De Personae / О Личностях. Том I - Андрей Ильич Фурсов

вёл себя по–рыцарски и мог высоко оценить силы противника. После смерти Ленина, 22 января 1924 г. Брантинг рассказал газете «Фолькетс Дагблад Политикен» о своей встрече с Лениным в Копенгагене в 1910 г. В тог раз Брантингу удалось лишь поверхностно узнать Ленина. Он особо отметил, что на первом этапе революции осуждал Ленина, а затем добавил:

«Тем временем оказалось, что он (Ленин) знал свой народ лучше многих, которые судили о происходящих событиях, основываясь на западную точку зрения. Невозможно переоценить значимость Ленина для русской революции. Он совершил большой исторический поступок, стараясь посредством грубой борьбы очистить страну от пережитков прошлого. Его действия были особенно жестокими на первом этапе большевистской революции. Позже в силу обстоятельств были предприняты некоторые вынужденные изменения.

Большая заслуга Ленина состоит в том, что он ранее остальных осознал необходимость в разумном приспособлении к сложившимся обстоятельствам. Крестьянские массы, оказывавшие доминирующее влияние на тело государственного организма, и в общем коалиция крестьян и рабочих требовали этих перемен. Данная коалиция была необходима, народ стремился к её созданию. В процессе изменений он также умело применил марксистскую теорию. Изначально Ленин был марксистом, но вдохновлялся скорее работами не старого, а молодого Маркса в духе 1848 года.

Свершённое Лениным навсегда останется одним из важнейших событий нашей эпохи. Останутся значимыми его прямолинейность и его бесцеремонная любовь к социальной революции».

Барон Пальмшерна питал отвращение к большевикам и боялся, что они могут убить его. Он беспокоился также и о безопасности Брантинга, поэтому проследил за тем, чтобы к нему была приставлена полицейская охрана на случай возможного нападения со стороны большевиков. Он строил свои опасения на основании сведений, полученных из вторых рук. Дело было в том, что русский министр Гулькевич рассказал Пальмшерна, что министр иностранных дел при правительстве Керенского Терещенко сообщил, что американский консул Поалей, прибывший из Москвы, сказал, что большевики собираются убить Брантинга.

Несомненно, Яльмар Брантинг подвергался множественным угрозам, в том числе и угрозам его жизни. Но эти угрозы исходили от реакционеров в Швеции, а не извне. Он даже сохранял письма с угрозами, так как считал, что они имеют историческую ценность. Анна Брантинг пишет в своей книге «Мой долгий путь», что «нам с Яльмаром всегда приходилось быть начеку, если они поздно возвращались домой, так как они опасались, что какой–нибудь сумасшедший может перейти от угроз к действию. Мы то и дело получали подтверждения того, что эти опасения не были лишь плодом их воображения. Действительно были люди, которые заплатили бы за то, чтобы Яльмар получил выстрел или удар ножом в спину. Во время его последней болезни случилось даже так, что один господин, занимавший высокое положение в обществе, сказал одному из его врачей: “Раз вы заботитесь о Брантинге, то вы можете дать ему что–нибудь такое, после чего мы наконец избавимся от него”».

Анна Брантинг пишет далее: «Сам доктор не говорил об этом, но власть имущие ходили вокруг и хвастались тем, что он сказал это. Конечно, не было и речи о том, что он поверит в то, что этому совету кто–то последует, но то, каким беспощадным был образ подобных мыслей, было хорошим отражением мировосприятия, свойственного определённой категории политических противников Яльмара».

От критичного барона Пальмшерна никто не получит милости. В его книге «Некоторые особенности», содержащей ряд портретов современных исторических лиц, есть также и сочинение о Яльмаре Брантинге. Он благосклонно признаёт имеющиеся у Брантинга определённые положительные качества, но в то же время даёт понять, что за невероятной предприимчивостью Брантинга (намекает барон) стояли другие люди.

Он пишет: «В рамках международной политики, бесспорно, он оказывал большое влияние и с завораживающей смелостью высказывал своё мнение, но проявляемая им прогрессивная инициатива, как правило, привносилась другими людьми. Он брал на своё попечение представленные проекты и идеи, придавал им форму и вёл далее судно, нагруженное предложениями и замыслами, сквозь труднопроходимые воды противоречий». Брантинг изображается как малообразованная личность, «он едва ли соответствовал своему времени, исходя из социально–экономического понимания. Скорее он был хорошим слушателем и был в состоянии быстро усвоить тему разговора в кругу специалистов».

И вице–спикера Хермана Ламма, и Рауля Хамильтона барон Пальмшерна описывал следующим образом:

«Во время правительственного кризиса Херман Ламм и Рауль Хамильтон пришли вместе к королю с тем, чтобы дать ему совет. Никто не мог быть лично более безразличен, чем эти двое: еврей и католик».

Барон Пальмшерна дружелюбно похлопывает Ф. В. Торссона по плечу, но в то же время обращает внимание на то, что «принадлежность к низшему сословию была очевидна» и что «он стыдился того низкосословного качества, которое было в нём». Он свирепствует против «компании Пера Альбина–Энгберга», а Рикард Сандлер узнает из дневников, что «он ведёт совершенно ограниченное существование и, какой бы одарённой рабочей машиной он ни был, он не постигнет и не осознает связи вещей».

Я понимаю Карла Стаафа, который в 1910 г. при переходе Пальмшерна от либералов к социал–демократам высказался так (согласно тому, что Линдхаген рассказал Хёглунду): «Как чудесно было избавиться от этого павлина».

20 октября 1918 г. барон Пальмшерна записал в дневнике: «Угроза, исходящая от большевиков, становится всё очевиднее. Здесь, на родине, предпринимаются меры предосторожности. Ашберг — загадочная фигура — устраивает в Стокгольме торжества в честь русских большевиков. Халльгрен, начальник полиции города, присутствует на всех их мероприятиях».

Да, в то время дела так и обстояли. Я трудился с целью установления благоприятных торговых отношений между новой державой на востоке и нашей страной. Я успешно начал работать в этом направлении при царском режиме. Я был уверен в том, что новый режим стабилизируется и будет прочным. Поэтому я посчитал, что Швеции следует как можно быстрее восстановить дипломатические отношения и договориться о начале плодотворного товарообмена между странами.

В моей книге «Странствующий еврей с Гласбрюксгатан» я уже описывал, как после переговоров с Яльмаром Брантингом и с его одобрения я в компании со Стеном Стендалем, оптовиком, депутатом риксдага и одним из лидеров правой партии, отправился в 1920 г. в Копенгаген. Там мы провели переговоры с полномочным представителем Советского Союза Максимом Литвиновым о возобновлении торговых связей между Швецией и Россией при условии, что Советский Союз признает старые долги и возместит шведам убытки, полученные в результате революции в России.

Наши переговоры увенчались успехом. 4 февраля 1920 г. Литвинов сделал письменное заявление о том, что советское правительство в качестве основы для последующих дискуссий о налаживании нормальных отношений между советским правительством и Швецией, готово:

— возместить шведскому государству урон, нанесённый шведскому посольству и консульству в России;

— предоставить шведским