие интересы. Все, что есть для вас и для них самого дорогого, жены, дети, имущество, — все это зависит от вашего мужества и вашей совместной храбрости.

Гренадеры протянули руки